— Это что за явление? — Лука Брази выглядел искренне удивлённым.
— Я не явление, — строго поправил хомяк. — Я журналист. Заявляю со всей ответственностью: если вы меня не отпустите, будете иметь дело с Гильдией Словесников и Прописатников в полном объёме! Они вас так пропишут…
— И прописают, я уже понял, — с каменным лицом кивнул Лука Брази.
— Тебя никто не держит, чучел, — сжалившись, сказал я.
С трудом повернув голову, хомяк посмотрел на свой хвост.
— О. Пардоньте, — демон ослабил хватку и неуклюже приземлился на трёхпалые лапки. — Безусловный рефлекс, инстинктивная реакция, — он смущенно спрятал хвост за спину. А потом искательно посмотрел на Луку Брази. — Мне бы пропуск… — сказал хомяк и захлопал сливовыми глазками.
— Куда? — толстяк был ещё не в теме, но быстро схватывал.
— На вышеозвученное мероприятие, конечно, — с достоинством ответил корреспондент. — Разве вы не хотите, чтобы его освещала компетентная, непредвзятая, и, я хочу это особенно подчеркнуть, — лояльная пресса?..
Лука Брази прищурился. А потом наклонился и подхватил хомяка двумя пальцами за воротник. Тот, не смутившись, продолжал что-то доказывать, а я ушел.
Всё равно поговорить при посторонних не получится, а главное — не удастся убедить Луку Брази в том, что мне не надо идти на приём.
Вито Коломбо — хозяин клуба «Задница Кингс». И как мой работодатель, имеет право вызывать меня на ковёр тогда и столько раз, сколько ему вздумается.
Не прийти на вечеринку в честь меня самого — это будет уже сверхнаглость.
Я отчётливо заскрипел зубами. Пробегающий мимо Тарара остановился и с тревогой заглянул мне в лицо.
— Всё в порядке, тренер? Мы что-то делаем не так?
Хороший слух однако.
— Всё путём, Тарара.
И тут я вспомнил про одно дело, которое всё время откладывал и откладывал — никак не мог набраться духу. Но видать, день сегодня такой, невезучий. Компенсация за победу.
— Тарара, подойди на минутку.
Ящер уже разогнался, и теперь ему пришлось тормозить — очень забавно проворачивая чешуйчатые лапки в воздухе… Ну совсем, как игрушечная игуана, прости меня Господи.
— Да, тренер.
— Слушай, Тарара… А ты никогда не хотел перейти в другой клуб?
Как-то мы со Светкой повели Глазастика на море, в Пицунду. Так вот она, играя на пляже, любила оставлять на песке следы своих босых ножек, и наблюдать, как быстро они заполняются солёной водой.
Вот и сейчас: глаза троглодита наполнились слезами также быстро, как ямки в песке. Вода перелилась через край и закапала с длинного крокодильего носа…
— Я вам больше не нужен, тренер?
— Что? — я малость офигел. А потом прокрутил в голове то, что сказал. — Да нет же, нет! — троглодит затрясся и пошел трупными синюшными пятнами. Что ж за день сегодня такой… — Я хочу сказать, ты — ценный и незаменимый член Задниц! — Господи, прости меня, грешного… — В смысле, мы тебя очень любим, Тарара. Ты — отличный футболист и мастерски владеешь мечом… — Остапа несло.
— Но… — он вздрагивал, всхлипывая и икая. — Но… почему… тогда… вы… вы… меня…
— Тебя хотят «Сыны Анархии», — вот. Я это сказал. — Они хотят перекупить тебя, Тарара.
— Меня?..
— Да.
Внезапно я ощутил дикую усталость. Силы словно бы вытекли из меня, ушли в землю. Осталась лишь гулкая пустота где-то внутри.
— Меня?.. — бедолага. Никак не поверит своему счастью.
— Зарплата у них раз в десять выше, чем у нас, — сказал я. — И форма лучше. А ещё они — фавориты. Решать тебе.
И я пошел дальше. Прямо по траве, лишь бы побыстрее добраться до своего кабинета, запереться там хотя бы на полчаса, и просто посидеть.
Никого из себя не строя, не делая вид, что сам чёрт мне не брат, и что скоро, прямо сегодня вечером, мне предстоит встреча с главным драконом города…
Давно мне не было так хреново.
Приступ паники — так говорят мозгоправы.
Срань это всё.
У футболистов не бывает приступов паники — равно как и других каких-то приступов, вплоть до аппендицита.
Нам ещё в детстве всё ампутируют. Во избежание.
Сидя на кровати, обняв руками пушистую подушку, я чувствовал, как накатывают волны жара и холода — поочерёдно.
Как морда покрывается липким потом, как он просачивается в бороду и начинает капать на треники, на подушку эту дурацкую и прямо на пол…
Когда глаза защипало нестерпимо, я поднялся и пошел в душевую. Слава Лилит, у меня была отдельная душевая.
С наслаждением содрав с себя пропитанные потом шмотки, я полез под горячие упругие оранжевые струи…
Хрен знает, почему вода здесь оранжевая. Может, ароматизатор, или антисептик — типа нашей хлорки. Но она ничем не пахла, и на вкус была, как обыкновенная вода.
Почувствовав себя варёным раком, я до хруста сжал челюсти и выкрутил холодный кран.
— А-А-А!…
Это был крик души.
Он меня обновил, очистил и самое главное: напомнил о том, что я могу просто забить. Как сам недавно учил Руперта.
Поднять руку, резко опустить, и сказать: — А пошло оно всё.
Всегда срабатывает.
Выбравшись из кабины, я растёрся пушистым полотенцем, и как был, пошлёпал к умывальнику.
Взял бритву, крем и посмотрел в зеркало на свою невыспавшуюся злую морду.
Пора.
У всех есть свои фишки, которые помогают пережить трудные времена.
Кто-то надирается до синих слонов, кто-то имеет баб, пока всё не отвалится, кто-то покупает новую тачку…
А я брею бороду.
Не спеша, аккуратно вожу бритвой по щекам, по подбородку, сбрасываю в раковину хлопья пены, завитки курчавых чёрных волос… А вместе с ними — и всё остальное.
Всё, что мне не нравится.
Всё, что я хотел бы убрать из своей жизни.
Или просто изменить. Сделать лучше.
После того, как вся пена была смыта, я долго смотрел на свою обновлённую морду.
Чересчур молодая. И слишком смазливая.
Тренер должен быть… Глыба. Скала. А не щегол пестрожопый.
Грозно нахмурившись, я зарычал. Да, так намного лучше.
Смочив руки одеколоном, похлопал себя по щекам и вышел в комнату.
— Мать моя женщина! — пришлось схватить первое, что попалось под руку: пушистую розовую подушку. — Ты что здесь делаешь?..
Она и не думала отворачиваться.
Расселась в моём любимом кресле, одна нога перекинута через подлокотник, другая, обтянутая синими джинсиками, покоится на пуфике…
И смотрела. Глаза огромные, наглые — так бы и врезал по попе.
Чувствовал я себя, как последний дурак.
Может, фанатка? Да не, вряд ли. Уж больно взгляд оценивающий.
Бочком я пробрался к шкафу, выдернул первое, до чего дотянулась рука — старые мои треники, с растянутыми коленками и дыркой на заднице…
Совершая нелепые акробатические движения — не отпуская подушки — я их надел.
А потом подошел вплотную к ребёнку и крепко так, с оттяжечкой, взял за ухо.
— Эй! — протестующе взвизгнула девчонка. Рыжая прядь упала ей на глаза, и теперь мешала смотреть. Но я был неумолим. Вытянув её из кресла, подтащил к двери и выбросил за порог. А потом эту дверь захлопнул.
Будут ещё тут всякие щеглухи в мою комнату лазать… Узнаю, кто провёл — оставлю на скамейке до Морковкиного заговенья.
В следующий миг дверь разлетелась в щепки.
Я такого не ожидал. Поэтому не успел заслониться, и несколько щепок воткнулось мне в грудь, в плечо и в щеку.
Были они мелкие, как занозы, и вреда особого не причинили. Хладнокровно вытащив ту, что застряла в щеке, я бросил её на пол и спросил:
— Да кто ты такая, мать твою?
Глава 19
— Как я выгляжу?
Наверное, голос у меня был слишком напряженный, потому что Лилит ласково похлопала меня по руке.
— Тебе очень идёт смокинг, — сказала она. — Даже жалко, что ты всё время ходишь в этих своих… трениках, — последнее слово она произнесла так, словно у него был противный вкус.
— Они удобные.
Я пошевелил ногами, закованными в колодки модных лакированных туфель.
— Чтобы отлично выглядеть, надо идти на определённые жертвы, знаешь ли, — желчно проговорила Лилит. — Я, например, с пятнадцати лет пальцев ног не чувствую.
Я посмотрел на её ноги.
Обтянутые искрящимся нейлоном, они длились и длились, как бесконечный золотой пляж, как долгий медленный вдох…
Ступни были втиснуты в умопомрачительные туфли с такими острыми носами, что ими запросто можно было выткнуть глаз.
— М-да…
Лилит фыркнула.
Теперь я уже похлопал её по руке. Девушка благодарно кивнула.
Грёбаный званый ужин…
Мы оба были на таком взводе, что я уже почти решил никуда не ходить.
Но Лилит, вернувшись после того, как разобралась с Зебриной, схватила меня, скрутила в бараний рог и поставила перед зеркалом, как перед свершившимся фактом.
И принялась менять на мне наряды щелчком пальца.
Почувствовал себя куклой Барби.
— Что это была за пигалица? — спросил я, осторожно заглядывая в зеркало.
В нём отражался незнакомый чувак с голой мордой, в белой рубашке и чёрных брюках с лампасами. На шее у чувака висела лента незавязанной бабочки.
— Да так, — Лилит, прикусив нижнюю губу, критически разглядывала моё отражение. Как скульптор, который раздумывает: не отсечь ли ещё кусок-другой?.. — Младшая сестрёнка одного из игроков.
— Пускай устроит ей дома хорошую взбучку, — посоветовал я. — Совсем молодёжь от рук отбилась.
— Ну-ну… — по-моему, Лилит меня совсем не слушала.
Когда Лилит всласть надо мной наиздевалась и мы с ней выперлись, наконец, на улицу, подкатил настоящий лимузин. Роскошный, как взбитые сливки, и дорогой, как тонна золота.
За рулём восседал Лука Брази.
И вот как только я его увидел, меня одолел дикий мандраж: я наконец-то понял глубину задницы, в которую провалился.
Какая честь!..