ные дорожки она сделает корнетиком для крема. А яйца с черной икрой в виде розеток и бордюр из соцветий цветной капусты — это совсем просто, только чуточку терпения. Когда речь идет о Стасе, терпения у нее хватает. В том числе и на то, чтобы месяцами ждать его. А этот вот мальчик — любопытная штучка...
— Скажите,— решилась она наконец спросить его,— ваша машина, это же западногерманская марка, откуда она у вас?
— Всего лишь свадебный подарок тестя,— беззаботно ответил он, сигналя официантке, что пора нести следующее блюдо.
— Широкий человек ваш тесть...— усмехнулась она.
— Да как вам сказать...— в его глазах появилась ирония,— это лопата у него широкая, которой деньги гребут. Всю жизнь за границей. Жаль только, что меня в эти сферы не пускает и дочь свою не удостаивает... А «Фольксваген» — это всего лишь автомобильный ширпотреб. Крайне дешевая машина. И по цене, и в эксплуатации. Но прочная.
Когда официантка с подносом подошла к столу, он высокомерно улыбнулся..
— Простите, сегодня по случаю выходного дня все будет почти банальным. Здесь много случайных посетителей. Поэтому особенно изысканных блюд Теймураз предпочитает не готовить. Как-нибудь мы заглянем сюда в будни, и я угощу вас айвовым самбуком. О!..— И он покровительственно накрыл ее ладонь своей. Она посмотрела насмешливо, но руку не отняла.
Александра Эдуардовна.
Вызов дежурный по городу принял в 14.50. К месту происшествия лейтенант милиции Сиволодский прибыл в 15.10. Фургончик с кинологом и собакой Джерри чуть отстал.
У единственного подъезда дома-башни стоял, покуривая, старший лейтенант милиции.
— Тут кинолога надо,— сказал он Сиволодскому,— а мне тут делать нечего, о чем мне там,— он поднял глаза вверх,— недвусмысленно заявили.
Участковый был лет на пять, не больше, старше Сиволодского, и лейтенант сразу же проникся уважением к его опыту. И коль он тут стоит, спокойно покуривая, дело, видимо, пустяковое.
— Браслет пропал. Иди, разбирайся... Я даже не успел толком протокол составить, выставили вон. Собаку потребовали. И только с вами, с МУРом дело желают иметь. Звонили туда, знакомому начальству. Народ...— Чувствовалось, участковый обижен.
— Что за люди?
— Понятия не имею. Въехали недавно. Только документы на прописку сдали. А ответственный квартиросъемщик — пенсионерка.
Подъехал фургончик. Участковый опасливо посторонился, пропуская Джерри. Сиволодский, прощаясь, откозырял и пошел за кинологом. Их встретила молодая женщина. Худенькая, с заплаканными глазами. Без слов пропустила в квартиру и пошла, держась за стенку. У распахнутых застекленных дверей стоял высокий плотный мужчина. Представился:
— Петухов, Василий Васильевич.
За стеклянными дверями, вокруг сервированного к чаю стола где явно было кое-что и покрепче, да убрали, ожидая представителя власти, сидело несколько человек.
Кинолог приказал Джерри сидеть и сам присел в холле на стульчике у телефонного столика.
— Мы вам все объясним,— деловито начал Петухов,— присаживайтесь, вот сюда. Чаю? Перекусить? Время обеденное...
Сиволодский снял фуражку и подумал, что с жары не чаю, а чего-то холодненького хорошо бы выпить, но постеснялся. Огляделся... Он всегда знал, что пенсионеры бывают разного значения, Интересно, кем была ответственная квартиросъемщица? Наверняка не меньше директора фабрики.
— Подозревать некого,— решительно заявил Петухов.— Все мы тут люди свои. И должен сказать, съели вместе сто пудов соли. Одним словом, все мы вместе работали в одном торгпредстве, за рубежом.
Сиволодский поинтересовался, где именно. Петухов, разъяснив, продолжил:
— Взять эту вещь никто не мог. Ее даже сегодня не видели. Из этой комнаты практически никто не выходил и в ту комнату не заходил. За редким исключением. Прежде всего покидал эту комнату я. Но не дальше холла.— Он кивнул за стеклянные двери.— Я там танцевал цыганочку. На ковре неудобно.— Сиволодский невольно опустил глаза — на ковре топорщились целлофановые лохмотья.
— Комнату покидала Наталья Сергеевна Попова,— Петухов указал на строгого вида женщину лет двадцати пяти,— она учительница, с детьми играла в детской комнате, но не там, где хранились ценности. Подходил к ней ее супруг, кандидат технических наук, между прочим, очень уважаемый человек. Он на трюмо видел коробочку.
— Футляр, красивый футляр я видел через раскрытую дверь,— пояснил глухим басом Константин Сергеевич Попов.— Мне показалось, футляр был раскрыт.
— Показалось или был раскрыт? — уточнил Сиволодский.
— Я не присматривался, но, кажется, раскрыт.
— И дети...— добавила сухощавая брюнетка с подсиненной проседью,— дети там играли.
Петухов степенно кивнул:
— Дети играли в другой комнате. Они исключаются. Были под присмотром взрослых.
— Какого возраста дети? — осведомился Сиволодский, прикидывая, как их придется допрашивать: с родителями, с педагогом...
— Дошкольного, Пяти и пяти с половиной лет. Ирочка и Викеша,— пояснила та же дама с подсиненной проседью.
— Мы готовы помочь следствию всеми силами,— решительно заявил Петухов,— можете нас обыскивать. Мы даже настаиваем на личном досмотре.
Сиволодский задумчиво покачал головой. Знал бы, что придется обыскивать женщин... но, кажется, майор Левченко на задание раньше выехала. Подождать да позвонить? К тому же у нее опыт работы по поиску драгоценностей. Но пока ее нет.
— Я могу видеть пострадавших?
Из-за стола вскочила полная женщина, суетливо бросилась к дверям.
— Жена моя,— успокоительно уведомил Петухов.— Петухова Анна Николаевна.
Сиволодский услышал ее голос:
— Сана, Саночка, возьми себя в руки... Там пришли... Нет, другой. Оттуда. Альберт Петрович, дайте же ей руку... Инна, накапай валокордина... Как это нет? Чтоб в доме не было сердечного?!! Вы с ума сошли...
Через несколько минут Александра Эдуардовна вышла. Под руку ее поддерживал адмирал. «Ну вот, теперь ясно, куда я попал»,— подумал Сиволодский и поднялся.
Хозяйка протянула паспорт и изящным жестом пригласила лейтенанта следовать за ней.
— Это произошло здесь? — спросил Сиволодский, оглядывая комнату Александры Эдуардовны. В комнате было множество красивых вещей: японские статуэтки нэцке, вьетнамские лакированные миниатюры, серебряный туалетный набор на трюмо ,китайские фарфоровые вазы, на письменном столе инкрустированный прибор, тоже китайский.
«Было гут что взять, кроме браслета, если вор серьезный, хладнокровный, а другой рисковать в полном народу доме не станет»,— подумал лейтенант.
Александра Эдуардовна подвинула к торцу стола кресло и уютно устроилась в нем, укрывшись большим ярким шотландским пледом.
— Михаил Игоревич,— печально сказала она,— может быть, пока мы отложим формальности и начнем поиск? Вы привезли собаку?! Пусть она и займется своим делом.
— Видите пи...— замялся Сиволодский,— прежде я должен знать, что искать собаке. Опишите вашу пропажу.
Александра Эдуардовна резко откинула плед, поднялась и подошла к шкафу. Через, минуту перед Сиволодским лежали серьги, кольцо и брошь.
— Вещи золотые? — спросил он, когда Александра Эдуардовна снова села. Сиволодский не предполагал, что простую бирюзу оправляют в золото. Да и техника финифти в его представлении связывалась с серебром, мельхиором...
— Да,— утвердительно кивнула Соколова,— там есть проба. Лупа в верхнем ящике стола, если угодно,— голос ее звучал отрешенно.— Помню, мы с Альбертом Петровичем пошли в театр. Приехал Брехт со своей труппой... После работы, очень торопились, по дороге забежали в нашу торгпредовскую столовую перекусить, на мне были белое платье китайской чесучи и этот гарнитур. Я вошла, и все перестали стучать ложками...— Александра Эдуардовна заплакала.
«Так, значит, дело было до 1956 года,— вспомнил Сиволодский даты жизни Бертольда Брехта, пьесы которого он недавно прочитал, то есть после войны, когда уже существовал его театр... И жили они с мужем в те времена за границей. Вещь хоть куда... Красивая, золото, плюс работа, ценность, конечно. Но не валютная же это ценность, чтобы так убиваться! Воспоминания, наверное, связаны...»
— Скажите, Александра Эдуардовна, сколько стоит весь гарнитур?
— Я не знаю, сколько он стоил,— это подарок Альберта Петровича.— Сейчас за него дают, за целый, не менее сорока тысяч.
— Да не может быть! — вырвалось у Сиволодского.— Филигрань богатая, но...
— Это не филигрань, молодой человек,— оскорбилась Александра Эдуардовна,— это золотая скань, это иранская бирюза, гляньте на игру черных прожилок!
И тем не менее Сиволодский недоверчиво покачал головой: сорок тысяч — явное преувеличение, впрочем, сколько бы ни стоили украшения, его дело — их искать и найти.
— Вы кого-то подозреваете? — спросил лейтенант.
Александра Эдуардовна только развела руками и снова заплакала. Сказала сквозь слезы:
— Как же мне подозревать родных и близких, очень близких людей? Я не выдержу подобного разочарования...
Последняя фраза все же обнадежила лейтенанта — как ни больно ей, но подозрения, однако, существуют. Тогда начнем по порядку:
— Где были эти вещи, когда вы видели их в последний раз?
— Здесь, в шкафу,— ответила Александра Эдуардовна, не задумываясь.
— Почему же один из гостей утверждает, что заметил раскрытый футляр от браслета на трюмо? Он и сейчас там лежит, этот футляр... Разве вы не видите?
Александра Эдуардовна вздрогнула. Впилась взглядом в подзеркальник. Долго всматривалась в знакомые предметы. Лейтенант увидел, как у нее начали мелко дрожать колени.
«Что же, выходит, я сама положила? — тревожно подумала она.— Но когда? Совершенно не помню. Или это все-таки Инна, из мелкой зависти, из мести, из мещанской своей ограниченности? Значит, спрятала, чтобы сделать мне больно! Дурацкого тоста ей оказалось мало... Но это уже дело не милицейское. Пусть лейтенант только найдет, и если это она, я объясню, как в тот закуток что попало...» Неимоверная злоба против дочери поднялась в груди Александры Эдуардовны. Она вообще удивлялась, как из ее Инны могло получиться нечто путное. Когда матери приходилось кому-то говорить о дочери, она всякий раз начинала со слов: «странно», «удивительно».