достовер-{27}ность того или другого факта. Писательницапризнается, например, что не знает, была ли женщина, оборонявшая от ромеевБриндизи, матерью Танкреда или нет (XII, 8, стр. 336), не уверена она и впроисхождении названия города Элисса (XII, 9, стр. 339) и т. д. Порой Аннаприводит две версии описываемого ею события и колеблется, какую из них признатьправильной (например, в рассказе о ставленнике Роберта самозванце Ректоре —Ал., I, 12, стр. 79 и сл.).
О стремлении историографа к точности лучше всего свидетельствуют весьмачасто встречающиеся в «Алексиаде» лакуны там, где следовало бы ожидать дату,имя или название места (XII, 5, стр. 330; XIII, 1, стр. 343; XIV, 5, стр. 387 идр.). Видимо, писательница хотела выяснить тот или иной вопрос и в будущемзаполнить пропуск, но забыла или не успела этого сделать.
Но в какой степени надежны источники ее информации? Анна — очевидецбольшинства описанных ею событий. Можно предполагать, что уже с начала 90-хгодов XI в. многие эпизоды восстанавливаются историографом по памяти. Надоучесть, что Анна не простая современница событий. Она — императорская дочь, наее глазах «делается история». Анна находится в родственных связях или во всякомслучае знакома со всеми сколько-нибудь заметными деятелями своей эпохи. В«Алексиаде» она неоднократно ссылается на сведения, полученные от еецарственных родителей (VI, 8, стр. 188; VII, 3, стр. 212 и др.), от Марии —матери ее первого жениха (ΙIΙ, 1, стр. 117), от дяди Георгия Палеолога (XIV,7, стр. 392), от перешедшего на сторону Алексея норманнского рыцаря Петра Алифы(IV, 6, стр. 152) и т. д. С ней, безусловно, делился своими богатымивоспоминаниями Никифор Вриенний — участник многих событий того времени. Повероятному предположению Ф. Шаландона[58],доставлял сведения принцессе приближенный Алексея полководец Татикий. Конечно,не могла Анна не слышать рассказов бежавшего из турецкого плена ЕвстафияКамицы[59]. Не только в молодости, но и впоследние годы своей жизни Анна собирает информацию об отце. В царствованиевнука Алексея, Мануила (т. е. после 1143 г.), «когда уже не было лжи и лести поотношению к его деду», писательница расспрашивает престарелых участниковпоходов своего отца, сменивших воинские доспехи на монашескую рясу. Кромерассказов, услышанных от многих лиц, {28} Анна иногдаиспользует и молву (η φήμη), которая всегда возникает вокруг всехсколько-нибудь заметных исторических событий. Однако, к чести историографа,Анна прибегает к помощи столь ненадежного источника не очень часто (см.: X, 5,стр. 277; XIII, 3, стр. 346 и др.). В некоторых случаях сам характер рассказовписательницы заставляет предполагать их полулегендарное происхождение(например, сообщения о тучах саранчи, появившейся накануне нашествиякрестоносцев — X, 5, стр. 376, о переправе Боэмунда под видом мертвеца — XI,12, стр. 318—319 и др.).
В распоряжении историографа находились также и письменные источники. СамаАнна говорит о том, что многие сведения она почерпнула из «простых и совершеннобезыскусных сочинений» (ξυγγραμμάτων αχρείων — XIV, 7, стр. 393) очевидцев,которые писательница, должно быть, читала в своем монастырском уединении. Ужеговорилось о том, что значительная часть первой книги «Алексиады» и некоторыеглавы второй представляют собой изложение «Материала для истории» Вриенния.Большинство сведений о византийско-норманнской войне 1081—1085 гг. Анназаимствует из не дошедшего до нас сочинения[60], послужившего также источником для «Деяний РобертаГвискара» итальянского поэта Вильгельма Апулийского. Отступление об основаниихрама св. Феклы в Константинополе (III, 8, стр. 131—132) представляет собойконтаминацию эпизодов из «Хронографии» Михаила Пселла и сочинения такназываемого Продолжателя Скилицы (см. прим. 359).
Наблюдения над текстом «Алексиады» (показывают, что Анна не механическипереписывает сочинения своих предшественников, а сопоставляет и контаминируетих данные, зачастую по-новому освещает события. Впрочем, контаминациясвидетельств, почерпнутых из разных источников, иногда приводит писательницу кдосадным ошибкам[61].
В произведение Анны включен большой документальный материал: письма Алексеяи к Алексею, императорские хрисовулы и договоры. Сама Анна, характеризуя свойметод историка, заявляет: «Каждый пишущий историю должен рассказывать о деянияхи о распоряжениях великих мужей отнюдь не в общих чертах; напротив, о подвигахследует говорить как можно более подробно, а содержание постановлений излагать»(III, 6, стр. 126—127). Мы не имеем возможности вболь-{29}шинстве случаев проверить Анну, но можем сдостаточными основаниями утверждать, что писательница знакомилась с оригиналамиили держала в руках копии хрисовулов и договоров, содержание которых излагала.Это несомненно относится к трем наиболее крупным и важным документам,переданным историком: к хрисовулу Алексея матери 1081 г. (III, 6, стр.127—128), где писательница сама говорит, что приводит его полностью, лишь«опустив красоты стиля» (стр. 127), к указу о предоставлении привилегийвенецианцам (VI, 5, стр. 184), который можно сравнить с подлинником (см. прим.637), и к Девольскому договору Алексея с Боэмундом 1108 г. (XIII, 12, стр. 364и сл.), множество юридических формул (часто западного типа) и подробность, скакой перечисляются мелкие крепости и области Востока, исключают возможностьего изложения по памяти[62].
Сложнее вопрос о письмах. Думается, что близко к подлиннику изобилующеедеталями письмо Алексея германскому королю Генриху IV (III, 10, стр. 135—136).Есть основания считать подлинным и письмо Боэмунда Алексею 1099 г. (см. прим.1176), и письмо жупана Рашки Вукана Алексею (см. прим. 892).
Мы далеки от мысли всегда и во всем доверять писательнице — «Алексиада» ни вкоем случае не может служить надежным источником в тех частях, где Аннакасается внутренней истории западных и восточных стран. Как уже отмечалосьвыше, легендарный характер носит повествование о возвышении и карьере РобертаГвискара, много ошибок в сообщениях историка о взаимоотношениях Роберта с папойи о знаменитой борьбе Генриха IV с Григорием VII по вопросу об инвеституре (I,13, стр. 81 и сл.). Фантастичны подчас сведения Анны и о Востоке.
Исследователи «Алексиады» обычно сетуют на запутанную хронологию труда Анны.Безусловно, писательница иногда допускает неточности — например, суд над Италомотносится в «Алексиаде» к 1083, а не 1082 г. (см. прим. 589), — а в некоторыхместах, не зная времени того или иного события, оставляет в тексте лакуны (см.выше, стр. 28). Однако случаев, когда историографа можно уличить в неточностиили неосведомленности, сравнительно немного. Упреки исследователей справедливылишь в отношении некоторых эпизодов «Алексиады», где суммарный и противоречивыйрассказ Анны действительно не дает оснований для твердых датировок. Это впервую очередь {30} относится к повествованию овизантийско-норманнской войне 1081—1085 гг. (см. прим. 444), овизантийско-печенежской войне 1086—1092 гг. (см. прим. 780), о взаимоотношенияхВизантии с сельджуками тех же лет (см. прим. 708) и, наконец, о действияхкрестоносцев в Сирии и Палестине в 1099—1104 гг.[63]. Ученые, оперирующие данными писательницы об этихсобытиях, нередко по-разному датируют одни и те же факты в зависимости от того,какому из противоречивых свидетельств Анны они отдают предпочтение[64]. Впрочем, привлекая свидетельствапараллельных источников и пользуясь косвенными данными, мы в большинствеслучаев оказываемся в состоянии датировать упомянутые Анной события с точностьюдо 1—2 лет.
Однако историк должен с максимальной осторожностью и даже подозрительностьюподходить к тем местам «Алексиады», где писательница дает оценки деятельностиАлексея. Сама Анна предполагает возможность обвинений в пристрастии к отцу ипоэтому неоднократно напоминает о том, что дочерние чувства не заставят ееискажать правду, и даже обещает не только говорить об успехах императора, но иотмечать его ошибки (Введ., 2, стр. 54; I, 16, стр. 90; IV, 8, стр. 154—155;XV, 3, стр. 405). Более того, Анна решительно заявляет, что ее метод отличен отметодов составителей энкомиев — похвальных речей; ее цель — вскрывать истину, ане возносить хвалу.
Энкомий (панегирик) — весьма распространенный литературный жанр тоговремени. По принципу энкомия, начиная с «Жизнеописания Василия» КонстантинаVII, писались и историографические произведения[65]. Вводит энкомий в свое сочинение предшественник АнныМихаил Атталиат (см. прим. 350). Анна сознательно и полемическипротивопоставляет себя этой традиции и тем не менее явно заимствует методыэнкомия в своей истории. Тщетно стали бы мы искать на страницах «Алексиады»хотя бы один случай, когда Анна порицает отца. В ее представлении Алексей —великий полководец, государственный муж, средоточие всех добродетелей, ученый,апостол христианской веры, любящий супруг и т. п. Все действияАлек-{31}сея, даже когда он терпит неудачи, — образецмудрости, предусмотрительности и мужества. Немало жестоких и отвратительныхдеяний Алексея (например, казнь богомила Василия) выдаются Анной за похвальныеи богоугодные. Но хуже другое: Анна замалчивает многое из того, что ейбезусловно было известно, но могло бы бросить тень на отца. Даже в краткойхронике Зонары можно обнаружить отдельные факты, отсутствующие в «Алексиаде»,причем как раз те, которые невыгодны для позиции писательницы[66].
Итак, признавая «Алексиаду» в целом достаточно надежным источником,современный исследователь, однако, не вправе во всех случаях доверять Анне,особенно если речь идет о внутренней истории соседних с Византией государств и