– Неужто, – прошептала она, – атом, затерявшийся где-то далеко внизу, силою притяжения высших сил должен, словно осколок бриллианта, слиться с божественным светом звезды?
Юный садовник, Жильбер – не живой ли это символ того, что происходит сейчас: человек из простонародья, из самых низов вмешивается в политику великого королевства, не в этом ли диковинном комедианте по прихоти парящего над Францией злого гения олицетворялись и оскорбление, нанесенное дворянству, и атака плебеев на королевскую власть?
Этот Жильбер, сделавшийся ученым, Жильбер, одетый в черный кафтан третьего сословия, советник г-на Неккера и доверенное лицо короля, – вот кто по нелепому капризу революции оказался рядом с женщиной, у которой он однажды ночью, как вор, похитил честь.
Тут королева вновь почувствовала себя женщиной и невольно вздрогнула, вспомнив о мрачной истории, рассказанной Андреа. Королева сочла своим долгом взглянуть в лицо Жильберу и самой попытаться отыскать в его чертах вложенные в них богом приметы необычного характера. Несмотря на испытываемое ею чувство, заставлявшее королеву радоваться унижению соперницы, ей тем не менее страстно хотелось причинить боль человеку, который заставил женщину так страдать.
Вместе с тем ей хотелось взглянуть – быть может, даже с ужасом восхищения, какое внушают чудовища, – на этого необыкновенного человека, который преступным путем подмешал свою подлую кровь к крови французских аристократов, который, казалось, учинил революцию для того, чтобы ему отперли Бастилию, где в противном случае он навсегда забыл бы то, что простолюдинам вспоминать не должно.
Этот ход мыслей вновь привел королеву к политическим событиям, и она поняла, что ответственность за все ее муки падает на одного и того же человека.
Конечно, Жильбер и никто иной – причина народного возмущения, пошатнувшего королевскую власть и уничтожившего Бастилию, это из-за его убеждений оружие попало в руки разным там Бийо, Майарам, Эли и Юленам.
Выходит, Жильбер – существо ядовитое и ужасное: ядовитое, поскольку он погубил Андреа, став ее любовником, ужасное – поскольку он способствовал разрушению Бастилии, став ее врагом.
Значит, Жильбера следует изучить, чтобы уметь избегать или, еще лучше, чтобы воспользоваться им.
Любой ценой нужно побеседовать с этим человеком, посмотреть на него вблизи, самой оценить его.
Ночь подходила к концу. Пробило три часа, и заря уже засветилась в верхушках деревьев Версальского парка и на мраморе статуй.
Всю ночь королева не сомкнула глаз, взгляд ее блуждал по аллеям, тронутым светлой дымкой.
Тяжелый, неспокойный сон мало-помалу завладевал несчастной женщиной.
Она откинула голову на спинку кресла, в котором сидела у растворенного окна.
Ей снилось, что она гуляет по Трианону, что из куртины вдруг появился гном с жуткой, словно в немецких балладах, улыбкой и что это язвительное чудовище, протягивающее к ней свои скрюченные пальцы, – Жильбер.
Королева вскрикнула.
Ей в ответ прозвучал другой крик.
Он ее разбудил.
Это вскрикнула г-жа де Турзель: войдя к королеве и увидев, как та, полураздетая, стонет в кресле, она не смогла сдержать возглас боли и удивления.
– Королева больна? – вскричала она. – Ваше величество, вам дурно? Позвать врача?
Королева открыла глаза. Предложение г-жи де Турзель вполне отвечало ее любопытству.
– Да, позовите врача, – отозвалась она. – Доктора Жильбера, позовите доктора Жильбера.
– Кто такой доктор Жильбер? – удивилась г-жа де Турзель.
– Новый королевский врач, его назначили только вчера. Кажется, он приехал из Америки.
– Я знаю, о ком говорит ваше величество, – позволила себе вмешаться одна из фрейлин.
– Ну-ну?
– Доктор сейчас в королевской передней.
– Значит, вы его знаете?
– Да, ваше величество, – пролепетала фрейлина.
– Но откуда? Он всего дней восемь или десять назад вернулся из Америки и только вчера вышел из Бастилии.
– Я его увидела…
– Ну, отвечайте же! Где вы его видели? – повелительно проговорила королева.
Фрейлина опустила глаза.
– Ну, так скажете вы или нет, где его видели?
– Государыня, я читала его сочинения и заинтересовалась их автором. И сегодня утром я попросила, чтобы мне его показали.
– Вот как, – с неописуемой смесью надменности и сдержанности заметила королева. – Тем лучше! Раз вы его знаете, передайте ему, что мне худо и что я желаю его видеть.
В ожидании врача королева велела войти остальным фрейлинам, переоделась в домашнее платье и принялась поправлять прическу.
II. Королевский врач
Через несколько минут, после того как королева высказала свое желание, бывшее для ее фрейлин законом, Жильбер, удивленный, слегка встревоженный и глубоко смущенный, что, впрочем, никак по нему не было заметно, предстал перед Марией Антуанеттой. Благородная и уверенная осанка, изысканная бледность человека ученого и к тому же не лишенного воображения, для которого научные занятия – вторая натура, бледность, подчеркнутая черной одеждой третьего сословия, бывшей в ходу не только у его депутатов, но и у людей, принявших революционные убеждения и считавших долгом ее носить, тонкие белые руки хирурга, выглядывавшие из простого плоеного муслина, стройные, изящные ноги столь совершенной формы, что никто при дворе не мог похвастаться лучшими даже перед знатоками из Эй-де-Беф, и вместе с тем сдержанное уважение к женщине, спокойная отвага по отношению к королеве – вот несколько быстрых и верных штрихов, которые Мария Антуанетта с ее аристократическим умом сумела подметить в докторе Жильбере, когда перед ним отворилась дверь в королевскую спальню.
Хотя Жильбер держал себя совершенно не вызывающе, в королеве нарастал гнев. В ее представлении это был отвратительный человек, она вполне естественно и почти невольно считала его одним из тех наглецов, каких часто видела вокруг себя. Виновник страданий Андреа, недоучившийся воспитанник Руссо, ублюдок, ставший человеком, садовник, ставший врачом, обиратель гусениц с деревьев, сделавшийся философом и ловцом душ, он невольно представлялся Марии Антуанетте человеком с чертами Мирабо – личности, которую она ненавидела сильнее всех на свете после кардинала де Рогана и Лафайета.
Пока она не увидела Жильбера, ей казалось, что такая громадная воля должна быть облечена в материальную оболочку гиганта.
Но когда перед нею предстал молодой человек, прямой, худощавый, со стройной изящной фигурой и мягким, приветливым лицом, она тут же обвинила его еще и в том, что он лжет своею внешностью. Жильбер, простолюдин безвестного происхождения, Жильбер, крестьянин, презренная деревенщина, был в глазах королевы виновен в том, что присвоил себе обличье человека благородного и порядочного. Гордая австриячка, заклятый враг всяческой лжи, возмутилась и мгновенно почувствовала яростную ненависть к этому ничтожеству, которого многочисленные обиды сделали ее недругом.
Близким королеве людям, привыкшим читать у нее в глазах и в часы затишья и в минуты бури, было ясно видно, что в глубине ее души бушует гроза с громами и молниями.
Но разве способен человек, пусть даже фрейлина, в таком вихре ярости и гнева разобраться в странных и противоречивых чувствах, которые сталкивались в мозгу королевы и наполняли ей грудь всеми смертельными ядами, описанными Гомером?
Королева взглядом отпустила всех, включая г-жу де Мизери.
Дамы вышли.
Дождавшись, когда за последней из них закроется дверь, королева перевела взгляд на Жильбера и увидела, что он не отрываясь смотрит на нее.
Подобная дерзость вывела ее из себя.
Взгляд врача с виду был совершенно безобиден, но так пристален, так полон скрытого умысла, так тяжел, что Мария Антуанетта почувствовала, что ей следует дать отпор подобной назойливости.
– Ну, сударь, – заговорила она, и голос ее прозвучал резко, как пистолетный выстрел, – что это вы тут стоите и смотрите на меня, вместо того чтобы сказать мне, отчего я плохо себя чувствую?
Столь резкое замечание, сопровождаемое вдобавок летящими из глаз молниями, сразило бы наповал любого придворного, заставило бы упасть к ногам Марии Антуанетты и молить ее о пощаде даже маршала Франции, даже героя и полубога.
Однако Жильбер лишь невозмутимо ответил:
– Врач, государыня, судит прежде всего по глазам. Глядя на ваше величество, изволившее меня пригласить, я не тешу пустое любопытство, а выполняю свою работу, повинуясь вашему приказанию.
– Значит, вы меня изучали?
– Насколько это в моих силах, ваше величество.
– Ну и что, я больна?
– В точном значении этого слова – нет, однако ваше величество находится в состоянии крайнего возбуждения.
– Вот оно что, – язвительно заметила Мария Антуанетта. – Что же вы просто не говорите, что я гневаюсь?
– С позволения вашего величества должен сказать, что вы изволили позвать медика, а медик изъясняется с помощью медицинских терминов.
– Пусть будет так. А откуда у меня это крайнее возбуждение?
– Ваше величество слишком умны, чтобы не знать, что врач благодаря своему опыту и знаниям угадывает лишь телесный недуг, но он не колдун, чтобы с первого взгляда проникать в глубины человеческой души.
– Вы хотите сказать, что со второго или третьего взгляда сумеете определить не только, чем я больна, но и что у меня на уме?
– Возможно, государыня, – холодно согласился Жильбер.
Королева вздрогнула и осеклась, хотя с губ ее уже готовы были сорваться резкие и едкие слова.
– Придется вам поверить, – процедила она, – вы ведь человек ученый.
Последние слова она произнесла с такою невыразимой иронией, что теперь гнев вспыхнул в глазах у Жильбера.
Но ему хватило и секунды внутренней борьбы, чтобы овладеть собой.
С безмятежным лицом Жильбер почти сразу же непринужденно ответил:
– Ваше величество весьма добры – вы присвоили мне звание ученого человека, даже не испытав меня.