— А то, что в лес не убежит! — хихикнул Ляпиков. — Понял?
— Нет, — признался Вася.
— Ну, тогда слушай. Знаешь, как в песне поется? Работа у нас такая, забота у нас простая…
За год Вася научился многому.
Не искать себе работу — она тебя сама найдет.
Не делать за один день то, что можно сделать за один день.
Не откладывать на завтра то, что можно сделать послезавтра.
Вася стал настоящим специалистом. Его повысили в должности.
А еще через год институт ликвидировали. Выяснилось, что на соседней улице был такой же институт. И еще один — в доме напротив. И еще один — в этом же доме, только этажом выше.
Ликвидация проходила без банкета. Уходили молча и незаметно. Последним помещение института покидал директор.
А возле входа уже стояли машины с маленькими кроватками — в здание въезжал детский сад. Молоденькие няни несли ящики с игрушками.
— Может, поможем? — обратился Вася к группе коллег, медленно докуривающих прощальную сигарету.
Вася с Ляпиковым таскали кроватки. Начальник отдела и его заместитель пыхтели под грузом кубиков.
Впервые за время своего существования коллектив проектантов работал.
1965
Главбух Кочетов услышал перебои в сердце. А может, это ему только показалось. Но врач, видимо, услышал их тоже и выдал Кочетову больничный.
Кочетов лежал в толстом боксерском халате и наслаждался заслуженным отдыхом. Он бесцельно глядел в потолок и ждал кого бог пошлет.
Бог послал Абдулова — заместителя Кочетова по работе. Абдулов сообщил, что, несмотря на болезнь начальника, бухгалтерия продолжает работать, что коллектив мысленно с ним и что у Марии Николаевны родился внук.
Потом Абдулов рассказал две новые сплетни, три старых анекдота и стал прощаться. У двери он хлопнул себя по лбу, полез в карман, вручил Кочетову большой пупырчатый лимон и ушел.
Кочетов вытер лимон рукавом халата и задумался.
— Зачем Абдулов принес лимон? Может, просто так? Нет, просто так не бывает! Просто так никто ничего не делает… Бердяев, помню, купил лотерейный билет. Просто так, говорит, купил. А потом выиграл по нему утюг! Да-а, просто так ничего не бывает…
Кочетов снова вытер лимон рукавом. Посмотрел его на свет. Понюхал. Пахло лимоном.
Кочетов забегал по комнате.
— Ну зачем, зачем он его купил? А может, он и не покупал? Может, ему профком поручил, а он, подлец, за свою инициативу выдает? Ну, мы его сейчас расковыряем!
Он нервно завертел диск телефона.
— Алло! Мне товарища Бобруйского! Семен Семеныч? Кочетов тебя беспокоит. Ну, спасибо тебе и всей общественности твоей, уважили старика… Лимончик первый сорт!
— Какой еще лимончик?
— Да вот он лежит, желтенький, спеленький.
— Слушай, Кочетов, а ты чего на больничном? — поинтересовался Бобруйский. — С головой нелады?
— Да нет, сердце у меня пошаливает.
— Тогда слушай. Не посылали мы тебе лимона. У меня, вот, ведомость по разделу «Человеческое отношение профкома к людям». Тут все записано: Урушадзе — конфеты «Золотой ключик» посылали, Буркиной на свадьбу — часы с кукушкой, вахтеру к шестидесятилетию — сочинения академика Павлова. А тебе не посылали. Но ты у меня запланирован, ты жди, слышишь?
Кочетов швырнул трубку на рычаг.
Лимон был. Ясности не было.
— А может, у Абдулова неприятности? — тоскливо гадал Кочетов. — Может, поддержки ищет? Лимонами задабривает?
Он снова быстро набрал номер.
— Отдел кадров? Фролов? Кочетов тебя беспокоит. Слушай, что там, говорят, у нашего Абдулова обнаружилось? Неполадочки какие-то, говорят, в анкете? Графы, говорят, какой-то не хватает?
— Кто говорит?
— Да так, некоторые.
— Не слыхал. Но, может, у тебя на него чего-то есть?
— Нет-нет, у меня на него ничего…
За три часа Кочетов придумал, проверил и отверг двенадцать объяснений поступка Абдулова. Лимон горел на столе. Он был похож на гранату «лимонку», готовую взорваться.
— Почему у него были такие глаза? — стонал Кочетов. — Как будто жалеет меня! А чего ему жалеть своего начальника? Ой, понял! Понял: я уже не начальник! Я болею, а он, гад, мое место занял!
Перебои в сердце участились. Кочетов принял валидол и набрал номер. Зажав нос двумя пальцами, он прогнусавил не своим голосом:
— Попросите, пожалуйста, главного бухгалтера Абдулова.
— Абдулов не главный. — прощебетала секретарша. — Главный у нас Кочетов. Только он сейчас болен.
— Болен! — обрадовался Кочетов. — Это хорошо! То есть, я хотел сказать…
Он опустил трубку и заплакал. Больше версий не было.
Ночью в квартире Абдулова зазвонил телефон. Абдулов в испуге схватил трубку и услышал измученный голос:
— Слушай, зачем ты принес лимон?
— Какой… лимон? Прекратите хулиганить!
— A-а, вот ты как заговорил… Не узнаешь вроде, что это не хулиган, а твой главный бухгалтер!
— Сергей Петрович? Ох, извините, я спросонья… Что случилось?
— Это я хочу понять — что? Ты зачем принес лимон?
— Как зачем? Просто так…
— Нет, — жалобно прошептал Кочетов, — просто так не бывает! Зачем, а?
— Ну, скажем, для поднятия настроения…
— Для поднятия настроения? — ожил Кочетов. — Так бы сразу и сказал! Теперь все ясно, теперь все понятно! Спасибо тебе, друг, спасибо!
Кочетов кружился в давно забытом вальсе по комнате, гладил шершавые бока лимона и пел:
— Для поднятия настроения, настроения, настроения! Теперь мне все ясно, все ясно, все ясно!
Он пошел на кухню.
Налил стакан чая.
Отрезал ломтик лимона.
Положил его в стакан.
Поднес стакан ко рту.
И застыл.
— А зачем ему вдруг понадобилось поднимать мое настроение? А?! — застонал Кочетов.
И бросился к телефону.
1966
Знаете ли вы, откуда у Жирафа пятна? Нет? Тогда слушайте.
Когда-то, много-много лет назад, у Жирафа совсем не было пятен. У него была чистая и светлая шкура цвета солнечных лучей. И все звери очень любили и уважали Жирафа за то, что он такой большой и чистый.
Не любил Жирафа только старый Крокодил. Обыкновенное зеленое пресмыкающееся. Всю свою жизнь он прожил в грязном иле и терпеть не мог всего светлого и солнечного. Когда стройный и чистый Жираф проходил мимо его болота, Крокодил злобно шипел:
— У-у-у, чистюля! Боишься замарать свою шкуру? А мы тут должны в грязи копаться! У-у-у, интеллигент!
А однажды Крокодилу показалось, что Жираф смотрит на него свысока. Этого уже Крокодил вынести не мог. Он заскрежетал зубами и сел писать письмо.
— Жираф — верхогляд! — писал он. — Жираф — тунеядец! У Жирафа родственники в джунглях. А еще Жираф хулиганит и плюется в общественных местах. И значит, он вовсе не Жираф, а Верблюд.
И подписался: «Доброжелатель».
Вот и пришлось Жирафу доказывать, что он не Верблюд. А сделать это оказалось непросто. Знаете, почему? Потому что письмо Крокодила попало к Попугаю. К тому самому Попугаю, который повсюду кричал, что «Попка-дурак». И надо вам сказать, это не было просто популярной в тех краях самокритикой.
Попугаю Жираф сразу не понравился. Потому что хоть и сидел Попугай на высоком шестке, а Жираф все равно был на голову выше.
Жираф возмущался, что все в письме лживо, что от письма за сто шагов несет грязным болотом, что это каждому дураку ясно. Но Попугай сказал, что не каждому.
— Раз пришел сигнал, — сказал Попугай, — надо отреагировать.
Видит Крокодил: реагируют. Совсем он тогда разошелся, стал бить хвостом, грязью Жирафа забрызгивать. Крокодил брызжет грязью, а Попугай за ним повторяет. Крокодил брызжет, а Попугай повторяет:
— Верхогляд!
— Тунеядец!
— Развратник!
— Хулиган!
— Модернист!
Вот так и запятнали Жирафа.
С тех пор прошло много лет. И все убедились, что Жираф не был ни в чем виноват. Ему выдали справку о том, что он совершенно не запятнан. И еще выдали бутылочку пятновыводителя.
Крокодила строго наказали и выслали из этих мест. Теперь он мутит воду в соседнем болоте.
Попугай ушел на пенсию и пишет научный труд «Повторение — мать учения».
А Жираф… Жираф так и остался с пятнами.
И ничем их не выведешь.
Потому что пятна ставились на совесть.
1966
В 19 часов 00 минут Катя Косичкина познакомилась с Борей. В 19.03 она поняла, что больше без него жить не может. В 19.05 Боря назначил ей свидание на 20.30 у кино.
В 20.30 Бори у кино не было. Не было его и в 20.31. В 20.32 Катя заплакала и целых десять минут думала, как жить дальше. Вопрос оказался неожиданно сложным, и Катя поняла, что без посторонней помощи ей не обойтись.
В 22 часа Катя отправила письмо в газету и легла спать.
Катя спала спокойно.
А литсотрудник молодежной газеты Иннокентий Абзац не спал вторые сутки. Иннокентий курил. Перед ним лежало письмо Кати, полное раздумий и орфографических ошибок.
Письмо начиналось словами: «Дорогая редакция, помогите!», а заканчивалось резолюцией главного редактора: «Помочь и осветить!»
Иннокентий докурил последнюю сигарету, собрал двенадцать листов своих соображений и потащил их главному редактору. Соображения понравились.
— Хлестко заворочено! — гремел главный. — Любовь — это не просто чувство. Любовь — это дискуссия. Надо столкнуть читателей лбами!
Дискуссия развернулась на страницах трех номеров газеты.
Первый номер вышел под шапкой: «Ты не прав, Боря!» Второй — заявлял: «Ты не права, Катя!» Третий — ставил вопрос ребром: «Так кто же прав?»
Читатели с грохотом сталкивались лбами.
Летели искры.
Гудело эхо.
— Любовь — это сложно! — убедительно заявлял читатель Н. из поселка М.
Но читатель М. из поселка Н. с ним категорически не соглашался.
Пенсионер Люлькин, член домового комитета с 1920 года, вспоминал, что в 1892 году с ним произошел аналогичный случай: «Правда, не в кино это было, потому что самого кино тогда еще не было. И звали меня в то время не Боря, а Вася, и ее не Катя, а Нюра. И на свидание я вовремя явился. А в остальном — тот же самый случай. И теперь у нас — внуки. Верю: будут и у вас!»