На деле борьба с расизмом нередко оказывается инструментальной: вслед за линией партии и правительства гибкий карандаш «Крокодила» изображает бывших друзей врагами, обезличивает, наделяет гипертрофированными, звероподобными чертами. Доставалось не только странам западного блока, но и недавним союзникам. В этом отношении показательны карикатуры о Китае. Образ китайцев в эпоху «русский и китаец – братья навек» составляет разительный контраст изображениям периода обострения отношений[174]. К примеру, на плакате 1956 г. под алым знаменем изображены русский, китаец, араб, вьетнамец и некие светловолосые представители стран соцлагеря (07/56). Подпись из речи тов. Молотова гласит: «Верные принципам пролетарского интернационализма, народы СССР неуклонно развивают братскую дружбу и сотрудничество с великим китайским народом, трудящимися всех стран народной демократии, дружественные связи с трудящимися капиталистических и колониальных стран, борющимися за дело мира, демократии и социализма». Аналогичная компания – индиец, африканец, китаец, русский и двое европейцев на рисунке В. Зеленского (32/1951) к международному дню студентов: «Хоть мы и в разных вузах учимся, но программа у нас одна!» – сообщает взволнованным товарищам наш соотечественник.
Совершенно иная картина – в едких и оскорбительных карикатурах 1960–1970-х годов, где авторы не могли не подчеркнуть расовые особенности геополитических противников. Желтые коротконогие человечки в синих френчах вещают о «советской угрозе» с разваливающейся Великой Китайской стены («За этой старою стеной стращать пытаются войной», 14/1976). На рисунке В. Соловьева «Взгляд Пекина на международное положение» (36/1978) символический Пекин изображен в виде насупленного монголоидного лица, чьи раскосые глаза представляют собой надписи: «Антисоветизм» и «Гегемонизм». В карикатуре В. Жаринова (22/1977) охаивающие проект новой конституции СССР китайские журналисты из агентства «Синьхуа», газет «Жэньминь жибао», «Дагун бао», «Гуанмин жибао» представлены как злобные слюнявые марионетки, которыми управляет рука Пекина в синем френче. Дэн Сяопин в сниженном образе рачительной домашней хозяйки в платочке и с корзинкой в руках закупает оружие на рынке НАТО в карикатуре А. Крылова (09/1979).
Карликовый «Чанкайшист в кулуарах ООН» («Полноправный представитель»)[175] на рисунке Б. Ефимова и вовсе обезьяноподобен – пиджак и ботинки ему явно велики, а ростом он примерно по колено остальным делегатам: представитель КНР войдет в Совет Безопасности ООН только в 1971 году, а до этого долгое время «китайское место» занимали представители режима Чан Кайши.
В целом подобная стилистика вполне соответствовала антисемитской карикатуре времен национал-социализма либо эффективной антифашистской военной эстетике Кукрыниксов («Беспощадно разгромим и уничтожим врага!», 1941, серия для «Окон ТАСС», 1941–1945). Даже в лубочных картинках времен русско-японской войны[176] презираемый противник изображен с большим уважением.
Если исходить из определения Рут Бенедикт «С точки зрения истории расизм – это просто иной способ преследования меньшинств в интересах тех, кто обладает властью»[177], то, несмотря на всю формальную борьбу с расизмом советская карикатура продолжала культивировать расистские предрассудки, касающиеся и народов мира, и народов СССР, иногда исходя из инструментальных задач власти, в числе прочего опираясь на традиции визуализации неевропейских народов. Итоги этого хорошо видны в современном российском обществе.
Подводя краткие итоги, отметим, что по отношению к карикатуре тезис о том, что «эксплуатировать реально существовавшие (а не выдуманные соцреалистами) этнические стереотипы в послесталинском советском искусстве – по крайней мере до начала 1970-х годов – было немногим проще, чем их критиковать»[178], не соответствует действительности.
Часть II
«Облико морале» в советской карикатуре
Надо, чтобы все дело воспитания, образования и учения современной молодежи было воспитанием в ней коммунистической морали.
Создание человека нового типа было одной из главных задач советского государства с самых первых дней его существования. Естественно, что в данном процессе много внимания уделялось вопросу формирования новой морали. Соблюдение норм социалистической морали являлось в глазах советской идеологии залогом устойчивой демографии, эффективности на рабочем месте и т. д. Зачастую именно соблюдение/несоблюдение моральных норм становилось маркером отношения человека к советскости.
В 1961 г. на XXII съезде КПСС был принят Моральный кодекс строителя коммунизма, куда вошли крайне разнообразные по своей природе требования к морали – от «нетерпимости к национальной и расовой неприязни» до «нравственной чистоты, простоты и скромности в общественной и личной жизни»:
1. Преданность делу коммунизма, любовь к социалистической Родине, к странам социализма.
2. Добросовестный труд на благо общества: кто не работает, тот не ест.
3. Забота каждого о сохранении и умножении общественного достояния.
4. Высокое сознание общественного долга, нетерпимость к нарушениям общественных интересов.
5. Коллективизм и товарищеская взаимопомощь: каждый за всех, все за одного.
6. Гуманные отношения и взаимное уважение между людьми: человек человеку друг, товарищ и брат.
7. Честность и правдивость, нравственная чистота, простота и скромность в общественной и личной жизни.
8. Взаимное уважение в семье, забота о воспитании детей.
9. Непримиримость к несправедливости, тунеядству, нечестности, карьеризму, стяжательству.
10. Дружба и братство всех народов СССР, нетерпимость к национальной и расовой неприязни.
11. Нетерпимость к врагам коммунизма, дела мира и свободы народов.
12. Братская солидарность с трудящимися всех стран, со всеми народами» (Моральный кодекс строителя коммунизма)[179].
В силу двойственности советской идеологии аморальное поведение попадало в «серую зону» внимания государственной сатиры. С одной стороны, подобные явления требовалось клеймить всей мощью печатных органов, с другой – даже сатирическое отображение пороков одновременно являлось признанием самого факта их существования. Если в 1920-е годы это (например существование проституток и многоженцев) возможно было списывать на тяжелое наследие царского режима, то уже в 1950-е подобные объяснения вряд ли бы нашли понимание. Вероятно, именно по этой причине аморальное поведение, которое было одним из наиболее популярных материалов для карикатур начиная со Средневековья[180], по количеству уступало другим сюжетам карикатуры.
В качестве базового источника были взяты советские карикатуры из журнала «Крокодил» сборников серии «Мастера советской карикатуры». Всего было проанализировано 1450 номеров журнала, изданных с 1950 по 1991 год, и 101 сборник. Причина выбора заключается в том, что «Крокодил» был не столько сатирическим, сколько идеологическим и пропагандистским изданием всесоюзного масштаба, поэтому визуальные материалы в нем можно с полным основанием считать официальной политикой советского руководства. В качестве дополнительного источника привлекались агитационные плакаты на тему репродуктивного здоровья, материнства и детства.
Тема отражения аморального поведения в советской карикатуре уже поднималась в отдельных исследованиях[181], однако подробно на этой теме почти не останавливались.
Тут меня вызвали к редактору. Генрих Францевич сидел в просторном кабинете у окна. Радиола и телевизор бездействовали. Усложненный телефон с белыми клавишами молчал.
– Садитесь, – произнес редактор, – есть ответственное задание. В нашей газете слабо представлена моральная тема. Выбор самый широкий. Злостные алиментщики, протекционизм, государственное хищение… Я на вас рассчитываю. Пойдите в народный суд, в ГАИ…
– Что-нибудь придумаю.
– Действуйте, – сказал редактор, – моральная тема – это очень важно…
– О'кей, – говорю.[182]
В мартовских выпусках «Крокодила» художники традиционно поздравляли «наших прекрасных дам», упоминая и изображая доярок, тружениц полей, шпалоукладчиц, учительниц, матерей-героинь, медсестер, лаборанток и младших научных сотрудниц, которые не только принимали поздравления и неизбежную мимозу, но и накрывали столы до горизонта для празднующей сильной половины человечества.
Волновала карикатуристов-мужчин (а карикатура – это почти сугубо мужская сфера с редчайшими исключениями) и тема так называемых браков по расчету, причем расчетливые невесты и женихи в визуальной сатире «Крокодила» распределены примерно поровну, но все же женщин-хищниц чуть больше.
Диплом о высшем образовании для хорошенькой девушки зачастую становился всего лишь пропуском к замужеству или к синекуре – например секретарской работе в уютном кабинете, пусть и с довеском в виде немолодого шефа. Брак с ученым высокого ранга, чиновником, членом творческого союза в обществе воспринимался как выгодная партия. Правда, здесь возникали коллизии. Несмотря на откровенные предложения от престарелого академика («Леночка, хотите стать моей вдовой?», 1955, Борис Лео[183]