вынимает руки из-за спины, достает из кармана записную книжку – пухлую и потрепанную. Держа ее в вытянутой руке, Анискин поднимается на клубное крыльцо, перегибается через перила, стучит в окно. Буквально через две-три секунды из клубных дверей выходит заведующий Геннадий Николаевич Паздников.
ПАЗДНИКОВ. О, привет, привет, Федор Иванович! Как давно мы не виделись. Проходите в кабинет, я рад встрече с вами.
АНИСКИН. Здорово, Геннадий Николаевич! (Внимательно осматривает). Загорелый, веселый, при галстуке. Это хорошо, но вот по кабинетам мне некогда рассиживаться… Давай-ка присядем на крылечке.
ПАЗДНИКОВ. С удовольствием, Федор Иванович! Я вас слушаю.
АНИСКИН. Скажи-ка ты, заведующий сельским клубом товарищ Паздников, как это могло случиться, что в августе месяце ты четыре раза показывал кино про Фантомаса?
ПАЗДНИКОВ. Вы ошибаетесь, Федор Иванович. Этого не может быть.
АНИСКИН. Как не может быть? (Тычет пальцем в блокнот). А это что? Второго августа какой фильм гнали?
ПАЗДНИКОВ. "Фантомас".
АНИСКИН. Девятого августа, восемнадцатого и двадцать шестого какие фильмы гнали?
ПАЗДНИКОВ. Буквально глазам не верю, Федор Иванович!
АНИСКИН. Сегодня у нас какой месяц, какое число?
ПАЗДНИКОВ. Третье сентября… (Угасшим голосом). И опять фильм с Фантомасом! Невероятно!
АНИСКИН (строго, совсем официально). Извольте объяснить, товарищ завклубом, как это так получается, что у нас не кино, а сплошной Фантомас?
ПАЗДНИКОВ. Я совершенно растерян, Федор Иванович, нахожусь в недоумении, поставлен перед затруднительным фактом… Как говорится в драматургии: сдаюсь на милость победителя!
АНИСКИН (рассердился). Нет, нет, ты уж не сдавайся на милость, товарищ заведующий сельским клубом, а беги-ка за киномехаником Голиковым. Может быть, он нам объяснит, почему это со второго августа по третье сентября пять раз кино казал про Фантомаса.
ПАЗДНИКОВ. Бегу, Федор Иванович. Голиков в кинобудке. (Убегает).
Пока завклубом ходит за киномехаником, Анискин снимает форменный китель, галстук, расстегивает воротник и закатывает рукава рубашки. Теперь в нем нет ни капли официального, служебного, строгого.
АНИСКИН. Сколько лет, сколько зим! Григорий Петрович, голубчик, скажите правду, ради бога! Вы все еще серчаете на меня за приемничек-то? Не серчайте, голуба душа, это я все от жадности, от глупости. Дай, думаю, совру Григорию Петровичу, что приемничек-то вчера работал, может, он его, старую рухлядь, и починит… Ну, скажите по-честному: все еще сердитесь на меня?
ГОЛИКОВ (добродушно смеется). Пустяки, Федор Иванович, я и думать-то забыл о приемнике.
АНИСКИН. Вот спасибо, милый человек, вот уж спасибо, голубчик! Ну, садитесь рядком, поговорим ладком… Да поближе ко мне садитесь, поближе, мил человек, а вы, товарищ завклубом, хотите стойте, хотите сидите, только не молчите. Вы – начальство, вам сам бог велел вопросы задавать.
ПАЗДНИКОВ. Григорий Петрович, я вас пригласил для того, чтобы общими усилиями… Я правильно говорю, Федор Иванович?
АНИСКИН. Замечательно говорите!.. "Общими усилиями". Во! Золотые слова!
ПАЗДНИКОВ. …Чтобы общими усилиями выяснить, как и каким образом в нашем клубе в августе еженедельно демонстрировался фильм о Фантомасе.
АНИСКИН (держа перед глазами блокнот). Я так культурно выражаться, как Геннадий Николаевич, не умею, но вопросы у меня имеются. Почему, Григорий Петрович, в районном отделе кинофикации вы не взяли вот такие кинокартины. (Надевает очки). Товарищ завклубом, он все больше на аккордеоне играет, ему за вами следить некогда, а я – милиция. Мне фильмы про Фантомаса во где сидят! Так что отвечайте, почему вы не взяли кинокартины: "Русское поле", "Отчий дом", "Белорусский вокзал", "Ангел в отпуске", "Хозяин тайги"?
ГОЛИКОВ (добродушно смеется). План, план, Федор Иванович. Слыхали вы такое слово?
ПАЗДНИКОВ. Видите ли, Федор Иванович, фильмы бывают коммерческие и некоммерческие…
АНИСКИН (перебивает). Это – дело известное… А вот вы знаете, товарищ завклубом, сколько доходу получили от фильма "Фантомас" двадцать шестого августа? Во! Не знаете!.. Двадцать шестого августа из четырехсот тридцати мест были заняты шестьдесят, да и то ребятишками, с которых вы берете по десять копеек. Убытки – шестьдесят три рубля шестьдесят копеек. Это первый факт. Второй факт: в соседней деревне Переево на кинокартину "Русское поле" все билеты были проданы…
ПАЗДНИКОВ. Факты поразительного значения!
АНИСКИН. Вот и я говорю: факты поразительного значения… Но ведь и это не все, товарищи работники культурного фронту. Третий факт такой, что в прошедшем августе дважды демонстрировалась кинокартина "Великолепная семерка". Убытки – семьдесят девять рублей восемьдесят копеек, так как присутствовали обратно одни мальчишки и девчонки…
После этих слов Анискин неожиданно резко встает, спустившись с крыльца, вынимает из кармана еще одну бумагу.
– Больше с вами, товарищи культурные работники, разговаривать у меня времени нету, – говорит он. – Так что, Григорий Петрович, возьмите документы, а я пошел…
Участковый небрежно сует бумагу киномеханику, перекидывает через плечо китель и, напевая "Держись, геолог, крепись, геолог", легкомысленной походкой удаляется.
На клочке бумаги написано: "За год различных фильмов про Фантомаса демонстрировалось сорок восемь, "Великолепная семерка" шла тридцать девять раз. Анискин". А под крючковатой подписью участкового нарисована ухмыляющаяся рожа.
– Факты поразительного значения! – заглянув в бумажку, говорит завклубом.
– Не суйте нос в чужие дела! – зло шипит на него Голиков.
На высоком обском берегу, под тремя старыми осокорями, подставляя разгоряченное лицо речному ветру, блаженствуя, сидит участковый Анискин и посматривает вниз, где на узкой полоске песка похаживает возле обласка рыбак. Это высокий мужчина лет за шестьдесят, широкоплечий, с богатырской седой скобкой волос на лбу, живописно наряженный. На ногах у рыбака резиновые сапоги с раструбами, на голове – зюйдвестка, хлопчатобумажные галифе плотно обтягивают сильные ноги, брезентовая куртка перехвачена армейским ремнем. Он складывает в обласок припасы: одежду, ружье, сети, березовый заплечный туес и так далее. Анискин наблюдает за рыбаком внимательно: при появлении ружья участковый насмешливо присвистывает, увидев громоздкий овчинный тулуп, качает головой, заметив огромный березовый туес, восхищенно щелкает языком; когда в обласок ложатся сети, участковый хихикает.
Рыбак давно заметил Анискина, но не показывает виду; правда, укладывая сети, он бросает на участкового вызывающий взгляд, усмехнувшись отвертывается. Закончив погрузку, рыбак по крутым земляным ступенькам поднимается на высокую кромку яра, подойдя к Анискину, молча садится рядом. По обычаю коренных сибиряков – сдержанных, немногословных людей – рыбак несколько мгновений бесстрастно молчит, затем негромко произносит:
– Я, Федор, потому к тебе поднялся, что ты так просто на берегу сидеть да на меня поглядать не будешь. Видно, дело у тебя ко мне есть, а под яр спуститься да подняться – у тебя кишка тонка. Шибко толстый ты стал, Федор… Ну, здорово!
– Здорово, Анипадист! – таким же напевным спокойным голосом отвечает Анискин. – Твоя правда: растолстел я здорово, да еще и ревматизмом мучаюсь. Встану это утром, соберусь было ноги-то с кровати спустить, а ревматизм – вот он, тут он! Хочешь – верь, хочешь – нет, но так больно, что из глаз – слезы. Это не ревматизм, а наказанье!
– А ты его водочкой, Федор.
– Водкой нам нельзя! – сокрушенно вздохнув, отвечает Анискин. – Служба такая… Только ты ее, водочку-то, в рюмку налил, только вилкой грибочек подцепил, как к тебе приходит сообщение: "Рыбак Анипадист Сопрыкин ловит и продает запрещенную рыбу – стерлядь!" Вот тебе и водочка! Беги на берег, тебя, Анипадист, ищи, запрещенную стерлядь отнимай. А ревматизм от этого дела еще пуще кричит…
Рыбак хитро улыбается.
– Ну, это тебе приснилось, Феденька.
– Может быть, и приснилось! – душевно улыбается участковый. – Однако я еще один сон видел. Это про то, как ты Верке Косой, которая теперь Голикова, запрещенную стерлядь продавал.
– Так и снилось?
– Так и снилось, парнишка! – подтверждает участковый. – Утром проснулся, дай, думаю, Анипадиста предупрежу, чтобы больше не баловался…
Продолжая хитро улыбаться, рыбак поднимается, дружески хлопает Анискина по плечу.
– За предупрежденье спасибо, Федор! – говорит он. – Только мы стерлядью не занимаемся. Мы все больше по чебачишкам да по окунишкам… Прощевай!
– Прощевай, Анипадист!
Рыбак легко и быстро спускается с яра, садится в обласок, взмахнув остроконечным изогнутым веслом, плавно отчаливает от берега. Анискин внимательно наблюдает за ним, постепенно на лице участкового появляется выражение открытой зависти – ему тоже хочется сесть в легкий обласок, взять в руки весло, бороться с обским стрежнем.
– Леший бы ее побрал, эту работу! – сердито шепчет Анискин. – На рыбаловку некогда съездить. – И начинает загибать пальцы. – Батюшки! Это я с конца мая на рыбаловке не был… На пенсию пора, на пенсию!
На синенькой табличке, которая висит на дверях сельского магазина, обозначено: "Обеденный перерыв с 3 часов до 4 часов". Поглядывая на часы, показывающие пять минут четвертого, участковый обходит магазин, проникнув через черный ход, нежданно-негаданно возникает перед продавщицей Дуськой, которая изнутри помещения запирает передние двери. Она торопится, и поэтому участковый просительно трогает ее за плечо.
– Ты меня извиняй, Евдокия, что задержку тебе делаю, – говорит он, – но дело так пошло, что мне без тебя – зарез!
– А моего кто будет кормить? – спрашивает продавщица таким тоном, что можно понять: она гордится мужем и тем обстоятельством, что его надо кормить. – Мой-то сегодня с пяти часов на тракторе…
– За своего не беспокойся, – отвечает Анискин. – Я его десять минут назад в столовку послал. Он мужик хороший, умный, понял, что мне без тебя – зарез! Как живете-то? Дружно? Это я тебя как сват спрашиваю.