игантский силуэт. Регулятор. Он крепко сжимает ружье. Из-за его спины вылетают две ракеты и врезаются в толпу. Пронзительные возгласы смешиваются с рычанием и лязганьем зубов.
Собаки.
Регуляторы начинают спускаться, и с меня спадает оцепенение. Я разворачиваюсь и ныряю в плотное скопление людей, где все толкаются, мечутся и пытаются бежать врассыпную. Когда мне удается вырваться из главного зала, регуляторы уже находятся внизу. Бросив взгляд через плечо, я вижу, как они размахивают полицейскими дубинками.
Мощный, усиленный громкоговорителем голос рокочет:
– Это рейд. Не пытайтесь бежать. Не пытайтесь сопротивляться.
В комнате с грязными матрасами обнаружилось небольшое полуподвальное окошко. Вокруг него сгрудились люди. Они истошно вопят и шарят в поисках щеколды. Какой-то парень вспрыгивает на диван и, размахнувшись, с силой бьет в стекло локтем. Оно разлетается вдребезги. Парень встает на подлокотник дивана, подтягивается и выбирается наружу. Теперь остальные сражаются за возможность спастись этим путем. Они царапаются и наотмашь лупят друг друга.
Регуляторы приближаются – их головы покачиваются над толпой. Они напоминают мне мрачных матросов, пробивающихся сквозь шторм.
Я умудряюсь протиснуться в соседнюю комнатушку. Именно здесь я была со Стивом всего пять минут назад. Это кажется видением из иной жизни. В душном помещении нет ни окон, ни двери.
Может, мне спрятаться? Надеюсь, что в укрытии меня не заметят. Вряд ли регуляторы будут вынюхивать кого-то одного. Я быстро пробираюсь через кучи обломков, мимо перевернутых стульев, столов и полос потрепанной мебельной обивки.
– Сюда!
Голос регулятора достаточно громок и близок, чтобы расслышать его сквозь мешанину прочих звуков. Я едва не падаю, зацепившись голенью за ржавую железку. От острой боли на глаза наворачиваются слезы. Я опускаюсь в узкое пустое пространство между стеной и грудой хлама, медленно сдвигаю лист металла, чтобы он прикрыл меня.
Теперь надо ждать.
Каждая минута тянется мучительно долго. Сильнее всего на свете мне хочется заткнуть уши и погрузиться в тишину. Хоть бы заглушить жуткий звуковой фон, окружающий меня: крики, глухие удары дубинок, рычание и лай собак. И еще – просьбы и мольбы арестованных, закованных в наручники. «Пожалуйста, вы не поняли, отпустите меня, это ошибка, я не хотел…» Лейтмотив повторяется снова и снова.
Я думаю о Лине. Она наверняка лежит в безопасности в своей кровати. У меня сжимает горло, и я понимаю, что сейчас заплачу. Какая же я дура! Лина права. Это не игра. Оно того не стоило – жаркие, потные ночи, поцелуи со Стивом, танцы. Полная бессмыслица…
Единственное, что имеет значение, – собаки, регуляторы и ружья. Вот, где истина. Убежище, мое скрюченное тело. Ноющая шея, затекшие плечи. Это моя единственная реальность.
Я зажмуриваюсь. Прости, Лина. Я представляю, как она шевелится во сне, сбрасывает с себя одеяло. Я чувствую утешение. По крайней мере, Лина далеко отсюда.
Время эластично, оно зияет, как пасть, затягивает меня в длинную, узкую, черную глотку. Хотя в подвале градусов тридцать с лишним, меня бьет озноб. Когда шум рейда начинает утихать, мне становится страшно, как бы меня не выдал стук зубов. Я понятия не имею, сколько часов или минут я здесь сижу, скорчившись у стены. Зато я не ощущаю никакой боли в спине и плечах. Я словно обрела невесомость и не контролирую мышцы.
В конце концов, я выглядываю из-за листа металла, затаив дыхание. Все тихо. Регуляторы ушли и, конечно, переловили всех, кого только смогли. Тьма непроницаема. Мне по-прежнему не хочется рисковать и подниматься по лестнице, но потребность выбраться отсюда нарастает во мне с каждой секундой. Скорей!
Я на ощупь пробираюсь к комнате с окном, которое едва-едва различимо. За ним в лунном свете поблескивает трава в росе. У меня дрожат руки. Когда я подтягиваюсь, то утыкаюсь лицом в грязь, вдыхаю запах растений и борюсь со стремлением закричать или разрыдаться.
На небе, огромном и безразличном, сияют безжалостные звезды. Высоко поднявшаяся круглая луна заливает деревья серебром.
В траве лежат тела.
Я бегу.
Глава пятая
Наутро после рейда я получаю голосовое сообщение от Лины.
«Хана, позвони мне. Я сегодня работаю. Ты найдешь меня в магазине».
Я прослушиваю его дважды, а потом и в третий раз, пытаясь угадать ее тон. В голосе Лины нет ни ее обычной напевности, ни дразнящего ритма. Я не могу понять, то ли она рассержена, то ли обеспокоена, то ли просто раздражена.
Я одеваюсь и отправляюсь в «Остановись и сэкономь» прежде, чем осознаю, что приняла решение повидаться с Линой. Я чувствую себя так, как будто у меня в животе находится глыба льда, которая делает меня окостенелой и неуклюжей. Когда я добралась домой, то каким-то чудом смогла уснуть. Правда, я видела только кошмары с собаками, пускающими кровавые слюни.
Андеграунд – это глупость. Ребяческая погоня за сказкой. Лина не ошиблась. Мне на миг представляется лицо Стива, скучающее, отстраненное. Он ждет, когда у меня пройдет приступ дурного настроения. В голове звучит его вкрадчивый голос, подобный нежеланному прикосновению: «Ты очень красивая».
Я вспоминаю одно место из Руководства «Ббс»: «Любви нет – лишь нездоровье».
Значит, я шла по краю пропасти с закрытыми глазами. Надеюсь, Лина поймет, даже если до сих пор сердится на меня.
Я проезжаю мимо витрины магазинчика, принадлежащего дяде Лины, и торможу. Я вижу только Джеда. Этот здоровяк едва способен сложить слова в фразу и спросить, не желает ли клиент купить содовую «Большой глоток» за доллар. Лина всегда считала, что он пострадал во время исцеления. Кто знает? А может, он просто таким родился.
Я сворачиваю в узкий переулок, заставленный мусорными баками и пропитанный тошнотворно сладковатым запахом застарелых гниющих отбросов. Вскоре я замечаю синюю дверь – вход в складское помещение магазина. Я постоянно здесь околачивалась вместе с Линой, пока она проверяла наличие товаров. Она обычно хрустела чипсами и слушала портативный радиоприемник, позаимствованный с родительской кухни. На мгновение сердце пронзает острая боль. Мне хочется вернуться обратно и навсегда забыть лето, андеграундные вечеринки и Анжелику. Ведь столько лет я не думала ни про амор делириа невроза, ни про вопросы из Руководства «Ббс», ни про мать и отца.
И была счастлива.
Я прислоняю велосипед к мусорному контейнеру и тихо стучу в дверь. Почти сразу же она со скрипом отворяется.
Увидев меня, Лина цепенеет. Я целое утро думала о предстоящем разговоре, но сейчас теряю дар речи. Но она сама послала мне сообщение! Почему она ведет себя так странно?
– Ты собираешься меня впустить или нет? – вырывается у меня.
Лина продолжает таращиться на меня так, будто я прервала ее грезы.
– Ой, извини.
Она нервничает не меньше моего. В каждом ее движении сквозит возбуждение. Когда я вхожу в подсобку, Лина со стуком захлопывает дверь.
– Жарко у вас.
Я тяну время. С чего же мне начать? «Я ошибалась. Прости меня. Ты права». Слова свились вокруг меня, как проволока, и застряли в горле. Они жгучие и едкие, как удар тока, и я просто не могу их расцепить. Лина тоже молчит. Я расхаживаю по комнате, не желая смотреть на нее: боюсь увидеть на ее лице то же выражение, которое было в глазах Стива прошлой ночью. Нетерпение или, еще хуже, отчужденность.
– Помнишь, я часто сидела тут с тобой? Я приносила журналы. А ты таскала…
– Чипсы и содовую из холодильника, – заканчивает Лина. – Да.
Воцаряется неловкая пауза. Я продолжаю кружить по тесному пространству. Свернувшиеся слова сгибают и разгибают металлические конечности, кромсая мою плоть. Я бессознательно сую большой палец в рот. Я чувствую легкую боль, когда принимаюсь обрывать кутикулу, и она отчасти возвращает мне прежний покой.
– Хана, – негромко интересуется Лина, – что с тобой?
И единственный вопрос ломает меня. Металл плавится, и слезы разом вырываются на волю. Я, всхлипывая, рассказываю обо всем Лине: про рейд, про собак, про треск черепов под дубинками регуляторов. Мне кажется, что меня сейчас вырвет. В какой-то момент Лина обнимает меня и принимается что-то бормотать мне в макушку. Я не понимаю, что она говорит, но это неважно. Она рядом – теплая, настоящая – и мне становится намного лучше, чем в последние месяцы. Постепенно я затихаю, сглатывая икоту и рыдания, еще сотрясающие меня. Я пытаюсь признаться Лине в том, что я скучала по ней и была дурой. Мой голос звучит глухо и хрипло.
Потом в дверь кто-то стучит, очень отчетливо, четыре раза. Я отшатываюсь от Лины.
– Кто там? – спрашиваю я, вытирая глаза.
Лина притворяется, будто она ничего не слышала. Однако она становится белой, глаза расширяются, и в них появляется страх. Стук повторяется.
– Я думала, через складскую дверь никто не ходит, – говорю я, пристально наблюдая за Линой.
В каком-то уголке моего сознания прорезается подозрение, но я не могу ни на чем сосредоточиться.
– Верно. Ну, то есть иногда… в смысле, доставщики…
Пока Лина, запинаясь, бормочет объяснения, створка открывается, и в проем заглядывает он – тот самый парень, на которого мы с Линой наткнулись, когда перепрыгивали через ворота в лабораторном комплексе. Это случилось сразу после нашей эвалуации.
А он, в свою очередь, застывает на пороге.
Сперва я думаю, что парень, должно быть, не туда попал. Сейчас Лина закричит на него, велит ему убираться. Но потом у меня в голове медленно проворачиваются шестеренки, и я понимаю, что он только что позвал Лину по имени. Визит явно запланированный.
– Ты опоздал, – заявляет Лина.
У меня словно ставни захлопываются перед глазами, и на мгновение в мире воцаряется тьма.
– Заходи! – резко бросаю я.
Теперь, когда он внутри, помещение становится совсем крошечным. Я привыкла к мальчишкам за летние месяцы – но не так же, среди бела дня и в знакомом месте! Это все равно что обнаружить, как другой человек пользовался твоей зубной щеткой. Я чувствую себя грязной и сбитой с толку.