Свои особенности есть при работе с законодательными источниками. Например, необходимо, если есть возможность, прослеживать, как применялись законы на практике. Много даёт анализ того, в чьих интересах принимаются те или иные законы, какие слои общества они защищают.
Вообще, при анализе правоприменения законов бывают две стандартные крайности. Первая заключается в предположении, что после принятия закона он везде и всегда исполняется четко и точно, и положение де-факто тождественно положению де-юре. Вторая, наоборот, абсолютизирует погрешности, неизбежно возникающие на местах, или вообще делает вывод о том, что закон принимался для галочки и на деле никак не исполнялся. Истина же чаще лежит посередине, но знание контекста обычно позволяет более или менее точно определить, в какой степени исполнялся данный закон.
То же самое касается изучения так называемых источников личного происхождения (к этой категории относят мемуары, дневники и письма). С их помощью мы можем проникнуть во внутренний мир человека, увидеть мотивы его поступков, мысли о происходящем и т. д. Но большая часть этих источников не только субъективна, но и не достоверна даже в отражении этой субъективности. Авторы мемуаров задним числом вносят поправки и в действительность, и в свою оценку, чтобы казаться мудрее, прозорливее, лучше, чем на самом деле. Личные письма тоже не вполне отвечают критериям достоверности, ибо в большинстве случае ориентированы на то, чтобы произвести определённое впечатление на адресата. Точно так же и в нашей реальной жизни мы далеко не всегда говорим другу то, что думаем. Если некто написал в письме некую мысль, это вовсе не означает, что он её на самом деле разделяет.
Конечно, есть случаи, когда люди пишут сами для себя, т. е. ведут дневник. Проблема в том, что многие дневники перед публикацией подвергаются переработке самим автором, в результате чего приобретают те же недостатки, что и мемуары. Единственное «счастливое» исключение – преждевременная смерть автора, который в этом случае не успевает внести свои правки.
Понятно, что исторические источники иногда дописывают или подделывают, однако существуют методики определения подделок, которые достаточно широко известны историкам. Обычно подделки идентифицируют или по допущенным фактологическим ошибкам (к примеру, на приказе стоит подпись генерала, который в это время еще не командовал данной армией), по некорректному оформлению документации (написанные «от балды» входящие №№ или ситуация, когда ведомство издает инструкции, по предметам, не входящим в его сферу ответственности) или по стилю текста (в документ начала ХХ в. вставлены стилистические обороты и пропагандистские клише конца ХХ в.). Впрочем, о наиболее известных подделках можно, в частности, прочитать: «Козлов В.П. Обманутая, но торжествующая Клио. Подлоги письменных источников по российской истории в XX веке».
Более сложен вопрос о том, насколько источник мог дополняться и изменяться в процессе. Скажем, при переписывании летописи в нее могли быть внесены дополнительные фрагменты, соответствующие духу времени. Либо появляются истории, относящиеся к прошлым векам, наподобие вставленной истории о Евпатии Коловрате. Однако и тут критический анализ может помочь: так, одна из деталей, указавших на то, что история Евпатия – позднейшего происхождения, была связана с незнанием автором монгольской тактики: отряд отчего-то не был расстрелян.
Кстати: к историографии относится и такая важная вещь, как технологии атрибутики или верификации исторических материалов, позволяющие не только определить возраст предмета, но и способ его попадания в то или иное место. Условно говоря, факт обнаружения в старом доме в Англии китайской вазы Х в. абсолютно не означает, что в Х в. данное место посетили китайцы, хотя многие аргументы господина Мензиса, фантазирующего о том, как китайцы открыли Антарктиду, Северный морской путь и Гренландию, примерно из этого ряда.
Конечно, по прочтении этого текста легко впасть в уныние и решить, что поскольку источники не дают полной картины, полностью понять, что происходило в прошлом, в принципе невозможно. Это не так.
Во-первых, при перекрестной проверке источников, когда одна сторона говорит о том, о чем умалчивает другая, восстановить картину событий можно достаточно четко. И здесь аналогия со следователем, который расспрашивает различных свидетелей, чтобы выявить картину преступления, действительно оправданна.
Во-вторых, зная контекст или имея представление об уровне ангажированности источника, можно представить себе, о чем он мог умолчать или в какую сторону исказить информацию, даже если других столь же полных источников нет. Понятно, что 100%-ную гарантию истинности события это не дает, но такая корректировка позволяет судить более объективно.
В-третьих, восстановление событий на основании одного летописного источника может быть некорректным и нуждается в подтверждении или иными летописными источниками, или данным археологии.
Подытоживая: Критическое отношение к источникам вовсе не означает, что мы должны сходу отвергать всё, что в нём содержится. Речь идёт о таком подходе, при котором мы должны изучить достоверность источника через призму личности его создателя и с учетом контекста эпохи.
Махинации со статистикой
Вслед за фактами мы рассмотрим числа, так как разнообразные махинации со статистическими данными даже породили анекдот о том, что есть три типа лжи: ложь, наглая ложь и статистика. Именно поэтому мы выделяем в отдельный раздел варианты махинаций такого рода.
Хорошим примером такой махинации может быть известное «растроение Рабиновича». Один расстрелянный карателями человек одновременно был занесен в списки ликвидированных евреев, казненных коммунистов и выявленных пособников партизан. В результате при анализе гестаповского отчета о том, что было уничтожено сколько-то евреев, сколько-то коммунистов и сколько-то пособников партизан, цифры просто суммируются, и выпускается из внимания факт, что один и тот же человек мог быть включен во все три списка.
Наиболее явный пример – то, как были получены цифры в миллион + жертв голода в Северной Корее. Не имея возможности вести статистику таких жертв в каждом регионе, западные эксперты взяли % погибших от голода и последствий наводнений в одном из наиболее пострадавших от стихии районов, а затем распространили этот % на население всей страны.
Другой пример — пресловутые 2 миллиона изнасилованных немок в конце Великой отечественной. Дело примерно было так. Были взяты данные двух больниц (не родильных домов) и оттуда выбрана статистика женщин, которые сделали аборт после изнасилования. Затем был выбраны в целом произвольные модификаторы (20%) относительно того, какой % сделавших аборт составляет от общего числа изнасилованных. Таким образом, общее число изнасилованных было увеличено в 5 раз, после чего определено условное число изнасилованных «на районе». Затем уже эти данные по аналогии с северокорейскими жертвами голода распространили на всю страну.
Точнее – неучет факторов, которые могли повлиять на появление таких статистических данных. К примеру, 88% проголосовавших за Саакашвили в «демократической» Грузии западные СМИ объясняли небывалым единением граждан вокруг своего лидера. Между тем, такой же % голосовавших за партию власти в некоторых регионах России они объясняли исключительно фальсификациями и небывалым использованием административного ресурса. Так же неверно было бы предполагать, что 99,98% проголосовавших за нерушимый блок коммунистов и беспартийных делали это только по идейным соображениям. То есть речь идет о том, что во всех приведенных случаях не стоит воспринимать приведенную статистику как целиком добровольное волеизъявление народа.
Второй пример опять же связан с немками. Гитлеровская Германия вплоть до конца войны жестко запрещала аборты. В конце войны исключение было сделано только для тех, кто забеременел в результате изнасилования представителями низшей расы. В такой ситуации большое число женщин, желающих сделать аборт, было вынуждено позиционировать себя как жертв такого насилия, часто называя насильниками «монголов», которые для немца все на одно лицо и потому опознать насильника в ходе возможного дознания нереально. Еще один момент, «инициировавший» рост таких «жертв»: уже после официального окончания войны одна из немецких клиник выступила с безусловно гуманистической инициативой, объявив, что женщинам, доказавшим, что они являются жертвами насилия, аборт будет сделан бесплатно. В результате к реальным жертвам насилия прибавилось достаточное число, кто просто сумел воспользоваться ситуацией и заявить о себе как о такой жертве.
Нередко манипуляции со статистикой связаны с использованием некорректных критериев выборки. Наиболее простой вариант связан с числом участников и тем, кого опрашивали. Между тем, чтобы результаты опроса были валидными с точки зрения статистики, число его участников должно быть более 200, а их состав – относительно разнородным. Если опрос выполнен только среди студентов, членов относительно узкого Интернет-сообщества и т. п., то он будет отражать мнения именно в этой среде и выдавать его результаты за общественное мнение вообще некорректно.
Но я не раз наталкивался в Интернете на аргументацию категории «выборы сфальсифицированы, потому что ни я, ни кто-либо из моих пятидесяти знакомых не голосовал за партию А, а она получила наибольшее число голосов». Хотя это все та же статистическая ошибка, связанная с некорректной выборкой.
Пример более сложный, когда неверная выборка используется как основание для неверных выводов взяв подборку фамилий наиболее известных сексуальных маньяков, часть которых имеет или украинские фамилии, или является украинцами по национальности (Чикатило, Сливко, Ряховский..), ангажированный человек вполне может сделать вывод о генетической предрасположенности украинцев к изнасилованиям и убийствам на сексуальной почве.