Вот автобус тормозит, дверь открывается. Эти все орут: «Отель! Отель!»
Я так вежливо говорю:
— Спасибо, джентльмены, за поездку.
Они опять не слушают, опять меня в кольцо, и в гостиницу. Там нас уже администратор встречает.
Я — к нему.
— Товарищ, — говорю. — Пошутили — и хватит! Давайте я отсюда пойду, потому что мне завтра в утро выходить.
А переводчица администратору говорит:
— Вы не удивляйтесь. Этот от самой границы все пьет уже и родной язык забыл.
И переводчица двоим чего-то по-английски шепнула, которые поздоровее. Те говорят: «Йес!», меня под руки берут, в номер ведут, кладут на кровать и дверь за собой запирают.
Ну, до этого я один раз в гостинице уже жил, в средней полосе. Тоже в люксе. В смысле — с водопроводом. Горячей, правда, не было, зато холодная — почти каждую неделю. И соседи по люксу симпатичные ребята попались, все семеро. А тут соседей — один телевизор. Ну, я включил, гляжу и думаю, как отсюда выбираться? Пока думал — заснул.
Проснулся в автобусе. Эти-то, сразу видно, буржуа, никакого чувства локтя: сами позавтракали, а меня голодного в автобус снесли.
«Ладно, — думаю, — придет время, за все ответите!» А мы тем временем уже к музею подъезжаем. Я на часы смотрю: все, считай, прогул поставили.
«Хрен с вами, — думаю. — Не первый раз… Посмотрю хоть, что за музей такой». Помню, в школе-то в зоопарк ходили, мне понравилось.
Тут оказалось не как в зоопарке, но тоже красиво. Картины висят, тетка к нам вышла, у каждой картины останавливается и по-английски объясняет. Я сперва-то молчал, не хотел знание русского языка показывать. Потом все ж таки говорю:
— Я извиняюсь, а сколько, например, вот эта картина может стоить?
Тетка аж позеленела вся.
— Как вы можете? — кричит. — Это же искусство! Это в вашем обществе привыкли всё на деньги!
Я говорю:
— Tиxo, тетка, я свой!
Она говорит:
— Тем более стыдно, раз вы переводчик!..
В автобусе эта девица, переводчица, опять подсаживается, и опять по-английски. Отвечаю ей на том же языке, но с сильным шотландским акцентом:
— Пошоль ты…
— Ой, — говорит, — у вас к языкам большие способности. А сейчас, — говорит, — Джек, мы едем на экскурсию на завод.
А мне уже все равно.
Только когда мы приехали, стало мне уже не все равно. Потому что тормозит автобус у родного моего предприятия, где мне сегодня надо было находиться с восьми утра.
— Стойте! — кричу. — Не желаю на ихний завод! Я, может, в ресторан желаю!
Как же! Берут меня в кольцо — ив проходную. И прямиком к моему участку. Выходит к нам Фомичев и от лица трудящихся нас тепло приветствует. Потом на меня смотрит и говорит:
— Ну, до чего этот мистер на одного нашего рабочего похож! Жаль, он сегодня не вышел, заболел. Скорее всего… А то бы им очень интересно было бы друг на дружку посмотреть.
Потом рассказал Фомичев о наших успехах, оборудование показал, на вопросы ответил:
Я тоже вопрос задал:
— Извиняюсь, — говорю, — мистер Фомичев, а если тот ваш рабочий, скажем, не заболел, а прогулял, тогда что?
Фомичев говорит переводчице:
— Скажите этому мистеру, что его вопрос — это провокация в духе холодной войны и что, во-первых, у нас прогульщиков нет, а во-вторых, с каждым днем становится все меньше и меньше!
Ну, потом расписался я еще в книге почетных посетителей. Написал, что посещение завода запомнится мне на всю жизнь.
После завода переводчица говорит:
— Сейчас поедем в гостиницу, а потом осмотрим наши новые жилмассивы.
То ли это она по-русски сказала, то ли я уже английский стал понимать, но только думаю: «Дудки! Мало мне завода, этак мы еще ко мне в квартиру придем. У меня обеда на всех не хватит. Придется милицию звать».
Но обошлось без милиции.
Только мы к гостинице подъехали — гляжу: у входа два швейцара одного мужика под мышки поддерживают. Эти мои, его как увидели, чуть с ума не сошли. «Джек! — кричат. — Джек!»
Короче, настоящий нашелся.
Вижу — и правда, похожи мы с ним, как близнецы, только он выпил больше.
Ну, все вместе с переводчицей к нему бросились. И я бросился. Но в другую сторону.
Назавтра прихожу на работу, ребята говорят:
— Слышь, тут вчера иностранцев водили. До чего один на тебя похож был, представить не можешь
— Почему? — говорю. — Бывает.
— Да нет, — говорят. — Так-то он похож, но по глазам сразу видно — сволочь. Все про твою получку интересовался. А сам, небось, миллионы гребет.
— Ясное дело, — говорю. — Может, даже миллиарды!.. И пошел Фомичева искать, чтоб прогул не ставил. Это, мол, тетка заболела, и все такое.
А то потом оставит без премии — и всё.
1976
Придя на работу, Спиркин снял в гардеробе пальто и подошел к зеркалу. В зеркале возникло поясное изображение Спиркина: рубашка, галстук, пиджак. На пиджаке благородно блестели золотые пуговицы. Вокруг хитроумного рельефного герба со львом в центре шла надпись по-латыни, смысла которой не знал никто, и, возможно, в этом был ее смысл. В зеркале отразились две пуговицы. Третьей не хватало.
Спиркин провел ладонью по пиджаку, глянул на пол, поискал в карманах, потом снова посмотрел в зеркало и нахмурился.
— Куда же она девалась? — произнес он вслух.
С нахмуренным лицом Спиркин стал подниматься по лестнице.
— Здравствуйте, Дмитрий Дмитриевич. — многозначительно посмотрев на часы, сказал начальник, когда Спиркин вошел в отдел.
— Подождите, — сказал Спиркин.
Он сидел за столом и думал.
— Дима, — подошел к столу Спиркина инженер Орехов, — у тебя акты о внедрении новой техники?
Спиркин поднял голову и посмотрел на Орехова долгим взглядом.
— Мне для отчета, — сказал Орехов неуверенно. — Ну извини, старик… Я потом…
И Орехов отошел, оглядываясь.
Час Спиркин сидел неподвижно.
По отделу пополз слух, что у Спиркина в семье неприятности, скорее всего даже несчастье. Инженеры Хохлова и Воскобойникова рассказывали друг другу о болезнях, от которых теперь все умирают. Профорг Щеглова стала писать список сотрудников для сбора средств в пользу Спиркина.
Еще через полчаса Спиркин шевельнулся. Он достал из ящика стола бланк увольнительной и, заполнив его, подошел к начальнику.
— Да-да, — торопливо сказал начальник, ставя спою подпись. — Я понимаю, как вам сейчас тяжело. Что делать, все там будем…
Спиркин шел по направлению к дому, глядя под ноги. Один раз он с заколотившимся сердцем бросился к блеснувшему золотому предмету, но предмет оказался пробкой от бутылки.
Войдя домой, Спиркин начал обыск. Из шкафа полетели верхняя одежда и белье. Перетряхнув постель, Спиркин заглянул в шкатулку жены и в ее хозяйственную сумку.
Пуговицы не было.
Спиркин подошел к окну. Между домом Спиркина и автобусной остановкой ударными темпами шло жилищное строительство. Рычали бульдозеры, сверкала электросварка, валялись трубы.
— Строительство, — пробормотал Спиркин.
Он спустился по лестнице и пошел к стройке. Поискав глазами, Спиркин увидел экскаватор. Кабина была пуста, ковш лежал на земле, но двигатель работал.
Спиркин никогда прежде не управлял экскаватором, но надо было проверить — может, пуговица упала, когда Спиркин шел к автобусу, а потом ее затоптали.
Спиркин заканчивал проверку на шестиметровой глубине, когда в кабину вскочил человек в стеганых штанах и выпихнул Спиркина из экскаватора.
— Ты что наделал? — закричал человек, добавляя после каждого слова два других. — Мне этот котлован по плану месяц копать надо! А теперь из-за тебя норму поднимут!
И человек произнес в адрес Спиркина яркую речь, в которой нефольклорным было только слово «зараза».
Спиркин вернулся домой, сел на стул и стал думать.
— Автобус! — подумав, сказал он.
В автобусном парке Спиркин вошел к директору.
— Я потерял пуговицу, — сказал он. — В вашем автобусе. Вчера или сегодня.
Директор открыл рот, чтобы сказать то, что ему хотелось, но, поглядев на Спиркина внимательно, сказал:
— Где ж я вам ее возьму? В каком автобусе?
— Третьего маршрута, — сказал Спиркин. — Золотая пуговица. Со львом.
— Со львом, — тихо повторил директор. — Так сейчас автобусы на линии. Двадцать шесть машин!
— Я подожду, — сказал Спиркин.
— Да, может, пуговицу-то вашу подобрал кто-нибудь, — осторожно сказал директор.
— Этот вариант я рассмотрю позже, — сказал Спиркин.
— Ага, — сказал директор. — Понимаю. Ну, идите на кольцо и ищите себе на здоровье. Скажите, я разрешил.
К ночи Спиркин проверил двадцать четыре машины. Пуговицы не было.
В восемь утра Спиркин вошел к директору автобусного парка. Увидев Спиркина, тот побледнел.
— Где еще две? — спросил Спиркин.
— Сейчас, — торопливо сказал директор. — Только вы не волнуйтесь. Одну машину у нас забрали для «Интуриста». Расширяются связи с другими странами…
— А вторая? — строго спросил Спиркин.
— Вторая в аварию попала, — вздохнул директор. — Водитель в больнице, машину на авторемонтный повезли.
В больнице Спиркину сказали, что шофер очень плох и свидания с ним не разрешаются.
— У меня особый случай, — сказал Спиркин.
— Так у него уже были из милиции, — сказали Спиркину. — Или вы из…
— Я «из», — сказал Спиркин.
— Только постарайтесь его не утомлять, — предупредили Спиркина. — Для него сейчас покой — это жизнь.
— Ясное дело, — сказал Спиркин.
Шофер лежал, забинтованный с ног до головы. Ему было нехорошо.
— Я насчет пуговицы, — сказал Спиркин. — Я в вашем автобусе ехал и пуговицу потерял. От пиджака. Может, конечно, и в другом автобусе, который в «Интурист» забрали, но вам лучше вспомнить.
— Не понимаю я, — сказал с трудом шофер. — Чего нам от меня надо?
— Что тут понимать? — удивился Спиркин. — Золотая такая пуговица. С буквами и со львом. Не видели? Вы думайте, думайте, я не тороплю.