Анк-Морпорк: Перо Острее Меча
Глава 1
Прогресс в Анк-Морпорке всегда имел запах. Чаще всего он пах рекой Анк, потому что рано или поздно в неё попадало абсолютно всё, включая сам Прогресс, обычно в виде обломков чьей-то гениальной, но не в меру взрывоопасной идеи. Иногда он пах горелой шерстью и озоном — это когда в Гильдии Алхимиков очередной раз пытались превратить свинец в золото, а получали лишь дымящуюся воронку и очень удивлённого кота на крыше. А порой, в редкие и благословенные дни, он пах свежими, хрустящими деньгами, только что сменившими владельца посредством хитроумного контракта на коже виверны.
Новый Прогресс пах иначе. Он пах пылью. Пылью, нагретым металлом и чем-то неуловимо кислым, как молоко, оставленное на солнце. Но хуже запаха был звук.
Коммандер Сэмюэль Ваймс, глава Городской Стражи и человек, для которого тишина была не роскошью, а тактической необходимостью, услышал его за квартал. Это не был привычный городской рёв — плотный, знакомый бульон из криков торговцев, грохота телег по брусчатке и далёкой, почти успокаивающей мелодии пьяной драки. Нет. Это был новый слой шума, тонкий и назойливый, как комар, забравшийся под шлем.
Шёпот.
Он просачивался сквозь плотный воздух, цеплялся за стены, вибрировал в подошвах сапог. И он вёл за собой людей.
Ваймс остановился на углу улицы Полумесяца. Рука сама нашла карман в поисках сигары. Мышца под левым глазом, его личный барометр идиотизма, начала подёргиваться. Толпа. Крысиные зубы, как же он ненавидел толпу. Толпа — это чудовище с сотней ртов и одной-единственной, как правило, очень скверной мыслью. А сейчас эта тварь собралась у стены дома, где ещё на прошлой неделе висел выцветший плакат, обещавший избавление от всех недугов с помощью слабительных пилюль доктора Кникерса. Теперь там висело нечто другое. Нечто, что светилось тусклым, нездоровым светом и притягивало к себе людей, как пролитый эль притягивает ос.
Он двинулся вперёд, врезаясь в плоть толпы. Он не расталкивал людей — он просто шёл, и в его осанке, во взгляде из-под полей помятой шляпы, в самой ауре глубочайшей вселенской усталости было нечто, что заставляло людей расступаться. Это было профессиональное. Безошибочное послание, гласившее: «Я — Стража, и если вы не подвинетесь, я найду причину вас арестовать, даже если для этого мне придётся самому подбросить вам в карман краденый кошелёк».
Источник шёпота оказался большой гладкой доской. Тёплой, как кожа лихорадочного больного. По её молочно-белой поверхности, словно черви после дождя, непрерывно ползли светящиеся буквы. «Всеобщий Свиток ‘Перо’», — гласила витиеватая надпись наверху. Ваймс прислушался, склонив голову, и понял. Это был не просто шум. Это был звук города, теряющего рассудок в реальном времени. Сложный, многослойный гул, будто тысячи бумажных страниц одновременно перелистывались где-то за стеной, смешиваясь с бормотанием сотен сплетников и тихим, непрерывным скрипом перьев. Общественная чесотка, обретшая голос и подсветку.
— Пять крыс! — восторженно взвизгнула какая-то женщина, тыча пальцем в светящиеся строки. — Пять крыс «Залатанному Барабану»! Кто-то написал, что там «аутентичная атмосфера безнадёжности»! Мортимер, мы обязаны туда сходить!
Ваймс поморщился так, словно проглотил лимон. Он знал «Залатанный Барабан». Пять крыс там можно было получить, только если тебе повезло уйти оттуда живым и со всеми конечностями.
Какой-то предприимчивый гном уже прикрутил к стене рядом громоздкое механическое устройство, похожее на гибрид кассового аппарата и пыточной машины. «Крысометр Капитана Гвоздя. Узнай свой рейтинг за один пенни!» — гласила табличка. Другой гном, сунув монету в щель, прокричал в медный рупор так, что заложило уши:
— Пивная «Голова Короля»!
Устройство заскрипело, залязгало, и из пяти норок сбоку с грохотом выскочили три ржавые механические крысы.
— Три, а четвёртая дёргается, Бьорн! — победно крикнул гном своему приятелю. — Говорил же, после той истории с прокисшим элем они упадут! Гони десять пенни, борода ты штопаная!
Ваймс перевёл взгляд на саму доску. Глаза пробежались по строчкам. Отзывы. Люди оценивали всё. Совершенно. Абсолютно. Всё.
«Сосиска в булке от С.Р.Б.Н. Достабля. Одна крыса. Вкус был подозрительно похож на настоящую сосиску. Где фирменный, проверенный поколениями привкус картона и опилок? Разочарован».
«Уличный мим на площади Разбитых Лун. Четыре крысы. Очень убедительно изображал невидимую стену. Не сдвинулся с места, даже когда я пнул его, чтобы проверить. Профессионал своего дела».
«Карманник в Тенях, район Доков. Две крысы. Работает грубо. Я почувствовал его руку в своём кармане за целых три секунды до того, как он вытащил кошелёк. В прошлый раз меня обчистили гораздо элегантнее. Не рекомендую».
Ваймс замер. Его внутренний коп, та часть его мозга, которая никогда не спала, всегда вела учёт правонарушений и знала всех карманников города поимённо, на долю секунды согласилась. Идиот… но он прав. Карманник и впрямь был неуклюжий. Тот, старый, что работал в прошлом году, мог бы снять с тебя штаны, пока ты пожимаешь ему руку, и ты бы ещё и поблагодарил его за тёплое рукопожатие.
Что-то внутри дёрнулось, протестуя. Он дожил до мира, где преступников не ловят, а оценивают.
Развернувшись, чтобы уйти, он услышал за спиной знакомые голоса.
— …и вот я думаю, Фред, — донёсся до него густой бас сержанта Колона, — если я напишу, типа: «Капрал Шноббс. Образцовый стражник. Честен, неподкупен, вероятно, заслуживает повышения». Это же будет честно, да? Ну, с моей точки зрения. Пять крыс.
— А кто платить будет? — проскрипел в ответ капрал Шноббс.
— Ну, ты мне, я тебе. Деловая сделка.
— Не-е-е, — протянул Шноббс. — Так не пойдёт. Это ж надо деньги тратить. А если я просто напишу, что нашёл кошелёк и вернул его?
— Чей кошелёк, Шнобби?
— Ну… свой. Я его утром потерял, а потом нашёл. В другом кармане. Технически — чистая правда.
Ваймс ускорил шаг. Ему срочно нужен был кофе. Крепкий, горький, как сама жизнь в этом городе. Кофе, который мог бы растворить этот липкий, шепчущий налёт Прогресса с его мозга. Он не видел, как сержант Колон, с лицом человека, узревшего конец света, уставился на «Крысометр». Рейтинг его любимой пирожковой «У Хрюши» упал с 4.8 до 4.7.
— Шнобби, ты это видел? — прошептал он, хватая капрала за рукав. — Это же… это же недопустимые флуктуации! Это подрыв основ!
В Продолговатой Комнате Дворца Патриция не было шёпота. Здесь царила тишина, настолько плотная и древняя, что, казалось, её можно резать ножом и продавать на вес как особо ценный минерал. Единственным звуком был взволнованный, слегка вибрирующий голос Уильяма де Ворда, издателя «Анк-Морпоркской Правды».
— …и таким образом, лорд Витинари, мы создаём абсолютно прозрачный общественный дискурс!
Уильям жестикулировал так, словно пытался взбить воздух в густую пену. Его очки съехали на кончик носа, по которому катилась капелька пота. Здесь, в холоде этой комнаты, он потел.
— Это, по сути своей, саморегулирующийся рынок репутаций! Невидимая рука… ну, вы понимаете… мнения! Качество всегда будет вознаграждено, а халтура — наказана. Это новая парадигма подотчётности!
Лорд Хэвлок Витинари сидел в своём высоком кресле, неподвижный, как статуя, вырезанная из серого льда. Его длинные бледные пальцы были соединены в «шпиль». Он не перебивал. Он слушал, и это было хуже, чем если бы он кричал. Его глаза, тёмные и лишённые всякого выражения, были устремлены на де Ворда, но смотрели будто бы сквозь него.
— Любопытно, — произнёс он после долгой паузы, когда Уильям наконец замолчал, чтобы перевести дух. Голос Патриция был тихим, ровным и лишённым какой-либо интонации, словно говорил механизм часов. — Весьма любопытно. А вы учли в своей… парадигме, мистер де Ворд, что человеческая глупость также является формой качества? Причём, как правило, гораздо более распространённой и устойчивой, чем, скажем, компетентность.
Уильям моргнул. Капля пота достигла кончика его носа и сорвалась вниз.
— Э-э… ну… система же саморегулирующаяся! — выпалил он, поправляя очки. — Плохие, глупые мнения… они будут отсеиваться хорошими! Голос разума в итоге всегда побеждает!
— Занятная гипотеза, — так же ровно ответил Витинари. — Почти такая же занятная, как алхимическая теория о том, что огурцы можно превратить в солнечный свет, если на них достаточно долго кричать. Впрочем, — он слегка, почти незаметно, наклонил голову, — полевой эксперимент всегда предпочтительнее чистой теории.
Он смотрел на восторженного молодого человека, и его разум, холодный и точный, как механизм хронометра, уже раскладывал всё по полочкам. Не демократия. А самообновляемая машина для сбора данных. Бесплатная. Машина, которая в реальном времени покажет потоки страха, гнева, зависти и паники. Выявит болевые точки общества с точностью хирургического скальпеля. Кто контролирует мнение, тому не нужны ни стражники, ни убийцы. Тому нужны лишь графики и вовремя сделанный толчок в нужном направлении.
— И что вы просите от меня, мистер де Ворд? — спросил Патриций.
— Ничего! То есть, вашего… э-э… молчаливого одобрения, лорд Витинари. Чтобы… чтобы Гильдии не пытались разломать мои доски.
— Гильдии, — протянул Витинари, и в его голосе впервые проскользнула тень чего-то похожего на интерес, — будут слишком заняты, пытаясь разломать друг друга. Это их отвлечёт.
Он помолчал ещё мгновение, его взгляд сфокусировался на крошечной паутинке в углу потолка за плечом де Ворда, где маленький паук терпеливо ждал свою жертву.
— Продолжайте, мистер де Ворд. Город нуждается в… хобби.
Уильям просиял, не поняв, что только что получил не благословение, а разрешение стать лабораторной крысой в чужом эксперименте. Он попятился к выходу, кланяясь так низко, что чуть не уронил очки.
Когда массивная дверь за ним закрылась, Витинари ещё долго сидел в тишине. Потом он повернулся к своему клерку, Драмкнотту, который всё это время стоял в тени, незаметный, как предмет мебели.