— Нет, я еще вообще ничего им не сказал.
— Так узнай тогда. Мне больше ничего не надо, кроме как где эта хреновина находится. Узнаешь, потом — вали огородами. А?
— Ну, — Дима засомневался, — наверное, можно… а ты потом что с этим сделаешь?
— Придумаю что-нибудь, — многообещающим тоном сказала Юля, отковыривая еще кусок лазаньи, — ну не козлы, а?
Замолчала и задумалась, продолжая потихоньку ковырять стоящую перед Димой лазанью. Дима сначала хотел было подтолкнуть к ней тарелку, но потом передумал и занялся своим блюдом. «Значит, я еще не уезжаю. Ну ладно. Надо все обдумать — все шпионы попадаются на мелочах… ничего он не забыл? Допустим, они знают, что я заходил в какой-то дом, что-то там делал целый час, а что — никакой информации. Подозрительно? Еще бы. Хотя стоп, это же не они. А ФСБ. Или ЦРУ».
Дима вздохнул — «Еще одно неизвестное в и без того сложном уравнении. А Вирджил, по идее, ничего не знает — зачем ему? Он в любой момент может сунуть меня в томограф и узнать всё то, в чем я самому себе признаться боюсь. И он знает, что я это знаю… тоже любопытный момент, кстати»
— Может, ты хоть попробуешь? — жалобно спросила Юля, — вкусная лазанья, правда.
Дима недоуменно посмотрел на тарелку, на которой сиротливо лежал малюсенький, обгрызенный со всех сторон, кусочек, и торопливо принялся допивать пиво, пряча за стаканом улыбку.
— Я знаю, ты там смеешься, — обвиняюще сказала Юля, — смейся-смейся, я тебе это припомню.
— Нет-нет, ты что, — сказал Дима дергающимся голосом, взял вилкой кусочек, прожевал, проглотил.
— Ну как?
— Вкусно! Ваще, — убедительно сказал Дима, хотя толком ничего не распробовал.
— Я ж говорила. Жаль, не была никогда в Италии, не знаю — там вкуснее, или тут.
— Не была? — удивился Дима.
— Я нигде не была, даже в Египте… официант!
Пробегавший мимо официант сменил курс и подлетел к столику.
— Счет, — сказала Юля.
Официант кивнул и исчез.
— Уже всё? — огорчился Дима, — может еще что-нибудь… десерт, чай?
— Дома чай попьешь, — сказала Юля и подмигнула, — у меня. Это же будет подозрительно, если ты меня выгулял, а напоследок не жахнул. А, Штирлиц, как же так?
Дима почувствовал, что краснеет.
— Я, вообще, собирался предложить… — сказал он, — но не знал, как ты отнесешься. Тема-то серьезная… мало ли
— Действительно, — согласилась Юля, — такую тему подняли, серьезную, угу… опасную даже, а тут — на тебе. Но я нашла выход: мы будем трахаться серьезно и торжественно. С осознанием. Никаких шуточек. Не-не.
Дима засмеялся:
— Да ну тебя.
Достал бумажник, с кивком взял принесенный счет, заглянул в него, вынул две тысячные купюры. Встал, снял с вешалки Юлино пальто.
— Ты не многовато чаевых ему оставил? — тихонько поинтересовалась Юля.
— Эх, — сказал Дима, надевая свою куртку, — когда-то я еще в следующий раз пойду с девушкой в ресторан? Может, и вовсе никогда. Что ж не шикануть напоследок?
— Позер, — прокомментировала Юля и потянула его к двери.
Погода опять испортилась — шел снег вперемешку с дождем, холодный ветер бросал эту неприятную смесь то в лицо, то за шиворот. Дорогу до Юлиного дома они почти пробежали, только перед самыми воротами Юля остановилась и спросила:
— Что-нибудь еще сказать хочешь? Дома я на такие темы не разговариваю.
Дима хотел ответить, что теперь-то смысла в этом нет, но не стал.
— Да нет, пожалуй… всё главное я тебе сказал.
— Тогда бежим.
В квартире отобрала у Димы мокрое полупальто, повесила на ручку двери. Залезла холодными пальцами ему под свитер — Дима ойкнул и поежился.
— Замерзла, — сказала она и звонко чихнула, — ты тоже весь мокрый — снимай джинсы. Бежим греться!
— Куда? — поинтересовался буксируемый Дима.
— В ванную! Петрович, кыш — промокнешь!
Затащила Диму в комнату, ничуть не уступавшую площадью той, в которой Дима жил последние полтора года, крутанула какой-то вентиль рядом с громадной угловой ванной. Из потолка, точнее, из большого диска на потолке, поначалу принятого Димой за вентиляционную отдушину, полились потоки воды. Комната начала наполняться паром.
— Ой-ёй-ёй, — стуча зубами, Юля быстро разделась догола, раскидывая одежду как попало; залезла в ванну, встала под струи и, закрыв глаза, блаженно вытянулась.
— Ммммм, кайф какой, — открыла глаза, — лезь сюда. Одежду на пол кидай — пол теплый, высушит.
— Ага, — Дима с готовностью закивал головой, — щас я, быстро. Разделся, аккуратно сложив джинсы на полу в уголок. Рядом положил свитер и, поверх него, остальную одежду. Посмотрел на стоящую в потоках воды обнаженную Юлю, радостно улыбнулся и шагнул в ванну.
— Ого, — сказала Юля, не открывая глаз, когда Дима случайно (ну, почти случайно) наткнулся на нее самой выступающей частью своего тела, — не торопись, я еще не согрелась.
— Да я… да, — Дима подошел к ней вплотную, потом, повинуясь непонятному порыву, крепко обнял ее. Он ожидал, что она сейчас вырвется и еще как-нибудь язвительно прокомментирует, но Юля молча прильнула к нему и прижалась щекой к плечу. Дима улыбнулся и поднял голову навстречу теплым каплям.
— Всю жизнь бы так стоял, — сказал он тихонько минут через пять.
— Не то, чтобы я сильно против, — с нарочитым сожалением сказала Юля, — но, что трахаться не будем, нет?
Дима засмеялся.
— Так замерзла, так замерзла, — пожаловалась Юля, опускаясь на колени, — что выходить не хочется. Тебе когда-нибудь глубокий минет делали?
— Да, — многозначительно сказал Дима. Юля отклонилась в сторону, чтобы капли не летели в лицо и вопросительно посмотрела на Диму.
— Ты и делала, — признался он, — в прошлый раз.
Юля хмыкнула.
— Это разве минет? Так, два движения. Сейчас поймешь, как должно быть. Знаешь, сколько я с бананом тренировалась? До того, как феей стать, даже до того, как член первый раз вживую увидела.
— Зачем? — удивился Дима.
— Дура была, — безапелляционно заявила Юля, взяла головку в рот и медленным движением придвинула голову вплотную к Диминому паху; лизнула яички. Отстранилась, сглотнула.
— Но в жизни пригодилось, как видишь.
— Ых, — сказал Дима, прислоняясь спиной к стене и прерывисто выдыхая, — наверное, я в раю. Ч-чем заслужил — неп-понят… но.
Юля ничего не ответила — рот был занят.
Закончилось все достаточно быстро — намного быстрее, чем хотелось бы Диме.
— Ну вот, — удовлетворенно сказала Юля, вставая и потягиваясь, — и согрелась, и десерт. Сейчас можно и чаю.
Дима почему-то чувствовал себя неловко.
— Я думал, мы еще, это… того… Что-то ты меня быстро…
Юля усмехнулась, подмигнула: — А как раз чтобы тебя на подольше хватило. По второму-то разу. Ты не боись, я своего не упущу.
Она вылезла из ванной, наскоро вытерлась, потом накрутила полотенце на голову и показала Диме на висящее неподалеку второе:
— Это — твое, — и, нарочито виляя бедрами, вышла из ванной.
— Эх, — сказал Дима, — шарман, однако.
Обтерся полотенцем высушил волосы, одел еще не высохшие, но — хотя бы теплые — джинсы, посмотрел в зеркало, пригладил пятерней волосы и пошел искать Юлю. И нашел — на кухне. Юля сидела за столом, одетая в белый пушистый халат, осторожно отхлебывая густой чай из исходящей паром стеклянной чашки.
— Я тебе налила, — Юля подула на чай, — садись. Извини, к чаю — только сушеные мандаринки.
Дима сел за стол, взял одну дольку, попробовал.
— Кислые!
— Угу.
— Хм, — Дима оглядел почти пустой стол, — фигуру бережешь?
Юля стрельнула в него сердитым взглядом, фыркнула, но ничего не сказала.
— Не, такую фигуру можно и поберечь, — сказал Дима примирительным тоном.
Юля снова фыркнула. Поставила чашку.
— Что б ты понимал, опять же. Ты вот сладкое любишь?
Дима пожал плечами:
— Ну, не то чтобы очень. Могу и обойтись.
— А я вот — люблю, между прочим. Щас бы профитрольку с заварным кремом, или вот пончик… свеженький, еще теплый… с сахарной пудрой… м-м-м… душу бы продала. Но нельзя. Есть у меня склонность к полноте — семейная. Папаша у меня на центнер тянет, да и маман недалеко от него отстала. А мне, с моей работой, полнеть, сам понимаешь, никак нельзя. Ну и не только в работе дело…
— Ну да, — сказал Дима, просто чтобы что-нибудь сказать. Юля бросила на него косой взгляд.
— Думаешь, чего это я, да? Я к тому, что знал бы ты, как я иногда ненавижу тех, кто спокойно трескает пирожные у меня на глазах! Прямо хочется иногда подойти и сказать, ты, корова тупая, посмотри какая ты толстая, хватит жрать! Ужас, да?
— Ну… — Дима слегка растерялся, — даже не знаю…
— Чего — не знаешь? Ужас, конечно. Какое мое дело — ну не следит человек за фигурой, может это его вообще не колышет, что мне — жалко, что ли? Так ведь нет — так, знаешь, скручивает от злости иногда… прям врезала бы. Я думаю — знаешь что? С сексом — то же самое.
— В смысле? — насторожился Дима.
— Ну вот смотри — практически во всем цивилизованном мире тема секса — запретная. Картинки и фильмы на эту тему — под запретом, ну, в той или иной степени. Удовольствие, получаемое от секса, считается каким-то неприличным; до восемнадцати, а где и — до двадцати одного — об этом и знать ничего не положено. Вон, в интим-магазины — до 18 лет вход воспрещен. Да после 18 там ничего интересного-то уже и не остается. И порнуху по первому каналу не крутят. Почему?
Дима пожал плечами.
— Чтобы дети не видели. А то насмотрятся, потом станут… извращенцами какими-нибудь. А так — где ты запрет нашла? Есть же каналы спутниковые… покупай приемник, и смотри сколько хочешь.
Юля внимательно посмотрела на Диму с презрительным прищуром.
— А самому подумать? Как люди друг друга мучают и убивают, это детям можно смотреть, да? А как друг другу удовольствие доставляют — нельзя?
— Нет. Как убивают — тоже нельзя.
— Это ты так думаешь. А общество так не думает. Вон — включи телевизор. Что ни новости — так всякие теракты и расчлененные трупы. Как кино — так убийства и унижения. Развороченные мозги крупным планом можно показывать, а минет — нельзя. Как в человека нож втыкают, можно показывать, а как х…й — нельзя. Почему?