— Отпустим, — пискнул кто-то. Мальчик вышел.
— Так, — сказал Сидоров. — Какие будут предложения по составу президиума?
Девочка, которая раньше жаловалась на Вову Юрикова, подняла руку.
Слово для внесения предложения предоставляется товарищу Плющ Ларисе.
И президиум нашего собрания я предлагаю выбрать…
Избрать, — поправил Сидоров.
— Я предлагаю избрать, — сказала Плющ Лариса, запнулась и покраснела. — Ой, я забыла…
— Хорошо, что ты голову дома не забыла, — сказал Сидоров. — Товарищи, Лариса хочет нам предложить избрать в президиум Сидорова и Бляшкина. Правильно, Лариса?
— Правильно, — сказала Лариса.
— Кто за это предложение, — сказал Сидоров, — прошу голосовать
Робко поднялась первая рука, затем — все остальные.
— Принимается единогласно. Ну, Бляшкин, быстрей. Сами себя задерживаем.
Смущенный Бляшкин вышел к Сидорову. Сидоров пересадил мальчика и девочку с первой парты назад.
Парту развернули, и за нее лицом к классу сел Бляшкин.
— Товарищи, — сказал Сидоров. — В повестке дня у нас два вопроса, о работе санитаров второго «б» класса и выборы новых санитаров. Докладчик по первому вопросу просит пятнадцать минут. Какие будут соображения по регламенту, товарищи?
В классе стало слышно, как Юриков ковыряет парту гвоздиком. Юриков испугался тишины и перестал.
— А что это такое? — боязливо спросила Таня Щукина.
Все с надеждой посмотрели на умного Бляшкина. Но что такое регламент, не знал даже член президиума.
Регламент, — разъяснил Сидоров, — это свод правил, устанавливающий процедуру собрания. Надо знать, Бляшкин, теперь дай мне слово.
Честное слово, — сказал послушный Бляшкин, — я больше не буду…
Чего ты не будешь? — с досадой сказал Сидоров. — Ты скажи, что мне предоставляется слово для доклада.
— Слово предоставляется, — сказал Бляшкин и сел, красный как рак.
— Товарищи! — начал Сидоров, — День ото дня растет и хорошеет наш второй «б» класс. Вместе с тем порой еще встречаются факты формального отношения санитаров к своим обязанностям. Еще не всегда они должным образом проверяют чистоту рук у своих товарищей. Нередки случаи, когда на одежде товарищей имеют место кляксы. С подобным благодушием пора покончить. Хочется думать, — завершил Сидоров, — что настоящее собрание поможет поднять работу санитаров второго «б» класса на еще более высокую ступень.
Сидоров закончил доклад и сказал:
— Теперь начинаем прения. Кто хочет выступить? Ну, товарищи, смелей, это же волнует всех. Поднимайте руки.
Вова Юриков поднял руку
— Бляшкин, — сказал Сидоров. — Дай товарищу слово.
— Честное слово… ой, слово предоставляется, — сказал Бляшкин.
— А меня вчера санитары записали, что руки грязные, а я мыл, а они не отмылись, а меня все равно записали, — сказал Вова Юриков.
— Частные вопросы, — сказал Сидоров, — мне представляется целесообразным решать в рабочем порядке. Кто еще хочет выступить? Так, тогда переходим ко второму вопросу повестки. Выборы санитаров. Бляшкин, ты будешь вести собрание как следует?
— Буду, — пообещал Бляшкин.
— Тогда спроси, какие есть кандидатуры.
— Какие кандидатуры есть? — спросил Бляшкин и, поглядев на Сидорова, добавил — Сами себя задерживаем.
— Таня Щукина, — сказал Сидоров. — Ты тоже забыла?
— Нет! — сказала Таня. — Сейчас. Я предлагаю избрать новыми санитарами Сашу Васильева и Надю Морозову.
— Молодец, — сказал Сидоров. — Нет других предложений?
— Юрикова надо выбрать, — предложил Вова Юриков.
— Вовку! — закричало несколько голосов. — Давайте Вовку!
— Товарищи, — сказал Сидоров. — К делу следует подходить со всей ответственностью. Юриков для такой работы еще не созрел. Ему надо еще много поработать над собой.
— Что, съел? — сказала Плющ Лариса. — Съел?
— Лариса — крыса, — сказал Вова Юриков и двинул соседку локтем.
— Тише, товарищи, — сказал Сидоров. — Есть предложение подвести черту. Кто за это предложение? Бляшкин!
— Кто? — спросил Бляшкин. — Руки поднимайте.
Все, кроме Юрикова, подняли руки.
— Юриков, — сказал Сидоров. — Ты что, не хочешь голосовать за своих товарищей? Подумай хорошенько.
Забаллотированный Юриков посопел носом и поднял руку.
— Так, — сказал Сидоров. — Единогласно. Разрешите от имени собрания поздравить избранных товарищей и выразить уверенность. Что надо сказать?
— Спасибо, — сказали новые санитары второго «б» класса.
— Бляшкин, объяви о закрытии собрания, — сказал Сидоров, — и садись на место.
— Собрание закрывается, — объявил Бляшкин и сел на место.
— У кого есть вопросы? — спросил Сидоров.
— А когда у нас еще будет собрание? — спросила Таня Щукина.
— Скоро, — пообещал Сидоров. — В следующий раз будем вести протокол.
— Про чего? — заинтересовался Юриков.
— Я потом все объясню, — сказал Сидоров. — А сейчас можно идти домой.
Второй «б» беспорядочно выкатился в коридор. Кто-то за кем-то гнался, кто-то лупил кого-то портфелем, кто-то скакал на одной ноге. Промчавшись по коридору, класс пронесся вниз по лестнице, и крики уже слышались во дворе.
Сидорову просто смешно было смотреть на такую неорганизованность. Вожатый Сидоров был уже большой мальчик — он учился в шестом классе. Конечно, ему могло быть смешно.
197?
Я его сколько раз предупреждала: «Коль, ты своего организма не уважаешь. Ты против организма пойдешь — он против тебя пойдет. Вот ты в завязке был, так? Потом помаленьку развязал, так? Ну так вот: обратно завязать захочешь — тоже помаленьку давай. А резко затормозишь — организм у тебя сбесится от неожиданности».
Как в воду глядел.
В прошлую субботу это было. Нет, в воскресенье даже. Потому что в субботу мы как раз у Коли на квартире гуляли. Провожали его брата назад в деревню. Мы брата Колиного на вокзал свезли, а потом вернулись — отметить, что свезли его на вокзал. Сперва у нас там еще было, потом Юра сходил, а потом Коля сбегал, принес, а ту бутылку мою — это уже мы с Юрой вдвоем, потому что Коля уже не мог. Ну да, в субботу. Ну а в воскресенье нормально все. Только, конечно, голова. Ну, конечно, освежиться пошел, к ларьку. Юра уже там был. Видимо, о ночи. Мы сперва с ним по большой взяли, а потом уже по большой. Потом взяли по большой, тут Юра и говорит:
— Давай еще по большой, что ли?
Стоим так, разговариваем.
И тут как раз из-за угла Коля выгребает.
Юра говорит:
— Пришел, Коль? Давай полечись. С утра-то после вечера.
А Коля стоит, не отвечает ничего и так задумчиво на нас с Юрой смотрит. Мне его вид сразу не понравился — больно задумчивый был.
Ну, пьем помаленьку с Юрой, и Юра говорит:
— Ну, чего делать будем?
Я говорю:
— А чего ты будешь делать? У меня вон двадцать семь копеек.
Тут Коля и начал
— А давай, — говорит, — мужики, сходим куда.
Я говорю:
— Куда сходим, Коль? Я ж говорю: у меня двадцать семь копеек. А у Юры вообще ничего.
А Коля и говорит голосом таким нездоровым:
— Нет, — говорит, — я не про это. Давайте, — говорит, — для интереса куда сходим.
Юра говорит:
— В общежитие, что ли? Так как ты пойдешь? У него вон двадцать семь копеек, а я вообще пустой, а если у тебя есть, так чего ты выламываешься? Доставай, сейчас возьмем и к этим сходим, ну в общежитие.
А Коля глаза в небо уставил и говорит:
— Вы, — говорит;—мужики, не поняли. Я не то предлагаю, а я предлагаю сходить в какое место
Я говорю:
— Ты чего, Коль, тупой? У нас двадцать семь копеек! Вон, гляди, двугривенный, пятак и по одной — вот одна, вот две. Куда сходить-то?
А он так это сплюнул и говорит:
— Хотя бы, — говорит, — в музей.
Юра как стоял, так кружку и выронил. Я говорю:
— Повтори, Коль, чего сказал?
А Коля так чуток отодвинулся и говорит:
— В музей — это я так, для примера. Лучше, — говорит, — в филармонию.
Тут уже я кружку разбил.
А Коля стоит как памятник «Гибель «Варяга» и говорит:
— Я, — говорит, — сегодня, мужики, рано проснулся и телевизор включил. И там, — говорит, — как раз один выступал профессор. И он сказал, что если только пить и ничего больше, так и будешь только пить и ничего больше вообще. А надо, он сказал, так жить, чтоб в библиотеку ходить, чтоб сокровища культуры, и также регулярно в филармонию.
Юра мне говорит:
— Ты чего ему вчера наливал? — И ему говорит: — Коль, ты чего, первый раз профессора по телевизору видал? Мало ли по телевизору кто чего скажет? Так всех и слушать, а Коль?
И мне говорит:
— Я понял. Я понял, Мишань, чего он по телевизору смотрел. Он передачу смотрел, где от этого дела гипнозом лечат. Я ее сам видел. Там точно, профессор выходит и говорит: «Водка — гадость! Я с водкой рву! Все рвем! Рвать!» И они там все рвут и отучаются. Коль, ты эту смотрел передачу, да?
А Коля говорит:
— Я на твои подначки не отвечаю. Я, — говорит, — без балды вас приглашаю. Я с утра в кассу сходил и на дневной концерт три билета взял. Как раз, — говорит, — у меня последняя была пятерка.
— Видал, Юр? — говорю. — Я ж помню, у него со вчера еще должна быть пятерка. Вон он на что ее пустил.
А Коля говорит:
— Идете, нет?
Стоит, подбородок задрал — как в кино разведчик, которого в тыл врага засылают. Только вместо парашюта — фонарь под глазом. Ему этот фонарь его брат поставил, который из деревни приезжал погостить. Потому что они с Колей поспорили, кто за меньше глотков бутылку портвейна выпьет. И Коля выпил за один. И думал, что выиграл. А брат его вообще без глотков — влил бутылку в себя, и все. А Коля сказал: «Без глотков не считается». А брат сказал: «Нет, гад, считается», — и навесил Коле фонарь. А Коля ему нос подправил. А потом они помирились, и мы это дело отметили, что помирились они.
Юра говорит:
— Видал? Во, гады, гипноз дают, а?