— Почему?
— У того бородка была.
Свиристинский взял со столика бородку и приложил к лицу.
— Ну, а теперь узнаете?
— Теперь да.
Мужчина подошел к двери и запер ее на ключ.
— Сейчас я тебя бить буду.
— Как — бить, — заволновался Свиристинский, — за что?
— Молчи, провокатор! Я все видел.
— Да что видели?!
— Как ты это… с платком провернул.
— С каким платком?
— С ее… Дездемониным.
— Как? Вы во все это поверили?!
— Еще бы не поверить. Когда человека на глазах убивают.
— Гражданин, — засуетился Свиристинский, — товарищ. Ну как вы не понимаете? Это же театр, так сказать, искусство. Здесь все понарошку.
— Ничего себе — понарошку. Взяли да и задушили человека.
— Никто ее не душил. Жива она, ваша Дездемона.
— А где же она тогда?
— Ушла. Только что. Даю вам честное слово.
— Не ушла, а унесли. Я сам видел.
— Это сначала унесли. А потом она встала и пошла. Понимаете? Пошла домой. Потому что дома у нее семья, дети…
— Какие дети? Ей всего-то лет шестнадцать.
— Это по пьесе. А на самом деле — сорок два.
— Врешь!
— Клянусь. Это же театр, перевоплощение. Вот я, например. Сегодня — Яго, а завтра — председатель колхоза.
— Не будешь ты председателем, — мрачно сказал мужчина. — И никем больше не будешь.
— Это еще почему?!
— Потому что я сейчас тебя задушу.
— То есть как это?
— А так. Как ее, бедняжку.
Свиристинский схватился за голову: черт знает что! Ведь он задушит. Как пить дать, задушит. Такому не объяснишь. Он же во все верит.
Внезапно Свиристинского осенило: надо что-то сыграть. Что-нибудь такое трогательное, жалостное. Чтоб он простил, не губил. Ведь были же у меня такие роли. Например, эта… из «Без вины виноватые».
— Вы правы, — сказал он, становясь в позу. — Я действительно негодяй.
— То-то же, — удовлетворенно сказал мужчина.
— А знаете почему?.. Потому что у меня никогда не было матери.
— Как это? — вытаращил глаза мужчина.
— А так… Я подкидыш. — Свиристинский всхлипнул. — Сирота… Мне трудно говорить. Налейте воды.
Свиристинский дрожащей рукой поднял стакан:
— Я поднимаю этот бокал за матерей, которые бросают своих детей! Пусть пребывают они в радости и веселье, и пусть никто и ничто не напоминает им о горькой участи несчастных сирот…
Актер искоса взглянул на мужчину. У того катились из глаз крупные прозрачные слезы. Свиристинский поднажал:
— А знают ли они, как иногда этот несчастный, обруганный и оскорбленный обливается слезами? Он тянет свои тонкие, бледные ручонки и говорит: «Мама! Мама! Где ты?»
Мужчина вскочил:
— Где? Где она?
— Н-не знаю. — Свиристинский опустился на стул. — Такие матери не оставляют адресов.
— А фамилия? Ну хоть фамилия как?
— Фамилия? — Свиристинский напряг память. — Ну эта… как ее? Кручинина!
— Я найду ее! — закричал мужчина. — Обязательно найду. Обещаю тебе, Яго! Я отомщу за тебя!
Он распахнул дверь и бросился прочь из комнаты. Свиристинский вытер пот со лба:
— Кажется, пронесло.
Потом он вспомнил Алмазову, которой завтра предстояло играть роль Кручининой, и тихо засмеялся:
— Так ей и надо. Выскочка, бездарность. Пусть теперь она от него побегает.
Учитель отошел от доски и отряхнул пальцы от мела:
— А теперь запишите: через точку, лежащую на плоскости, можно провести прямую, параллельную данной, причем только одну.
Ученики склонились над тетрадями.
— Па-рал-лель-ную… данной… при-чем… только… од-ну… Сидоров, а ты почему не записываешь?
— Я думаю.
— О чем ты думаешь?
— Почему только одну
— Потому что все другие пересекутся. А две параллельные — нет!
— А почему они не пересекутся?
— Как — почему? Я же объяснил, потому что они параллельные.
— Значит, если их продолжить на километр, они тоже не пересекутся?
— Конечно.
— А если на два?
— Тоже нет.
— А если на пять тысяч километров продолжить, они пересекутся?
— Нет.
— А это кто-нибудь проверял?
— Это не надо проверять. Это и так ясно. Потому что это аксиома… Семенов, скажи нам, что такое аксиома.
С соседней парты поднялся аккуратный мальчик в очках.
— Аксиома — это истина, не требующая доказательств.
— Правильно, Семенов, — сказал учитель, — садись… Ну, теперь понял?
— Это я знаю, только я не пойму, почему они не пересекутся.
— Потому что это и есть аксиома. Истина, которую не надо доказывать.
— Так это любую теорему можно назвать аксиомой и не доказывать.
— Любую нельзя.
— А почему эту можно?
— Фу, какой ты упрямый… Ну вот послушай, Сидоров. Тебе сколько лет?
— Одиннадцать.
— А на следующий год сколько будет?
— Двенадцать.
— А еще через год?
— Тринадцать.
— Вот видишь, с каждым годом человек становится на год старше. Это тоже аксиома.
— А если человек умрет?
— Ну и что?
— Он же тогда не станет на год старше.
— Это исключение. Ты меня на слове не лови. Я могу тебе и другой пример привести. Я мог бы тысячи примеров привести. И доказать. Только это не нужно. Потому что аксиому не надо доказывать.
— А если это не аксиома?
— А что?
— Теорема. Тогда ее надо доказывать?
— Тогда надо. Но это аксиома.
— Почему?
— Потому что это Эвклид сказал.
— А если он ошибся?
— Ты что, может, думаешь, что Эвклид глупей тебя?
— Нет, я так не думаю.
— Так что же ты споришь?
— Я не спорю. Я просто думаю, почему они не пересекутся.
— Потому что не пересекутся. Не могут они пересечься. На этом вся геометрия построена.
— Значит, если они пересекутся, то вся геометрия неправильная?
— Тогда да. Но ведь они не пересекаются… Рот видишь, я по доске веду… Ну что, пересекаются?
— Пока нет.
— Хорошо, смотри, вот я по стене веду… Пересекаются?
— Нет.
— Что тебе еще чадо?
— А дальше, за стеной?
— Теперь я понял. Ты просто хулиган. Ты все прекрасно понимаешь Ты назло мне не хочешь согласиться.
— Но я правда не понимаю.
— Ну хорошо, Эвклиду ты не веришь. Его ты не знаешь. Но меня ты знаешь? Так вот, это я тебе говорю, что они не пересекутся… Ну, что ты молчишь?
— Думаю.
— Ну dot что, Сидоров. Или ты сию минуту признаешь, что они не пересекутся, или я тебя выгоню вон из класса. Ну?
— Не могу я этого понять, — захныкал Сидоров.
— Вон! — закричал учитель. — Собирай портфель и — за родителями.
Сидоров собрал портфель и, всхлипывая, вышел из класса, несколько секунд все сидели молча. Затем учитель тихо сказал:
— Ну хорошо, ребята. Продолжим урок. Запишите следующую аксиому: через две точки можно провести прямую, и притом только одну.
В вестибюле родильного дома была довольно нервная обстановка: мужчины курили, расхаживали из угла в угол и украдкой посматривали на дверь. Все ждали известий.
Наконец дверь открылась, и в вестибюль вошла медицинская сестра. Наступила мертвая тишина.
— Товарищи, — громко сказала сестра, — кто здесь Сергеев?
Со стула поднялся плотный мужчина и не спеша загасил папиросу.
— Ну, я Сергеев…
— Поздравляю, — улыбнулась сестра. — У вас — девочка.
— Как это — девочка?
— Да, чудная девочка, три двести. Поздравляю.
— Постойте, — угрюмо сказал мужчина, — мне девочка не нужна. Мне нужен мальчик.
— В следующий раз обязательно будет мальчик.
— А сегодня что, ни одного не осталось?
— Нет — засмеялась сестра, — всех разобрали.
Мужчина взял сестру за локоть:
— Девушка, я вас очень прошу, вы можете мне заменить?
— Что заменить?
— Ну… девочку на мальчика.
— Что вы… Конечно, нет.
— Я все понимаю. — тихо сказал мужчина, — хлопоты, беспокойство… Но не волнуйтесь, я отблагодарю.
— Как — отблагодарите?
— Как полагается. В обиде не останетесь.
— Вы что, серьезно?
— Конечно.
— Ну, знаете, — сказала сестра, — первый раз такое слышу.
— Да ладно вам, — махнул рукой мужчина, — первый раз. Вон тому, в очках, устроили мальчика. И вон этому, с цветочками. Думаете, не знаем, как это делается.
— Постыдились бы, ведь взрослый человек.
— Мне стыдиться нечего! — отрезал мужчина. — Вы мне лучше скажите: поменяете или нет?
— Нет.
— Дайте жалобную книгу!
— У нас не магазин, — сказала сестра. — Нет у нас жалобной книги.
— Тогда директора позовите.
— И директора у нас нет.
— Да вы что, издеваетесь?! — возмутился мужчина. — Директора у них нет, жалобной книги нет, и мальчиков тоже нет?! Что вы мне голову морочите?!
Из соседней комнаты вышел человек в белом халате:
— В чем дело? Что за шум?
— Да вот. Викентий Михайлович, — сказала сестра, — товарищ недоволен. Не хочет девочку брать.
— И не возьму! — подтвердил мужчина. — Я тут, понимаете, три часа отстоял, а она мне подсовывает.
— Успокойтесь, товарищ, — сказал врач. — Сестра здесь ни при чем…
— Знаю я вас! — закричал мужчина. — Все вы здесь ни при чем. Отъелись, халатики белые нацепили. Думаете, на вас управу не найдем?
— Товарищ, — попытался успокоить его врач, — мы ведь не виноваты. У одного — девочка, у другого — мальчик… Это же природа.
— А у вас самих кто?
— У меня… — замялся врач, — вообще-то, мальчик. Но…
— Ясно, — сказал мужчина. — Как себе, так мальчика. Ну, ничего, я вас выведу на чистую воду. Я в газету напишу, я в «Фитиль» буду жаловаться! Я…
Тут дверь открылась, и в вестибюль вбежала другая сестра:
— Товарищи, кто здесь Сергеев?
— Ну я, — обернулся мужчина.
— Поздравляю, у вас мальчик.
— Как мальчик? — удивился мужчина. — Вот она же сказала, что девочка.
— Сначала — девочка, а потом — мальчик. Двойня у вас.