{40} повествованияи, чрезмерно увлекшись рассказом, заставляет себя вернуться к последовательномуизложению[84], однако подобные отступлениявстречаются в произведении регулярно, и легко предположить, что этосознательный композиционный прием. В этом отношении композиция «Алексиады»отличается от построения «Истории» Фукидида, которая, по мнению многих ученых,послужила для Анны одним из образцов[85].Такой метод композиции позволяет Анне дать связное повествование о той или инойгруппе событий и придает законченность отдельным рассказам внутрипроизведения.
Умеет Анна и разнообразить композицию, подчинять ее художественным целям.Так, рассказывая о борьбе Алексея с Робертом в 1081 г. (IV, 1—V, 1, стр.140—157), Анна дает серию коротких эпизодов, быстро перенося действие из лагеряимператора в стан его врага. Такая композиция придает повествованиюдраматическую напряженность, которая в конце концов разрешается столкновениемпротивников в бою под Диррахием. Кроме того, этот композиционный приемпозволяет писательнице провести сравнение между Алексеем и Робертом, которые,по словам самой Анны (V, 1, стр. 157), «были самыми подходящими друг для другапротивниками из всех живущих на земле полководцев».
Некоторые эпизоды, введенные Анной в ее произведение, подчас превращаются вталантливые новеллы, имеющие самостоятельное художественное значение. К числутаких «новелл» в первую очередь относятся великолепный рассказ о переправеБоэмунда в Италию осенью 1105 г. (XI, 12, стр. 318—319) и оставляющая огромноевпечатление сцена казни богомила Василия (XV, 8—10, стр. 419 и сл.). В«Алексиаде» немало образных картин, явно рассчитанных на создание у читателейзрительного представления. Вот как описывает, например, Анна отряд воиновАлексея, бегство которых было остановлено неожиданным криком глашатая: «Что застранная была картина! Головы коней были обращены вперед, лица самих всадниковповернуты назад, они не двигались вперед и не хотели повернуть назад, но былиизумлены и приведены в недоумение всем происходящим» (I, 5, стр. 66).Великолепно и драматично также описание соб-{41}рания воинов упалатки Алексея в связи с заговором Диогена в 1093 г. (IX, 9, стр. 261),кораблекрушения флота Роберта (III, 12, стр. 139) и др. Стремление писательницыдраматизировать изображаемые ею события особенно ярко проявляется при сравнениикниги I «Алексиады» с соответствующими местами сочинения Никифора Вриенния.Анна опускает из повествования мужа отдельные мелкие исторические факты и за ихсчет насыщает свой рассказ образными деталями и красочными описаниями.
Еще ожидает специального исследования вопрос об искусстве писательницы вхарактеристике образов исторических персонажей[86]. Стремление к воссозданию образов всегда было в лучшихтрадициях античной историографии. Но в византийской исторической литературевыработался и утвердился определенный стиль изображения персонажей. Этот стильпредставлял собой смешение канонизированных античных приемов с христианскимитрафаретами. Византийских императоров, полководцев писатели рисовалимужественными и мудрыми защитниками христианской веры, а их врагов — носителямимирового зла[87].
Начиная с первой половины X в. авторы исторических сочинений все большепытаются изобразить реального человека, нарисовать его внешность, характер,особенности. «Между временем, когда Феофан закончил в начале IX в. своесочинение, и временем, когда Пселл приступил к своему труду в XI в., — пишет Р.Дженкинс[8]8, — в историографии произошелсвоего рода революционный сдвиг в сторону гуманизма» (под гуманизмом Р.Дженкинс подразумевает пробуждение интереса к человеку. — Я.Л.). Замечательным мастером живой характеристики героев был МихаилПселл, которым восхищалась Анна.
Вчитываясь в многочисленные описания героев «Алексиады», нетрудно заметить,что и Анна пользуется для обрисовки своих персонажей определенными канонами,которые частично заимствованы писательницей по традиции, частично отражают еепредставления о том или ином идеальном типе людей. Так, непременнымикачествами императоров, полководцев, придворных, государственных мужей, помнению историка, являются сила, мужество, ум, умение ориентироваться вобстановке, {42} принимать нужное решение и предвидетьбудущее, образованность как в христианских, так и в светских науках (подпоследним понимается главным образом осведомленность в эллинской культуре), дарслова. Для женщин (у Анны это матери, жены, дочери императоров) место чистомужских добродетелей занимают скромность, милосердие, занятиеблаготворительностью. Врагам империи свойственны коварство, распущенность,болтливость и т. п. Определенные «нормы» есть у Анны даже для внешности своихгероев. Идеальный воин, как правило, обладает высоким, иногда громадным ростом,широким размахом плеч, сверкающими глазами. Когда Анна рисует прекрасный обликтого или иного героя, она нередко подчеркивает гармоничность ипропорциональность сложения, соразмерность частей тела[89]. Это последнее имеет особенно важное значение в портретахгероев Анны и, думается, связано с восприятием писательницей этических иэстетических представлений античности. Анна неоднократно ссылается на «канон»Поликлета, она безусловно глубоко усвоила суть учения Аристотеля об«умеренности» и «надлежащей середине» и претворяет это учение в своихэстетических и этических оценках.
Естественно, что реальные люди, описанные Анной, далеко не всегдаудовлетворяют канонам, и писательница старательно отмечает это несоответствие(например, невысокий рост Алексея или Бакуриани). У Анны нет недостатка встилизованных характеристиках и портретах, и тем не менее в образах, созданныхею, читатель найдет немало живых и индивидуальных черт. Нельзя, например,спутать в «Алексиаде» умную, властную и решительную Анну Далассину с любящей,мягкой Ириной (во всяком случае такова она в изображении Анны). Какстолкновение характеров рисует писательница сцену встречи благоразумного идальновидного Алексея с вспыльчивым и нетерпеливым Исааком, который пришел кбрату, чтобы реабилитировать в его глазах своего сына (VIII, 8, стр. 242).
Анне свойственно стремление подчеркнуть некоторую противоречивость в обликеи характере своего героя. Рассказывая о невежественном с ее точки зрения игрубом Итале, который во время спора пользовался не только словами, но ируками, писательница неожиданно заканчивает свое описание так: «Только одначерта Итала была чуждой философам: ударив противника, он переставал гневаться,обливался слезами и проявлял явные признаки раскаяния» (V, 8, стр. 173).Повест-{43}вуя о мужественном, сильном и прекрасном РобертеГвискаре, Анна замечает, что при таких качествах он был необыкновенно жаден(VI, 7, стр. 187). Лев Халкидонский, чью преданность православию Анна неподвергает сомнению, был, по словам писательницы, совершенно неискушен всловесности (V, 2, стр. 159) и т. д.
Определенный диалектизм характерен и для портретов, которые рисует Анна. Вотдва примера.
Глаза Алексея «глядели грозно и вместе с тем кротко. Блеск его глаз, сияниелица... одновременно пугали и ободряли людей» (III, 3, стр. 121). «Голубыеглаза Ирины смотрели с приятностью и вместе с тем грозно, приятностью икрасотой они привлекали взоры смотрящих, а таившаяся в них угроза заставлялазакрывать глаза...» (III, 3, стр. 121).
Приведенная характеристика Ирины невольно оживляет в памяти портретдантевской Беатриче из «Новой жизни» (ср., например, знаменитый XI сонет).
Особенно бросается в глаза противоречивость в образах главных героев«Алексиады». Это в первую очередь относится к императору Алексею Комнину.Алексей в сочинении его дочери поистине многолик.
Так, Анна постоянно рисует отца в виде античного героя, сравнивает его сГераклом, Александром Македонским, использует, живописуя его, гомеровскиецитаты, отмечает гармонию его великой души и прекрасного облика и т. д. В то жевремя у писательницы можно заметить тенденцию изображать императора мучеником идаже любоваться его страданиями. Нет таких бедствий, кои не постигли быАлексея (XIV, 7, стр. 391). Но император переносит все их со стойкостьюхристианского подвижника. Вот как описывает Анна сцену приема Алексеемкрестоносных вождей.
С утра до позднего вечера бесконечной вереницей идут к императорукрестоносцы. Окружающие Алексея не выдерживают, уходят или опускаются на пол, илишь один он, без отдыха, ничем не подкрепляясь, мужественно выслушиваетбесконечные разглагольствования болтливых латинян и находит в себе силы умерятьих наглые претензии и парировать аргументы (XIV, 4, стр. 385).
Не менее характерна в этом отношении и великолепная сцена, когда терзаемыйболезнью Алексей, пренебрегая недугами, отправляется в поход на турок.Император не в состоянии сидеть в седле. Он едет в колеснице и тем не менеежестами, голосом, улыбками все время ободряет своих воинов (XIV, 5, стр. 386).{44}
Исследователи, анализировавшие образ Алексея[90], обычно ограничивались выборкой характеристик, которыеАнна дает отцу, и не пытались объяснить противоречивость этого образа в связи сопределенной двойственностью мироощущения Анны.
Вопрос о соотношении традиционного, канонического и живого, оригинальногоинтересен не только в применении к образам «Алексиады». Этот вопрос так илииначе приходится ставить при оценке почти любого произведения византийскойлитературы. Среди некоторых исследователей распространено мнение, чтодогматическое мышление византийцев оказалось неспособным создать что-либооригинальное ни в области идей, ни в области художественной формы. И еслипедантично и скрупулезно разбирать труд Анны, то можно обнаружить, что многие