заключенная в монастырь дочь императора на склоне лет вспоминает об этомэпизоде. Видимо, это не было случайностью, ведь и в пожилом возрасте Анна«смеется над комедиями, плачет над трагедиями».
Глубокий пиетет к античной культуре ощущается и в «Алексиаде». Каквеличайшее достоинство своего мужа Никифора Вриенния отмечает Анна егоосведомленность в античных науках (см. Введ., 4, стр. 55). Характеризуяникейского митрополита Евстратия, Анна с уважением отзывается о нем, как очеловеке, «умудренном в божественных и светских науках» (XIV, 8, стр. 397).Христианские и античные науки Анна, подобно ценимому ею Пселлу, упоминает водном ряду. Отсутствие гуманитарной образованности у халкидского митрополитаЛьва Анна считает большим недостатком (V, 2, стр. 159). С презрением говоритписательница о еретике Ниле, совершенно незнакомом с эллинской наукой (X, 1,стр. 264) и т. д. Уже {36} в первых строках предисловия к«Алексиаде» Анна с гордостью заявляет, что она «не только не чужда грамоте, но,напротив, досконально изучила эллинскую речь, не пренебрегла риторикой,внимательно прочла труды Аристотеля и диалоги Платона и укрепила свой умзнанием четырех наук»[78] (Введ., 1, стр.53).
Обращает на себя внимание, что наряду с вполне канонизированным Аристотелемписательница упоминает и Платона. Вообще это предисловие по своему тонузначительно отличается от предисловий к другим историческим трудам, а тем болеек житиям святых того времени и предшествовавших эпох. Обычно авторы с нарочитымсмирением говорят об отсутствии у них таланта и необходимых знаний, уповая лишьна бога, который поможет им завершить их труд. Даже супруг Анны НикифорВриенний считает, что ему не по силам писать историю и скромно называет своесочинение «Материал для истории»[79].
В отличие от них Анна без тени христианского смирения заявляет, что ееталант и образованность вполне позволяют ей описать деяния отца. В этойдекларации, открывающей книгу, можно видеть возросшее самосознание историка исветские элементы его мировоззрения.
Некоторые светские тенденции обнаруживаются в этических оценках Анны и дажев ее воззрении на причины и характер событий и явлений. Напрасно стали бы мыискать у Анны какую-либо стройную этическую систему. Мировоззрение писательницыпредставляет собой причудливое сочетание христианских и античных взглядов ипонятий, и ее моральные оценки и этические суждения подчас находятся вразительном противоречии друг с другом. Например, устами отца Анна проповедуетнепротивление злу и всепрощение (XIII, 8, стр. 359) и в то же время заявляет,что отец не мог не ответить злом на зло (XIV, 2, стр. 376).
Этические воззрения Анны находились под сильным влиянием «Этики Никомаха»Аристотеля — произведения, которое она неоднократно цитирует[80].
Что касается представлений Анны о причинах событий и явлений, то в полномсогласии с православной догмой писа-{37}тельница видит их вбожьей воле и в божественном промысле πρόνοια. Было бы утомительно выписыватьиз «Алексиады» многочисленные сцены, где божественный промысел уберег Алексеяили его приближенных от опасности, погубил их врагов и т. д. Тем не менеенаряду с божественным промыслом определенную роль у Анны играет судьба — τύχη[81]. Однако о τύχη Анна говорит главным образомв применении к противникам Алексея: мятежникам и внешним врагам империи. Если«промысел» враждебен недругам императора, то «судьба», напротив, расстраиваетзамыслы Алексея. Видимо, сама писательница сознает, что ссылки на τύχη(понятие языческое и распространенное больше в демократической среде) — признакнедостаточного благочестия. Интересное в этом смысле замечание делает Анна вповествовании о Роберте Гвискаре: «Мне следует, — пишет историограф, —рассказать о Роберте: какого он был рода и звания и до какой степени могуществаи на какую высоту подняло его течение событий» (η φόρα των πραγμάτων в данномслучае синоним τύχη) — и сразу же оговаривается: «или, чтобы выразиться болееблагочестиво, куда вознесло его провидение, снисходительное к его злокозненнымстремлениям и коварству» (I, 10, стр. 75).
В рамках божественного миропорядка определенную роль писательница отводитестественным причинам, о которых она упоминает наряду с божественным промыслом,а порой даже ставит их на первое место. Так, в уже упоминавшейся части введения(Введ., 1, стр. 53) писательница замечает: «...следует открыто заявить... отом, что мне дали природа (η φύσις) и стремление к знанию, о том, что мне свышеуделено богом и что я приобрела со временем». Точно так же в рассказе о Пселле(V, 8, стр. 172) Анна утверждает, что философ прославился своей мудростью«благодаря природному таланту, острому уму и божьей помощи».
Как и любой средневековый историк, Анна немало рассказывает о всевозможныхвидениях, природных явлениях, стихийных бедствиях и т. п., предвещающих началоразличных событий. Но здесь писательница скорее следует традиции, нежеливыражает веру в вещую силу подобных явлений. Устами Алексея Анна высказываетсомнения в оправданности такого рода суеверий (XII, 4, стр. 328), она приводитдаже эпизод, где император прибегает к хитрости и пользуется солнечнымзатмением для обмана печенежских послов (VII, 2, стр. 207). По{38} словам Анны (XII, 4, стр. 328), появление кометы Алексейотнес за счет естественных причин.
Как мы видим, Анна в основном традиционно мыслящий писатель, однаконекоторая ее оппозиционность и светские элементы мировоззрения заслуживаютвнимания, ибо именно они позволили писательнице создать не сухую хронику, аживое и высокохудожественное произведение, каким является «Алексиада».
Сама Анна, судя по ее собственным заявлениям, мало заботится охудожественности своего сочинения. Она пишет «Историю» «не с целью показатьсвое умение владеть слогом...» (Введ., 2, стр. 53). Говорит Анна и о правилахистории, отличных от законов риторики, не позволяющих ей уклониться от предметаповествования (V, 9, стр. 174) и т. д. Но, как известно, многим византийским,как и античным, авторам был свойствен широкий взгляд на жанр истории, и четкойграни между художественной литературой и историей не существовало.Историография начиная с X в. явно рассчитана на эстетическое восприятие, иисторические сочинения в какой-то степени выступают заменой иссякавшей к томувремени житийной литературы.
Художественные достоинства «Алексиады» в первую очередь следует искать не вотдельных беллетристических отступлениях, а в самом характере историческогоповествования, способе расположения материала — композиции произведения. Вбольшей части сочинения Анны легко прослеживается единство плана. В предисловиик своему труду писательница заявляет, что ее основная цель — рассказать одеяниях отца. Но лишь до главы 10 книги I Анна действительно ограничиваетсяописанием подвигов юного Алексея (борьба с Руселем, Никифором Вриеннием,Василаки). В этой части своего сочинения она пропускает целые годы иостанавливается лишь на военных экспедициях, в которых участвовал ее отец.Расположение материала подчинено здесь иллюстративной цели: подвиги будущегоимператора должны подтвердить мысль Анны о том, что уже в молодости Алексей былмужественным воином и незаурядным полководцем. Но уже в конце книги I характеризложения меняется, жизнь Алексея становится только канвой повествования, итруд Анны превращается в историю времени правления первого Комнина. В некоторыхбольших разделах «Алексиады» император вовсе не появляется на сцене, хотя раноили поздно рассказ возвращается к нему, и смерть Алексея оказывается логическимзавершением произведения. Художественная цельность произведения определяется{39} также единством мироощущения, авторской позициейписательницы. Как уже говорилось, Анна часто и по разным поводам сетует на своюсудьбу, и в сознании читателей в результате образуется несколько стилизованныйобраз автора — страдающей женщины, которая ради воссоздания истины берет насебя труд описать события давно минувших дней. Иногда Анна скупыми штрихамирисует обстановку, в которой пишет она свое сочинение, делится с читателямиобуревающими ее чувствами. «Дойдя до этого места, я почувствовала, как чернаяночь обволакивает мою душу, а мои глаза наполняются потоками слез» (Введ., 4,стр. 54). «Вновь вспоминая этого юношу (Константина. — Я.Л.), я печалюсь душой, у меня мешаются мысли, и я прерываю рассказ онем...» (I, 12, стр. 78). «Дойдя до этого места своей истории, водя свое перо вчас, когда зажигаются светильники, и почти засыпая над своим писанием, ячувствую, как нить повествования ускользает от меня» (XIII, 6, стр. 354).Такими замечаниями пестрит текст «Алексиады». Эти отступления, несмотря на ихкраткость, проникнуты настоящим лиризмом и окрашивают все повествование вэлегические тона[82].
Есть основания думать, что Анна писала свой труд последовательно, с началадо конца или во всяком случае просмотрела и откорректировала его[83]. Нельзя не заметить также, что к концу«Алексиада» становится все менее и менее подробной, — видимо, сказаласьусталость пожилой женщины, желание скорее закончить работу над «Историей».Вероятно, у Анны был и план сочинения, ибо писательница в некоторых случаяхобещает в будущем рассказать о каких-либо событиях и обычно сдерживает своеобещание. Искусное расположение материала в «Алексиаде» косвенно подтверждаетэто предположение.
Как и подавляющее большинство историографов, Анна придерживаетсяхронологического принципа в повествовании. Но, излагая те или иные события,историк обычно считает своим долгом вернуться к их истокам или поведать об ихследствиях. Подобных отступлений в «Алексиаде» много, и они занимаютзначительную часть текста. Из слов Анны можно было бы сделать вывод, чтописательница невольно отклоняется от нити