настоящих Сталина и Жукова.
Но в фильм многого не вставить, к тому же в нем должен быть захватывающий сюжет. В результате оперирование фактами подменяется живостью интерпретации, а логика исторического процесса, где результат очень часто является вектором, образующимся в результате сложения большого числа разнообразных факторов, сводится на уровень влияния одного-двух, причем исторические процессы подменяются при этом межличностными отношениями: «Сталин поверил Гитлеру, а тот его обманул». При этом причиной искажения реалий может быть далеко не только изначальные пристрастии автора сценария, «который так видит». Нередко автору бывает попросту лень обращаться к консультанту-историку, привлечение которого отражается на смете, а также может изменить картинку, уже нарисованную им в своем сознании. В одном из современных сериалов про войну я видел очень красиво снятую сцену, отражающую все штампы современного понимания Великой Отечественной: плохо вооруженные штрафники прут в фактически самоубийственную атаку на вражеские позиции, а в спину им стреляют заградотряды. Реальный исторический эпизод не соответствовал экранному ни в части участия в нем штрафников, ни даже с точки зрения рельефа местности и особенностей боя, но атака в дождь и по колено в грязи вверх по склону с картинно скатывающимися вниз трупами была слишком выразительна, чтобы от нее отказаться.
Первое отучает людей думать, второе поощряет дилетантов, снижая рейтинг профессионала.
Падение качества образования в первую очередь, отражается на способности людей уметь делать самостоятельные выводы «из набора вводных» окружающего мира. Причем речь здесь идет как об общем снижении и упрощении программ обучения, так и о позаимствованных с Запада системах «тоннельного образования», когда узкая специализация достигается в ущерб общей образованности. Особенность западной/американской системы состоит в том, что она позволяет подготовить идеального узкого специалиста. Если человек достаточно предприимчив и изначально знает, чем и как он хочет заниматься, он может подобрать при обучении такой набор дисциплин, в котором не будет никакого балласта – ничего такого, что ему потом не потребуется. Однако, принцип индивидуального подбора курсов достаточно хорош сам по себе, но рассчитан на человека, который уже сформировал для себя долгосрочную программу саморазвития, четко распланированную на годы вперед.
Более опасный момент заключается в том, что узкая специализация достигается в ущерб общей образованности. Дисциплин, обязательных для всех, практически нет, и, например, подготовка историков-корееведов может не предусматривать знакомство с европейской историей. Человек, обладающий общей эрудицией, встречается, таким образом, значительно реже, чем в странах, где образование построено на фундаментальной основе. Интересно и то, что, хотя такая подготовка обеспечивает очень высокий уровень компетентности в своей узкой профессии, она при этом по-прежнему позволяет воспитать «человека не рассуждающего», оставляя его сознание открытым для манипулирования. Отсутствие общего образования как своего рода фундамента, позволяющего проводить адекватный анализ, лишает его возможности сравнивать и делать выводы, а культ науки и доверие к мнению знающих людей засоряет его мозг привычными нам по западной рекламе клише категории «клиническими испытаниями было доказано…» или «компетентные эксперты установили, что…».
В результате, исходя из собственного высокого уровня компетентности в своей области, человек автоматически подразумевает не меньшую или еще более высокую компетентность тех, кто выступает специалистами по другим вопросам, не стремясь самостоятельно перепроверять их данные, рекомендации или выводы. И если в условиях авторитарного государства его генеральной линии доверяют потому, что оно «знает, что делает», то здесь доверяют мнению экспертов (а государственный деятель таким экспертом является).
Еще одна особенность данной системы образования состоит в том, что благодаря сочетанию секуляризации мысли с догматом о личной (духовной) свободе морально-этическое воспитание не играет в ней доминирующую роль. Прямой индоктринации предпочитается косвенная, хотя основными источниками формирования личности оказываются средства массовой информации и абстрактный внешний мир.
Иными словами, семья и школа не занимаются специальным идеологическим воспитанием детей, так как «государство не имеет права кому-то что-то навязывать», а религиозная этика ограничена представлениями о свободе совести. Падение престижа образования проявляется не только в определенной профанизации диссертационных исследований, массовом «остепенении» бизнесменов и политиков или в том, что в определенных кругах молодежного сообщества намеренное коверкание текста грамматическими ошибками становится модным приколом и поощряемым элементом субкультуры. Главное — в другом.
По сравнению с прошлыми веками мнение дилетанта имеет все большее влияние на общество, становясь равным по значимости с мнением профессионала. В XIX в.
, да и в начале XX, мнение неспециалиста никто и в грош не ставил, и для того чтобы выступить с критикой канона, ты должен был быть известным ученым, обладающим достаточным набором заслуг в данной области. В современном же массовом сознании принадлежность к дилетантам ассоциируется не столько с недостаточными профессиональными навыками, сколько со «свежим взглядом, свободным от косных пут официальной науки». Как сказал все тот же Зализняк: «Девочка-пятикласница имеет мнение, что Дарвин не прав, и хороший тон состоит в том, чтобы подавать этот факт как серьезный вызов биологической науке.
..
»Эта тенденция очень хорошо видна в дискуссиях на историческую тему на различных форумах в интернете, где оппоненты нередко «меряются» не столько профессиональными заслугами и уровнем компетентности по затрагиваемой теме, сколько иными параметрами, будь то общая нахрапистость, умение сделать убедительный текст, или наличие авторитета у данной интернет-группы. В результате громче всего звучат голоса «не самых умных, а самых шумных».
Ситуация усугубляется еще одним интересным парадоксом, связанным с ограниченными возможностями человеческого восприятия. Объем перевариваемой информации ограничен, и с учетом того что «новые исторические концепции» создают гораздо больший «информационный шум», вероятность того, что в массах укоренится именно эта концепция, больше.
Фильм посмотрит гораздо больше людей, чем тех, кто не поленится заглянуть в учебник, особенно – с учетом того, что основными источниками информации являются телевидение и интернет, формат которых не способствует появлению в них больших материалов, содержащих развернутую оценку событий. Времени сюжета в теленовостях или пространства «новости» в интернет-газете хватает только на то, чтобы обозначить событие и привести пару кратких и емких доказательств. Как объяснил мне один из специалистов, более длинный текст люди либо не читают вовсе, либо бегло его «прокручивают». На аналитику, развернутую лицом к аудитории, нет времени и места, и она подменяется высказываниями экспертов.
Более того, происходит своего рода вытеснение одной информации другой. Так как объем человеческого восприятия информации ограничен, в подобной ситуации будут запомнены не столько сухие строчки статистики, сколько «страшная картинка». Кроме того (это было хорошо подмечено в «Семнадцати мгновениях весны»), лучше всего запоминается последняя по времени информация, и именно поэтому мне так не нравился поток полуправды и лжи, который сопровождал 60-летие победы.
На это накладывается увеличение общего объема информации, что делает отделение сигнала от шума еще большей проблемой. В Америке, если я не ошибаюсь, практически в любой момент XX века можно было напечатать очень многое, а для регистрации какой-нибудь Всемирной Академии Тайной Истории, опять же, если я не ошибаюсь, не обязательно даже иметь высшего образования. Поэтому, «Джон Смит, член Всемирной Академии Тайной Истории и автор более шести книг о проблеме мирового заговора чукотских подземных друидов», звучит внушительно, но достаточно сложно понять, есть ли у него хотя бы бакалавриат по истории.
Кстати: с ограниченными способностями человека связано и то, что гении как специалисты, обладающие равным уровнем высокой компетентности в различных сферах, встречаются крайне редко, а технологический прогресс, который повышает планку требований к компетентности, только уменьшает их число. Если во времена раньше ученых — «многостаночников» вроде М. Ломоносова или Леонардо Да Винчи вполне хватало, в XIX в. личности типа Бородина, который был одновременно прекрасным химиком и таким же прекрасным композитором, встречаются уже значительно реже. В ХХ же в. специализация становится все уже и уже, а это говорит нам о том, что сегодня вполне можно быть блестящим, выдающимся профессионалом в одной области и абсолютным невеждой – в другой. Тот же академик Фоменко при всем моем неуважении к нему как к автору новой хронологии заслуженно заработал свои регалии как выдающийся математик, достижения которого в этой области никто не оспаривает. Следствий этой посылки два. Во-первых, великие люди и выдающиеся ученые тоже могут ошибаться или иметь свои «тараканы в голове», причем чем дальше отстоит сфера новых интересов такого ученого от его основных профессиональных занятий, тем больше вероятность его ошибок. Второе важное замечание заключается в том, что при учете мнения того или иного эксперта необходимо принимать во внимание не все его заслуги вообще, а только «релевантные» — имеющие отношение к его уровню компетентности в данной области. Я обращаю на это особенное внимание потому, что аргументы категории «Вы осмеливаетесь спорить с мнением заслуженного академика!» применяются ревизионистами/мифотворцами достаточно часто.