Здесь необходимо учесть, что именно данный регион в силу разных причин изначально воспринимался как объект целенаправленной имперской колонизации[110]. Соответственно, и традиция экзотизации данного региона сложилась еще в 1920-е годы[111], а начала формироваться еще до революции[112]. При этом даже сам «Крокодил» открыто иронизировал над подобной экзотизированной стилистикой («Цветет урюк», 11/1952).
Азиатский орнамент
1. Урюк (абрикосы)
2. Арык (канал)
3. Ишак (осел)
4. Плов (пища)
5. Бай (нехороший человек)
6. Басмач (нехороший человек)
7. Шакал (животное)
8. Кишлак (деревня)
9. Пиала (чашка)
10. Медресе (духовное училище)
11. Ичиги (обувь)
12. Шайтан (черт)
13. Арба (телега)
14. Шайтан-Арба (Средне-Азиатск. ж. д.)
15. Твоя-моя не понимай
16. Мала-мала/выражения»[113]
Вместе с тем, как и в случае с Кавказом, среднеазиатские сюжеты служили инструментом косвенной критики, хотя объекты этой критики не были специфичными: бесхозяйственность в колхозах, нерадивость, простои в работе из-за нехватки деталей и проч. (Узбекистан, Таджикистан, Казахстан), узбекские и таджикские бюрократы, которые не могут договориться о починке моста на границе между республиками (32/1952), халтурщики и горе-кооператоры (Казахстан), безумное распределение специальной литературы (каракулеводу-туркмену предлагают литературу по оленеводству, 28/1952).
Впрочем, часть критических сюжетов можно отнести к этнически окрашенным: узбекский спекулянт в парандже (08/1954), отсутствие заботы о чабанах в степи, жены-бездельницы руководителей колхозов в Таджикистане (12/1956). Очень часто «Крокодил» обращал внимание на подчиненное положение женщины. Классический сюжет того времени – повторим – мужчины сидят в чайхане, в то время как женщины трудятся в поле, или тунеядец живет на трудодни своей жены (Узбекистан 17/1955; Таджикистан 21/1955).
Именно в узбекском полосатом чапане изображена утка, входящая в здание радиостанции «Голос Америки», – так «Крокодил» отреагировал на начало вещания этой «вражеской» радиостанции на узбекском языке.
Сотрудники Института востоковедения АН СССР, критикуемого тов. Микояном на ХХ съезде за «дремоту», когда «весь Восток пробудился», изображены как персонажи «1001 ночи», в неге и кейфе среди гаремного вида секретарш-одалисок.
Несмотря на то, что в общих чертах среднеазиатская тема повторяла кавказскую, в среднем среднеазиатский визуальный ряд выглядит более сочувственным и дружелюбным, чем кавказский. Также необходимо отметить, что таджики и узбеки изображаются гораздо чаще туркмен, киргизов и казахов. Отдельное внимание стоит обратить на набирающий популярность в 1950-е годы дружеский шарж, например на таджикских деятелей культуры (12/1957), – результат специальной «крокодильской» экспедиции.
В 1960-е годы Средняя Азия по-прежнему была поставщиком наиболее экзотических сюжетов, почти догнав по количеству сюжетов кавказские республики (51 случай). Среди регионов наиболее популярными оставались Узбекистан и Таджикистан (13 и 15 случаев соответственно). Впрочем, здесь необходимо уточнить, что такие количественные показатели во многом были связаны с активным использованием жанра изорепортажа и по этой причине локализовывались в одном-двух номерах журнала. Именно так сделан отчет о командировке «Крокодила» в Таджикистан (22/1967). Его герои – хлопкоробы из колхоза «Москва», милиционер с розой, старик на ишаке из Курган-Тюбе, голубоглазый памирец – колхозник-винодел, душанбинский укротитель удавов, таджикские археологи из Института истории Академии наук Таджикистана. Все эти образы сопровождаются комментариями «Сказочники и ревнители традиций». Аналогично выстроен изорепортаж об Узбекистане, где также даны интереснейшие антропологические зарисовки колхозников – хлопкоробов и животноводов (32/1969).
С миру по нитке. («– Здесь и наш вклад на смирительную рубашку поджигателям войны!» Хлопководы Кашка-Дарьинской области выполнили годовой план заготовок хлопка. Государству сдано на двадцать процентов сырца больше, чем в прошлом году.) Рис. М. Черемных. «Крокодил». 1951. № 32. Обложка
Словом, меньше всего советская власть была расположена поощрять национальное своеобразие – ну разве что в декоративной форме, на уровне рушничков, тюбетеек, гопаков и молдовенясок. Тяга к своеобразию истинному, духовному совершенно справедливо подозревалась в стремлении к независимости – конечно, не политической, не государственной. О ней в ту пору мало кто мог помыслить[114].
Количество негативных сюжетов относительно 1950-х снижается, а основной акцент сделан на антирелигиозную пропаганду, развернувшуюся в начале 1960-х.[115] Ее символом является жадный мулла, принимающий «Волгу», но проклинающий трактора (11/1969). Сразу несколько карикатур высмеивают традицию ношения паранджи: супруги идут на маскарад, и муж запрещает жене, заботливо укутанной в чачван, снимать маску («Это неприлично», 36/1960); мужчина мечтательно наблюдает за работой женщины-сварщицы в защитной маске («И лицо закрыто, и деньги в дом приносит», 06/1968). В целом подобные иллюстрации можно рассматривать как логическое, но более-мягкое продолжение кампании «Худжум» 1920–1930-х годов. Гендерная эмансипация в подобном контексте становится элементом имперского управления[116]. Одновременно это вписывается и в общесоветскую художественную традицию создания нового образа женщины[117].
Регулярно перепечатывались антирелигиозные карикатуры из журнала «Хорпуштак». Карикатура активно использовалась в данной пропагандистской кампании не только в юмористических изданиях[118].
Естественно, что сохранялись и традиционные для позднесоветского национального нарратива сюжеты: единство народов СССР в борьбе с общим врагом (киргизы-танкисты в Берлине, 13/1965), культуры национальные по форме и социалистические по содержанию (чабан в степи, мечтающий о синтетической юрте, 03/1963).
В 1970-е Средняя Азия оставалась одним из самых популярных источников вдохновения (70 случаев), по-прежнему уступая только Кавказу и славянским народам. Традиционные региональные лидеры также не поменялись: Таджикистан (21) и Узбекистан (23). Любопытно, что большая часть изображений теперь имеет четкую «республиканскую» привязку. Условно среднеазиатские изображения составляют лишь небольшую часть от общего массива (7).
Восточное чудо. («– Шелк, мадаполам дешево продам!» В Узбекистане наблюдаются случаи, когда спекулянты в целях маскировки надевают паранджу.) Рис. С. Марфина (Ташкент). «Крокодил». 1954. № 08. С. 7
По-прежнему чаще всего на страницах «Крокодила» изображались героические и трудолюбивые таджикские и узбекские хлопкоробы и животноводы. Кроме того, этнические типажи регулярно сопровождали репортажи со строительства ГЭС в Туркмении, Таджикистане и Киргизии, создавая необходимый национальный колорит и напоминая о достижениях советской власти.
Количество изорепортажей из республик Средней Азии увеличилось по сравнению с предыдущей декадой. Крокодильцы работали из Таджикистана (30/1970, 09/1971, 17/1972), Узбекистана (09/1974), Туркмении (11/1974), Киргизии (09/1971, 15/1972). Например, одним из сюжетов стал рассказ в картинках об основателях совхоза-миллионера им. Куйбышева – таджике и еврее, «покоривших эту землю назло шакалам и басмачам». В изорепортажах со строительства Нурекской и Токтогульской гидроэлектростанций художники с удовольствием рисовали местную экзотику: ишаки на фоне гигантских самосвалов; стайка девушек-студенток в мини-платьях в сочетании с шароварами, платками и тюбетейками; обед в чайхане; обычай «козлодрания». Бородатые аксакалы в ватных халатах и меховых шапках и ковровщицы показаны в иллюстрациях из Туркмении; чабаны, белокурые лавинщики – из Южной Киргизии. Отдельные изорепортажи были посвящены Ташкентскому университету и знаменитому Риштанскому керамическому промыслу, где массовое производство налажено, а вот высокохудожественные произведения создаются тайком, потому что мастерам не разрешается держать дома печи для обжига (17/1972). Все это также вполне укладывается в раннесоветскую концепцию соприкосновения и сравнения «старого и нового».
Фотографы перекинулись на тракторы. Кстати, на горизонте, позади машин, виднелась цепочка верблюдов. Все это – тракторы и верблюды – отлично укладывалось в рамку кадра под названием «Старое и новое» или «Кто кого»[119].
Иногда случался возврат к образному ряду 1950-х годов: например, казахстанский колос был изображен рядом с русоволосым целинником (32/1976). Возникали среднеазиатские образы и в теме дружбы народов, подчеркивая позитивное значение внутренней миграции, например, многодетный «семейный десант из Киргизии» в Заполярье (10/1971).
Порой среднеазиатская тема в «Крокодиле», по сути, копировала образцы Российской империи: например, был исполнен очевидный оммаж ключевому интерпретатору колонизации региона В. В. Верещагину[120]: богатый киргизский охотник с радиоприемником «Сокол» (36/1970). Но и в целом отсылки к российской академической живописи были довольно распространены в советской карикатуре[121].
Набор негативных сюжетов практически не изменился по сравнению с предыдущими декадами: по-прежнему высмеивались «бичи» (19/1970), волокитчики, бракоделы (35/1972), любители походить по магазинам в рабочее время (07/1973), праздные мужчины в чайхане в Узбекистане, пьющие отнюдь не чай (16/1977, 01/1979), хищения в Казахстане (05/1972), отставание в механизации труда (Киргизия).