алла в кадке с водой, визг точильного камня — всё это тонуло, уступая место чему-то вязкому, неестественному.
Ваймс замер на углу. Он ожидал увидеть одну закрытую лавку. Может, пару сочувствующих соседей, шепчущихся на пороге. Но к этому он готов не был.
Улица была мертва.
Лавки были открыты. Двери — распахнуты. На порогах стояли их хозяева. Кузнецы, кожевники, плотники, пекари. Крупные мужчины с руками, созданными для тяжёлой работы, стояли, как истуканы, и просто смотрели. Смотрели на редких прохожих затравленным, загнанным взглядом. Взглядом, в котором не было ни гордости, ни злости. Только страх. И время от времени их глаза дёргались в сторону угла, где на кирпичной стене тускло, как глаз больной рыбы, светилась «Шепчущая доска».
Самым страшным было не то, что Ваймс видел. А то, чего он не чувствовал. Воздух не пах свежим хлебом. Не пах раскалённым железом, дублёной кожей или стружкой. Он пах только сыростью мостовой и пылью. А ещё — молчанием. А в Анк-Морпорке, как знал любой стражник, молчание всегда пахло страхом.
— Крысиные зубы, — выдохнул Ваймс.
— Сэр? — Колон нервно переступил с ноги на ногу. Ему здесь не нравилось. Слишком тихо. В его мире тишина всегда означала засаду.
— Пойдём, — Ваймс кивнул в сторону пекарни с вывеской «Свежайший хлеб от семьи Бротт».
На витрине, за безупречно вымытым стеклом, лежали булочки, идеальные, как мечта. Караваи с золотистой, потрескавшейся корочкой. Пироги, из которых, казалось, вот-вот пойдёт пар. Произведение искусства. Но перед пекарней не было очереди. Ни единого человека.
Ваймс подошёл к «Шепчущей доске». Его глаза бежали по строчкам, и с каждой из них лицо его каменело.
«Заведение: Пекарня Бротт. Отзыв: Хлеб свежий, но толщина корочки составляет 3,3 миллиметра, что на 0,3 мм превышает стандарт, установленный Гильдией Пекарей в последней редакции. Непрофессионально. 1 крыса».
«Заведение: Пекарня Бротт. Отзыв: Пирог с мясом вкусный, однако температура подачи составила 68 градусов по Цельсию, что на 2 градуса ниже оптимальной. Едва тёплый. 1 крыса».
«Заведение: Пекарня Бротт. Отзыв: Продавец (Герр Бротт) улыбнулся, но как-то криво. Глаза при этом остались злыми. Сразу видно, что покупателям не рад. Плохой сервис. 1 крыса».
Ваймс молчал. Он просто стоял и смотрел на это цифровое кладбище, и в голове его стучал один-единственный молот. Это была не просто атака. Это была казнь. Холодная, методичная, с точностью хирурга.
Колон заглянул ему через плечо. Почесал в затылке.
— Странно всё это, сэр, — пробормотал он. — Вроде ж… ну… и не врут. Я вчера тут булочку брал, так корочка и правда была того… плотновата.
Ваймс застыл. Он медленно, очень медленно повернул голову и посмотрел на сержанта. И в этот момент что-то с оглушительным скрежетом встало на свои места.
Он искал не того. С самого начала. Он шёл по следу лжеца, мошенника, клеветника. Какого-нибудь мерзавца, сводящего счёты с конкурентами.
Но всё было хуже. Бесконечно хуже.
Он искал не лжеца. Он искал фанатика. Одержимого. Святого инквизитора с линейкой и циркулем, который решил перекроить по ним весь мир. Он искал того, кто не просто не лжёт, а кто возвёл Правду в ранг абсолютного оружия. Того, кто использует её, как скальпель, чтобы вырезать из мира всё живое, всё тёплое, всё несовершенное, что не вписывается в его безупречные, нечеловеческие стандарты.
Как, чтоб его разорвало, арестовать кого-то за то, что он говорит правду?
— Пошли отсюда, Фред, — сказал Ваймс, и голос его стал глухим. — Кажется, мне нужно поговорить с пострадавшим.
Герр Бротт сидел на жёстком стуле для посетителей и был похож на один из своих вчерашних, непроданных пирогов — поникший, остывший и серый. Он был крупным мужчиной с руками, созданными, чтобы месить тесто и ломать челюсти, но сейчас эти руки безвольно лежали на коленях, как два мёртвых голубя.
Ваймс сидел напротив. Это был не допрос. Это было вскрытие. Вскрытие души хорошего человека, которого убили парой строчек на светящейся доске.
— Они… они сказали, что корочка неправильная, — повторял Бротт, глядя в точку на пыльном полу. Его голос был лишён всяких эмоций, как у голема, у которого из головы вытащили управляющий шем. — Но… она всегда такая. Это наш рецепт. Мой отец так делал. И дед. Он говорил, что хорошая корочка должна… должна хрустеть, как первый лёд на луже. А они сказали… неправильно.
Ваймс слушал, и его внутренний коп вёл смертельную битву с его внутренним циником.
Чушь собачья, Ваймс, — шипел циник. — Бумажки! Слова! Твоё дело — убийцы и воры, а не сопливые пекари, у которых пригорел пирог!
Но коп, тот, что помнил себя тощим пацаном на улицах Теней, видел не просто пекаря. Он видел сломленного человека. Человека, у которого отняли не деньги. У него отняли то, что нельзя положить в банк или застраховать. У него отняли его историю. Его гордость.
Он ненавидел это дело. Ненавидел каждой клеткой своего тела. Ненавидел за то, что оно было липким, нематериальным и пахло не кровью и грязью, а чернилами и самодовольством. Но он знал, что не может его бросить. Потому что если Стража не будет защищать таких, как Бротт, то кого, к демонам, она вообще должна защищать?
Дверь кабинета открылась без стука. В проёме стояла леди Сибилла. В руках у неё была плетёная корзинка, от которой исходил почти божественный аромат мясного паштета и свежего хлеба — что, учитывая обстоятельства, было верхом иронии. Но взгляд её был серьёзнее, чем у судьи, выносящего смертный приговор. Она окинула взглядом съёжившуюся фигуру пекаря, затем перевела глаза на мужа.
Ваймс едва заметно кивнул.
— Спасибо, мистер Бротт. Мы сделаем всё, что в наших силах. Можете идти.
Пекарь поднялся, как во сне, качнулся и вышел. После него в кабинете, казалось, стало холоднее.
Сибилла вошла, закрыв за собой дверь, и поставила корзинку на стол, прямо на стопку нераскрытых дел. Несколько секунд она молчала, давая тишине сделать свою работу.
— Я слышала, — наконец произнесла она.
Ваймс хмыкнул.
— Ещё одна жертва прогресса. Скоро у нас будут отзывы на качество верёвки в Гильдии Палачей. Пять крыс за то, что шея сломалась быстро и без лишних дёрганий.
— Сэм.
Её голос был тихим, но в нём была та сталь, которую веками выковывали её предки, командуя армиями, владея половиной провинции и разводя драконов.
— Я знаю, что ты считаешь это глупостью, — продолжила она, глядя ему прямо в глаза. — Но я всю жизнь ношу фамилию Рэмкин. Я знаю, что такое репутация. Это не просто слова, Сэм. Это невидимый доспех. Доспех, который твоя семья ковала поколениями. Этим людям… — она кивнула в сторону двери, — им пробили их доспех и ударили прямо в сердце.
Её тёплая, сильная рука легла ему на плечо. Прикосновение было твёрдым и уверенным.
— Это работа для тебя.
— Потому что я коммандер? — устало спросил он.
— Нет. Потому что ты единственный в этом проклятом городе, кто полезет в самую глубокую выгребную яму, чтобы найти правду. Даже если эта правда пахнет хуже, чем река Анк в засушливый год.
Убрав руку, она направилась к выходу.
— Поешь, Сэм. На голодный желудок Порядок не наведёшь.
Дверь за ней закрылась. Ваймс остался один. Он смотрел на корзинку. Запах домашней еды смешивался с запахом его кабинета, создавая невозможный, противоречивый букет. Он не хотел есть. Он хотел найти того, кто это сделал. Найти и долго, очень долго объяснять ему разницу между правдой и справедливостью. Желательно, с помощью чего-нибудь тяжёлого и неудобного.
Редакция газеты «Правда» была другим миром. Полной противоположностью участку. Здесь было светло, чисто, пахло свежей бумагой и лёгким ароматом лимонного воска. Воздух был наполнен не криками, а деловитым стрекотом семафорных машин. Это был храм Прогресса. И Ваймс собирался разнести его к чертям.
Он прошагал мимо стола секретаря, который попытался было преградить ему путь с испуганным «Сэр, к мистеру де Ворду нужно записываться!», но одного взгляда хватило, чтобы юноша сглотнул и врос в свой стул. Ваймс толкнул дверь кабинета с надписью «Уильям де Ворд. Издатель» и вошёл без стука.
Уильям сидел за огромным столом из морёного дуба, на котором царил идеальный порядок. Он читал гранки, и на его лице было выражение сосредоточенного превосходства человека, несущего свет Истины тёмным массам. Увидев Ваймса, он вздрогнул.
— Коммандер! Какая… эм… неожиданность. Чем могу быть полезен?
Ваймс пересёк комнату в три шага и опёрся о полированный стол, который жалобно скрипнул. Он навис над издателем, как грозовая туча, готовая пролиться грязным дождём.
— Де Ворд. Мне нужны имена.
Уильям снял очки и начал медленно их протирать. Это был его защитный рефлекс, стена, которую он выстраивал между собой и неприятной реальностью.
— Имена? Простите, не совсем понимаю…
— Не прикидывайся идиотом, де Ворд, у тебя это плохо получается, — отрезал Ваймс. — Имена. Всех, кто оставил отзывы на пекарню Бротта и сапожника Мозоля. Сейчас же.
Уильям вздрогнул, словно от пощёчины. Он надел очки, вставая, пытаясь вернуть себе хотя бы часть роста и авторитета.
— Коммандер, боюсь, это совершенно невозможно. Видите ли, принцип анонимности — это краеугольный камень всей системы! Это гарантия честного и непредвзятого…
— Мне плевать на твои камни! — рявкнул Ваймс, и его голос заставил задрожать стопку бумаг на краю стола. — Мне на них плевать с высоты башни Незримого Университета! У меня два человека, чьи жизни, к твоему сведению, разрушены! Их бизнес, их имя — всё, что у них было!
— Но это же и есть глас народа! — Уильям тоже повысил голос, в его глазах блеснул фанатичный огонь. — Свободный обмен мнениями! Если услуга, по мнению потребителя, некачественная, он имеет право об этом заявить! Это основа свободного рынка!
— Некачественная?! — Ваймс рассмеялся. Это был короткий, злой, лающий смех, от которого стало неуютно. — Один из них жалуется на толщину корочки! На два, чтоб его, миллиметра! Крысиные зубы, да я бы посмотрел, как ты будешь рассуждать о качестве, когда тебе в тёмном переулке вскроют брюхо, а потом поставят одну крысу за то, что нож был недостаточно острым!