— А может, через забор? Я дырки все знаю.
— У дырок наш главный врач дежурит.
Ну что тут делать? Спину совсем разламывает.
Юрий Семенович подошел вплотную. В глаза пристально взглянул:
— Не спина у тебя болит, а живот. Самый натуральный аппендицит. По радужной оболочке глаз вижу. Я вмиг бы его отмахнул, да не могу капусту оставить. Сгниет.
— Она и так здесь сгниет. Вы лучше мне помогите. Пока я не сгнил.
— Да кто ж мне оперировать даст, если по графику здесь я, на базе?
Вышел я на воздух, и тут начальница базы подъезжает. На своих «Жигулях». Кинулся к ней, а она как отпрыгнет:
— Ты чего, Новиков, меха пачкаешь?
— Не до мехов мне сейчас. Аппендицит. Срочно резать нужно.
— Это кто ж тебе такую новость сказал?
— Врач. Который у нас на капусте.
— Этим врачам лишь бы не работать. Через это человека готовы зарезать. Если я его отпущу, вам самим работать придется. А вы никакой тяжести, кроме зарплаты, поднять не можете.
Уехала она, а мне совсем плохо. Лег я на пол и пополз в сторону капусты. Никого не вижу, ничего не слышу, на запах ползу.
Ввалился в открытый люк и съехал по наклонной доске прямо в руки Юрия Семеновича. Единственное, боюсь, как бы он с усталости не принял мою голову за капустный кочан и уши бы не отмахнул.
— М-да, — сказал Юрий Семенович, — до «Скорой помощи» он не дотянет. Да и не позволяют нам по таким пустякам с базы звонить. И операция-то ерундовая. Да уж больно антисанитарные условия.
Тут один тип подошел и вытащил из кармана баллончик:
— Вот. Стоит на эту пружинку нажать — и все микробы в округе попадают.
— Это хорошо, — говорит Юрий Семенович. — Но руки у меня дрожат. После капустной тяжести. Как бы я вместо аппендицита чего посущественней не отмахнул.
Тут другой тип подошел и вытащил линейку с цифирками:
— Синус на минус… минус на синус… Надо за отбойный молоток подержаться. Дрожью дрожь и уймем.
— Но как резать его без наркоза? Это не кочерыжку из кочана вымахивать.
Тут еще один из ихних приблизился. Уставился своими гляделками и стал трепать, будто я маленький и будто в реке без штанишек купаюсь. А я, дурак, во все это верю, потому что раздетый лежу и мои штанишки передо мною висят.
А когда операция к концу подошла, еще один тип появился. Помахал у меня над животом руками, и шов сам собою зарос. Будто его и не было.
Встал я на ноги, ну хоть песни пой или мешки с базы таскай. Золотые, я вам скажу, ребята. Ну просто короли. Если б на капусту почаще их ставили, с аппендицитом на нашей базе мы бы давно покончили!
Дежурный по вокзалу давно присматривался к этой женщине. Невысокая, стройная, в серой меховой шубке, она совсем не походила на мошенницу, но слишком уж нервничала, безуспешно пытаясь открыть дверцу автоматической камеры хранения, набирая все новые и новые цифры.
Наконец дежурный не выдержал:
— Извините, гражданка… Эта камера ваша?
Женщина обернулась. Вблизи она выглядела значительно старше. «Лет сорок, сорок пять», — отметил про себя дежурный.
— Не могу открыть, — сказала женщина. — Цифры забыла, а вспомнить не могу, хоть убей.
— Придется акт составлять, — сказал дежурный. — Пройдемте в служебное помещение.
Женщина замялась:
— Понимаете, я знакомого жду. С минуты на минуту подойти должен.
Дежурный посмотрел на часы. До прихода минского поезда оставалось еще более часа, на перроне он был, комнату отдыха и буфет проверил. Ну что ж, можно и подождать, если она, конечно, не обманывает.
— Нет! — спохватилась женщина. — При нем неудобно.
— Ну, знаете! — сказал дежурный. — То одно говорите, то другое.
Женщина смутилась:
— Хорошо, я вам все объясню… Я год рождения набрала, а теперь забыла.
— Чей год рождения?
— Свой.
— Свой?!
Дежурный вытаращил глаза:
— Вы что, гражданка, меня за идиота считаете? Как можно забыть свой год рождения?
Женщина покраснела:
— Вы меня не поняли… Я не свой набрала… Вернее, свой, но не совсем. Скинула я себе, понимаете?
— То есть как это — скинула?
— Ну, я с одним человеком была. Такой милый, интеллигентный. Мы с ним в поезде познакомились. Ну, мне было неудобно, вот я и скинула. Сейчас знаете какие мужчины? На нас не глядят. Кругом столько девчонок ходит!
— И много скинули? — строго спросил дежурный.
— Точно не помню. Кажется, года три.
— А сейчас вам сколько?
— Сейчас?.. — Женщина замялась.
— Ну, ладно. Можете не говорить. Меня ваш возраст не интересует. Я думаю, как ваши вещи достать. Может, набрать ваш настоящий год рождения, а потом сделать поправку? С учетом того, что скинули?
— Я пробовала, не получается.
— Может, вы больше, чем говорите, скинули?
— Может…
— А паспорт у вас есть?
— Есть. Но он в чемодане. А чемодан — в камере.
«Ну и дела, — подумал дежурный. — И чего только эти бабы не придумают. Всем готовы пожертвовать, лишь бы пару лет себе скинуть».
— Ладно, — успокоил он женщину. — Вам в панику кидаться еще рановато. Вы женщина молодая. Я бы сам вам больше тридцати не дал… Ну, самое большое тридцати пяти…
— Правда?!
— Ага…
Женщина вытащила пудреницу и быстро привела лицо в порядок.
«Черт знает что, — подумал дежурный. — Может, ей и правда не больше тридцати? Поправила челку, припудрила носик — и нате! Ну, что за народ!»
— А может, и того меньше, — сказал дежурный и почему-то задумался.
— Да будет вам! — засмеялась женщина.
«А она — ничего. И фигура, и глазки. Все, как говорится, на месте. Моя вон тоже в ее годах, да разве сравнишь? Хоть глаза бы когда намазала или вот обувь такую купила… Нет, ходит в чем придется, будто и смотреть на нее некому».
— Послушайте. Может, хоть ваш попутчик цифры запомнил?
— Вряд ли, — сказала женщина. — Когда я год рождения набирала, он специально спиной повернулся.
— А кого же вы тогда обманывали?
Женщина удивленно посмотрела на дежурного:
— Действительно. Я об этом не подумала.
«А все-таки ей далеко за сорок. И морщинки под глазами, и волосы…»
— Вера Петровна! — раздался вдруг чей-то голос.
Они обернулись. Рядом стоял крепкий мужчина в распахнутой дубленке.
— Извините за опоздание. Еле такси поймал.
— Что вы, что вы! — засмеялась женщина. — Я и не заметила… У меня тут, понимаете, камеру заклинило. Никак открыть не могу.
Мужчина подошел к дверце.
— Да вы, любезная, свой год рождения перепутали. Вместо тройки единицу набрали.
«Хорош гусь! — подумал дежурный. — Спиной стоял, а запомнил…»
Мужчина быстро набрал цифры, дернул за ручку, открыл дверцу. Потом он достал чемодан, подхватил женщину под руку, и они направились к выходу. Женщина шла легкой веселой походкой, а из-под шапки выбивались рыжие волосы.
«Эх, — вздохнул дежурный. — Будь моя воля, я бы всем женщинам годы поскидывал. Чтоб жили они да радовались. И ручки на дверцах понапрасну не отламывали…»
Он посмотрел на часы и пошел встречать минский поезд.
— … Даже и не знаю, друзья, — сказал Лебедев, тучный, рыхловатый мужчина с желтыми хитрыми глазками. — Просто в голову ничего не лезет. Хоть шаром покати!
— Перестань, ты же у нас мастер. Вспомни чего-нибудь!
— Ну хорошо, — улыбнулся Лебедев. — Есть у меня одна история, только вы все равно не поверите.
— Поверим! Поверим! — закричали мы в один голос.
— Впрочем… если и не поверите, я на вас в обиде не буду. Уж больно история эта… необычная.
Лебедев размял сигарету, оторвал лишний табак и потянулся за спичками.
— Этим летом, друзья, я познакомился на пляже с человеком, несчастнее которого трудно себе и придумать. Дело в том… — Лебедев обвел нас всех своими желтыми глазами, — …что этот человек имел две ноги… и обе они были левыми!
— Левыми?!
— Да, друзья, левыми…
Он выдержал паузу, давая нам прочувствовать такое необычное начало рассказа, затем грустно улыбнулся и продолжал:
— Вообще, если говорить честно, ужасно смешно — смотреть на человека с двумя левыми ногами. Вы только представьте. Слева у него — левая, как у всех. А справа, где положено находиться правой, опять левая. Ну просто фокус какой-то!
Лебедев отхлебнул кофе и выдохнул белое облако дыма.
— Пока этот человек был маленьким, все шло хорошо. Стоило ему снять ботинок и показать свою неотразимую левую ногу, как вокруг раздавался гомерический хохот.
«К доске пойдет отвечать…» — говорила француженка, и в классе наступала мертвая тишина.
«Лидия Васильевна! — поднимал руку Паша. — У меня вопрос!»
И медленно, будто показывая фокус, выдвигал в проход первую из двух левых ног.
«Перестань, Новиков! Перестань!» — сердилась француженка, с трудом удерживаясь от смеха.
«Почему перестань?» — спрашивал Паша и так же медленно выдвигал вторую левую ногу.
Француженка стискивала зубы:
«Убери свои ноги!»
«Почему?» — спрашивал Паша и медленно менял ноги местами.
Учительница закрывала лицо руками и, не в силах больше справиться с собой, разражалась громким визгливым хохотом.
Но кончилось детство, вместе с ним и радости, которые доставляли Паше его левые ноги… В армию его не взяли. Вернее, взяли, но потом передумали. Как только новобранцы сошли с поезда, сержант построил всех в шеренгу и громко скомандовал:
«Левая нога вперед… Ша-аа-агом… арш!»
Паша шагнул с правой. Когда у человека две одинаковые ноги, совсем не мудрено их перепутать.
«Ты что? — грозно спросил сержант. — Не знаешь, какая нога правая, какая нет?»
«Не знаю», — смутился Паша.
Взвод дружно расхохотался, но Паша снял сапоги и показал всем свои ноги. Последовал новый взрыв хохота, и сержант, вытирая слезы, сказал:
«Да, парень. С таким солдатом никакой враг не страшен!»
Как ни умолял Паша, как ни упрашивал начальство позволить ему послужить, в ответ только слышал: «Не положено! С двумя левыми не положено!»