Антиох Кантемир и развитие русского литературного языка — страница 7 из 13

антемир подчеркивает, что пишет не «гладко», как знаменитые и зарубежные авторы, его слог «грубый», образы резки, жизненны. Сатиры приносят ему не славу, а нарекания «сильных глупцов». Так, в сатирах «нечистый дух... бороду злословит» (имеется в виду образ епископа в сатире I) — это почти точно совпадало с известным антиклерикальным сатирическим стихотворением Ломоносова «Гимн бороде» (1761). В конце Кантемир определяет подлинное намерение своих сатир, эти слова относятся к литературному кредо писателя:

А коим бог чистый дух дал и дал ум здравый,

Беззлобны — беззлобные наши стихи взлюбят

И охотно станут честь, надеясь, что сгубят,

Может быть, иль уменьшат злые людей нравы.

Пятая сатира «На человеческие злонравия вообще» написана в Москве (1731) и позднее (1737) переработана. Здесь опять диалог — Периерг («любопытный») слушает рассказ Сатира, которого лесной бог Пан послал к людям для изучения их нравов. Эта сатира отличается остротой, подчас гротескностью изображения. Одной из центральных является сцена всеобщего пьянства в городе в один из «дней свят Николаю». Пьянство — постоянная мишень в творчестве Кантемира. Вот как выглядит пьяница Клитес в сатире III: «глаза красны, весь распух», «пищ, дряхл, презрен». Колоритны и другие описания в сатире, например, забияка, который «за словцо неважно Ищет ссору и драку... Не щадит и саму жизнь». В этой сатире описано бедственное положение крестьянина, его Мечты:

Для меня б свинья моя только поросилась,

С коровы мне бы молоко, мне б куря носилась;

А то все приказчице, стряпчице, княгине

Понеси в поклон, а сам жирей на мякине.

В последующие годы Кантемир перерабатывает ранее написанные сатиры. Для новых сатир (начиная с VI) также характерна критическая направленность, но главным становится прямое изложение защищаемых принципов и взглядов. Такова шестая сатира «О истинном блаженстве», которая как бы противопоставляет доброе начало в жизни тем порокам, о которых говорилось прежде: «Добрым быть — собою мзда есть уже немала». Особенно показательна в этом отношении седьмая сатира «О воспитании», адресованная другу писателя Никите Юрьевичу Трубецкому. Кантемир спорит с теми, кто считает зло в человеке врожденным. Напротив, большая часть качеств человека зависит от воспитания, роль которого, таким образом, велика. «Главная причина злых и добрых наших дел, — говорит Кантемир в примечаниях, — воспитание». Оно начинается с самого раннего возраста, и материальные заботы не должны отвлекать родителей от главной задачи — вложить ребенку «в сердце нравы Добры». В вопросах воспитания Кантемира отличает гражданственность:

Главно воспитания в том состоит дело,

Чтоб сердце...

В добрых нравах утвердить, чтоб чрез то полезен

Сын твой был отечеству.

Писатель подчеркивает большую роль личного примера родителей («Часто дети были бы честнее, Если б и мать и отец пред младенцем знали Собой владеть и язык свой в узде держали»), дает трезвые и разумные советы в воспитании детей («младенцев»). Они нисколько не устарели. Недаром Белинский в свое время писал о сатире VII: «Эта сатира исполнена таких здравых, гуманных понятий о воспитании, что стоила бы и теперь быть напечатанною золотыми буквами; и не худо было бы, если бы вступающие в брак предварительно заучивали ее наизусть».

Восьмая сатира «На бесстыдную нахальчивость» посвящена скромности, добросовестности, отвращению от стяжательства. Характерны для Кантемира замечания о высокой творческой взыскательности писателя, который должен отрешиться от всяких корыстных или личиых побуждений («Когда за перо примусь, совесть испытаю: Не с страсти ли я какой творцом стать желаю»). Художник уподобляется лекарю, осторожно и в сознании своей ответственности производящему операцию: «Когда стихи пишу, мню, что кровь пущаю». (Девятая сатира «На состояние сего света. К солнцу», как мы знаем, хронологически не последняя и примыкает к первым пяти сатирам.) Сатирические образы проходят через все рассмотренные произведения Кантемира. Фигурируют они и в данной сатире. Это, например, купец, который занимается мошенничеством, но «прийдет до иконы — Пол весь заставит дрожать, как кладет поклоны». Сатиры Кантемира вошли в сокровищницу русской литературы, они остаются замечательным памятником русского литературного языка XVIII в.


Нужны ли заимствования?

Этот вопрос в истории русского литературного языка возник не сразу. В петровскую эпоху значительно расширились международные связи России, произошли преобразования в государственном устройстве, армии, морском флоте, производстве. Возникали новые понятия, требовавшие немедленного наименования. Для этой цели использовались существующие в языке слова, но в немалой мере и иноязычная лексика. Заимствования являлись сравнительно легким способом подыскания нужного специального однозначного наименования. Наплыв заимствований в петровский период — факт общеизвестный. Однако неумеренное использование заимствований перегружало язык, и уже в первой половине XVIII в. вызывало тревогу у передовых деятелей. Трезвые взгляды по этому поводу находим и у Кантемира.

Писатель исходит из того, что русский язык «достаточно богат сам по себе» и нужно опираться в первую очередь на его собственные ресурсы. Заимствования, не являющиеся необходимыми, следует по возможности устранять и во всех случаях выдвигать, популяризовать равноценные русские наименования. В биографии Гуаско этот вопрос специально выделяется: «старался он [Кантемир] сколько возможно было. избегать слов иностранных, которых другие в свой язык часто мешадъ обыкли». Вместе с тем Кантемир понимает объективный, в известной мере неизбежный характер заимствований, дававших дополнительные терминологические средства русскому языку. В предисловии к «Разговорам» он пишет: «Приложил я к ней [книге] краткие примечания для изъяснения так чужестранных слов, которые и не хотя принужден был употребить, своих равносильных не имея, как и для русских, употребленных в ином разумении, нежели обыкновенно чинится».

В произведениях Кантемира заметно стремление сократить число заимствований, без которых можно обойтись. Если в ранних его произведениях (например, в «Некоем итальянском письме») заимствования часты, то в дальнейшем употребление их сокращается. Наглядный пример в этом отношении представляют исправления, сделанные Кантемиром при редактировании сатир. Кантемир в ряде случаев опускает иноязычные термины, заменяет их русскими.

Первая редакция

тут о конъюнкции двух планет хочет рассуждать завидливый (I)

хотя анатомисты и знают тела структуру и состояние (I)

в солнце только астрономы пятна обсервуют (I)

сего Сенеки имеются многие и почти лучшие из древних моральные книги (I).

Вторая редакция

при соединении двух планет

тела состав и состояние

пятна с любопытством примечают

нравоучительные книги.

В «Письмах Горация» заменены даже некоторые старые, известные уже заимствования — употребляются домы зрелищные, позорище вместо театр, книгохранительница вместо библиотека; Кантемир постоянно употребляет слово песнь вместо ода, творец вместо автор. Заимствования, встречающиеся у Кантемира, чаще всего имеют в языке того времени употребительные русские соответствия. Сам Кантемир использует как те, так и другие, нередко соотнося и взаимопоясняя их. Например, в «Разговорах» слово философия объясняется в примечаниях так: «Философия. Слово греческое, по-русски любомудрие». В дальнейшем у Кантемира можно найти оба слова — см. в «Письмах Горация» рядом стоящие фразы: «к одной только философии склонен», «сколь полезна людям в любомудрии прилежность».

Соответствия наблюдаются также между следующими заимствованиями и русскими словами: интереспольза, корысть; градусстепень; оригиналподлинник, образец; фигураначертание, изображение; фундаментоснование и др. В этот период весьма распространено текстовое комментирование, пояснение непонятных (чаще всего иноязычных) слов. Словесные пояснения — в тексте, на полях, в подстрочных примечаниях были характерной приметой многих изданий. Роль иноязычно-русских соответствий и текстовых пояснений в литературном языке XVIII в. чрезвычайно велика. Фактически получалось, что в результате комментирования очень многие заимствования рассматриваемого времени (кроме таких специальных, как фок-мачта, шахта, унция и др.) почти непременно получали русскую «пару», которая служила пояснением или становилась действующим синонимом иноязычного слова. Происходила определенная «нейтрализация» заимствований. Поэтому даже в периоды интенсивного притока заимствований их доля и удельный вес в составе литературной лексики XVIII в. не выходили далеко за пределы средних показателей.

В некоторых случаях (в научных, книжных текстах) предпочтение могло отдаваться заимствованным словам как более «терминологичным». Например, в упоминавшихся академических Комментариях встречается в основном астрономия — соответствующее ему звездозаконие используется для пояснения первого. Кантемир употребляет слово астрономия как в первой, так и во второй редакции сатир. Из двух слов привилегия и преимущество, известных Кантемиру, в определенных контекстах принято только первое: «Подтвердить привилегии Академии наук» (сатира I, первая и вторая ред.), ср. в «Ведомостях» петровского времени (1719): «древние [города] вольности и привилегии».