— Входите
Дима сделал два шага внутрь комнаты, а сидевший за столом откинулся на спинку стула, хихикнул и добавил:
— Ну здравствуй, звезда всемирной паутины.
Лукшин вспыхнул. До ломоты в висках стиснул зубы, развернулся и шагнул к двери с твердым намерением во что бы то ни стало выйти из этой комнаты, этого здания и с этой территории. Но не вышел
— Стоять! — рявкнуло из-за спины и Дима непроизвольно застыл. Обернулся. Сидевший за столом рассматривал его с нехорошим выражением.
— Я вам, Дмитрий Владимирович, дюже удивляюсь, — сказал он, качая головой, — вы так рветесь нас покинуть, что мне начинает казаться, будто работа вам не очень-то и нужна.
Дима сглотнул и промолчал. Уши горели так, что ему уже чудилось свечение с обеих сторон головы, вроде габаритных огней.
— Нет, если мы вам настолько не нравимся, валяйте! Бомжуйте по вокзалам или катитесь обратно в свой Саранск. Москва — она не только слезам не верит, она ничему не верит, кроме денег. И если вы этого еще не поняли — идите! Идите-идите. Ветер в спину!
— Откуда… — Дима прокашлялся, — откуда вы узнали?
— Что я узнал откуда? — в глазах собеседника как будто мелькнуло легкое замешательство, — что у вас работы нет? Так об этом весь интернет в курсе. Что вам жить негде? Так вы сами об этом сказали — нет постоянного адреса — значит, снимаете. Денег нет — значит, живете на улице.
— Ну да, — тупо сказал Лукшин.
— Что «ну да»? Вам нужна работа или нет?
Лукшин вздохнул.
— Нужна.
— Ну вот и хорошо. А то я уже сомневаться начал. Вы не стойте в дверях, как бедный родственник — проходите, садитесь. Вот стул.
— Спасибо, — машинально сказал Дима, расстегивая куртку и присаживаясь на краешек стула, выглядящего самым натуральным антиквариатом.
— Не за что, — желчно откликнулся собеседник. Опять качнул головой, усмехнулся и продолжил более доброжелательным тоном:
— Да вы не смущайтесь так из-за собственной никчемности, — Лукшин дернулся и попытался возразить, но собеседник не дал, выставленной ладонью отметая все возражения, — тем более, что она существует только в вашем воображении. Если бы вы были в самом деле настолько бездарны, как сами предполагаете, вы бы тут не сидели, уж поверьте мне. Я если хотите знать, даже следил за вами.
— Что? — вскинулся Лукшин.
— Успокойтесь. За вашим творчеством, я имею в виду. Змей Снегов — это же вы?
— Что? Да… я… — под псевдонимом «З.Снегов» Лукшин начинал свою журналистскую деятельность в Москве. Эти полтора года работы в «Ночном экспрессе» он потом не раз вспоминал с тоской. И пусть это был просто бульварный листок, содержавшийся малознакомым Лукшину бандюком (которому кто-то напел, как это круто — иметь собственную газету). И пусть в печать шел порой такой материал, который и просто вслух-то произнести постыдишься, даже по пьяни. И пусть про существование этой газеты мало кто знал в городе (а те кто знал, брезгливо морщились и воротили нос). Зато там Лукшин был сам себе хозяин и его статьи шли в печать (подумайте только — в печать) обычно даже без редактуры. Лукшин был горд своей причастностью к «свободной журналистике», как символ своей веры носил он красную книжечку с надписью «Пресса» и с такой уверенностью предъявлял ее по каждому поводу, что даже матерые охранники тушевались и пропускали Лукшина туда, где не всяким центральным изданиям были рады. Потом-то Дима, уже после смерти бандюка-покровителя и последовавшей вскоре кончины «Экспресса» многое понял. И гонор из него повыветрило и магическая красная книжечка вдруг растеряла свою магию и перестала открывать даже самые маленькие дверцы. Лукшин научился стыдиться этого этапа своей карьеры, и начал его скрывать, но вспоминал он о нем все равно с теплотой. Хотя теперь, с вершины приобретенного опыта он и видел, что большинство его статей были откровенно плохими.
— Ну вот. Фактически, тогда я вас и заприметил. Несмотря на этот идиотский ваш псевдоним — которым, я уверен, вы гордитесь до сих пор — и полное отсутствие владения языком, была в ваших статьях такая, знаете, изюминка. Экспрессия, умение подать материал, образно и живо. Помните это вот ваше «первый реальный бал рвущего в жизнь организма»? А? Каково? Сильный образ, да.
Лукшин смутился. По поводу именно этой, относящейся к спектаклю «Война и мир», фразы, он выслушал немало колючих реплик еще тогда, во времена «Ночного эксперсса». А уж сейчас… может, он над ним просто смеется?
— Ну и позже. «Туберкулез, или чахотка — страшная болезнь. От нее умер Чехов и девять бомжей за прошедший месяц».
Лукшин смутился окончательно.
— Я еще тогда сказал — у мальчика есть шанс стать человеком. Понимаете, о чем я?
— Не совсем, — выдавил Дима.
— Не совсем? Ха! Все слышали — «Не совсем»? Ерунда какая, да? Нелепица, чушь, реникса! Как таких людей пускают в журналисты? Вот что скажет на такие фразы любой обыватель. Подобную чушь ваша братия плодить не устает, выдавая по сотне перлов ежедневно. То коровы трудятся, не покладая вымени, то пожарники горят на работе. Встречаются фразы и понелепее ваших, и посмешнее. Но вот ведь что занятно — проникли в массы и остались в памяти народной почему-то именно «Черкизон», «Копипаста» и «Мерзкоконтинентальный климат». Почему?
— А? — сказал Дима, мучительно соображая, хвалит его этот тип, или ругает.
— Два. Готов поклясться, вы даже не представляете себе, сколько сленговых выражений и просто распространенных идиом — мемов, как сейчас модно говорить — обязаны своим происхождением именно вашему змеиному перу. А если бы и представляли, то уж точно не гордились бы — ваши поздние тексты отмечает на гран лучшая стилистика и полное отсутствие той самой изюминки. Вам знакомо выражение «вылить вместе с водой ребенка»?
— Н-нет, — сказал Дима, — то-есть, да. То есть, знакомо, но…
— Неважно. Вы так старательно изживали в себе свой самобытный талант, что я уже начал думать, что вы свой шанс, извиняюсь, просрали. Но, увидев ролик, — хмыканье, — понял — есть еще порох.
— А… — Дима глупо улыбнулся, — в смысле, что я не побоялся…
— Нет! — собеседник в притворном ужасе всплеснул руками, — Ни слова больше, пока я не разочаровался окончательно и не выставил вас прочь с ушибами. При чем тут ваш психоз и нервный срыв?
Лукшин ничего не сказал, выразив наполнившее его горестное недоумение только мимикой. Но и этого хватило.
— Боже ж мой. Святой Себастьян на допросе в КГБ, только ангелочков над головой не хватает. Вспомните свою короткую, но пламенную речь, произнесенную в лицо охраннику. Не потрудились посчитать, сколько фраз из нее уже живут своей жизнью на сетевых просторах? Можете не отвечать, знаю, что не потрудились. Если вам вдруг интересно, то знайте — две. Можно было бы сказать, что три, поскольку мем «2Га» несомненно происходит от вашего «говно гамадрила», но конечный вид оно приобрело не сразу, так что на единоличное авторство здесь вы уже претендовать не сможете. Кстати, забыл представиться. Меня зовут Вирджил. Пусть вас не смущает мое имя, я русский, просто меня в честь Вирджила Мейсона — борца за права негров в США назвали. Во времена молодости моих родителей и не такое случалось. Наливайко Вирджил Сидорович.
— Очень приятно, — машинально сказал Дима, — Дмитрий Лукшин.
— Я в курсе, — Вирджил хохотнул, — оставим суету и вернемся к сути. Я думаю, ты уже понял, что организация мы серьезная и не бедная… ничего, если я к тебе на ты, — вопроса в этом вопросе было очень мало, поэтому Лукшин даже кивать не стал, да Вирджил и не ждал ответа, — но не думаю, что тебе известно что-то сверх этого. Если ты нам подойдешь — а я на это надеюсь — ты узнаешь про нас больше; пока скажу лишь, что организация наша международная, действуем мы в очень многих областях экономики, культуры и политики. Не буду тебя пугать словами «тайное общество», тем более что это совсем не так, да. Просто до последнего времени у нас не было цели заявлять о себе, как о каком-то социальном явлении.
«Мафия, что ли?» встрепенулся Дима, но страха на этот раз не было. Даже наоборот, он вдруг понял, что совсем не против поработать на мафию. Вирджил заметил беспокойство Лукшина и истолковал его правильно:
— Ты, наверное, подумал про что-то незаконное. И совершенно зря. Криминального в нашей организации ничуть не больше, чем в любой крупной корпорации. Собственно от обычной транснациональной компании нас отличает только то, что кроме общих экономических интересов, мы, члены этой компании, связаны неким моральным кодексом. Ты что-нибудь слышал о катарах?
Лукшин нахмурился.
— Что-то средневековое… а, Тамплиеры!.. Или масоны?
— Не совсем, — Вирджил поморщился, — даже совсем не. Но это к лучшему, что ты ничего не знаешь. Есть надежда, что ты будешь смотреть на ситуацию открыто, а не через кривое зеркало общепринятой истории. Поэтому будет лучше всего, если ты не будешь даже мысленно связывать нас с какими-либо известными тебе движениями. Особо предупреждаю насчет коммунизма — у тебя наверняка возникнет такой порыв, тем более что катары приложили немало усилий к достославным событиям, именуемым в нашей стране Октябрьской революцией. Увы, усилия эти пропали втуне и понятие «коммунист» сейчас искажено и дезавуировано до неузнаваемости. Храни тебя Господь от того, чтобы в представлении своем связать нас с коммунистами, или, паче того — с КПРФ. Обижусь сильно, будешь бит и выгнан.
Дима хмыкнул и криво улыбнулся.
— А представление тебе составить придется, — продолжал Вирджил, — поскольку это будет основой твоей работы. Твоей задачей будет освещать те или иные события с нашей точки зрения. И для этого тебе придется стать одним из нас. Ты знаешь, чем проститутка отличается от куртизанки?
— Что? — Лукшин мотнул головой, — Ну, куртизанки дороже. И потом, это же давно было, сейчас их уже нет.
— Это слова «куртизанки» сейчас нет, сами они никуда не делись и остаются весьма востребованным товаром. Проститутка продает за деньги свое тело, а куртизанка — любовь. Душу, можно сказать. Настоящая куртизанка действительно любит того, кто платит ей деньги. Нам нужна куртизанка, а не проститутка, да. Именно в этом вопросе мы не сошлись с предыдущим соискателем.