Мы решили поиграть. Не буду описывать, все равно не поверите. Странно вели себя девки. Трусы снять не западло, а вот целоваться почти отказывались. Жеманничали.
Я засосал Ленку. Она вихляла попкой, а Анжелика смотрела.
Потом мы вроде поебались. Увы. Это была лишь фантазия.
Странное дело — Анжелика бесстыдничала летом, но в другие времена года была, к-х-м-м, девочкой. Меня достало. Я начал ее трогать. Ей нравилось, хотя она, конечно, валяла дурочку. Как-то раз мы были в гостях. Анжелика сидела в кресле и изучала рукоятки самодельного двухканального четырнадцатиполосного [!] эквалайзера — о, в этом доме была прекрасная музыка. Я подкрался сзади (точнее, лишь сделал вид, что подкрадываюсь) и помассировал ее грудки. Она повизжала, суча ножками и прочим.
Так прошло четыре года. За все это время я так и не врубился в женскую психологию. Теперь-то мне все понятно.
Бабе срывает башню, когда она меняет дислокацию. Не потому ли Анжелика переставала позволять себя трогать летом 1980-го, 1981-го, 1982-го и 1893-го года, но дома, в городе, хранила какое-то подобие целомудрия? Пленэр! А в Ленинграде все было совсем иначе. Как говорится, с глаз долой — из сердца вон.
Не верю я им. Они могут напиздеть все, что угодно, но отдадутся кобельку за ближайшим кустом.
Я знаю.
Как-то мы сидели в бабушкиной комнате при свечке. Девочка суетилась: как бы не протек воск на столешницу. Я приподнял подсвечник, подстелил под него лист бумаги, затем стал созерцать огонь и попытался склонить Анжелику к этому занятию. «Очень тонкая бумага, — барахлила девчонка, — только бы не протекло. Бабуленька ругаться будет». — «Не протечет. А давай дружить, Анжелика», — я по своей дурацкой детской наивности тогда верил в дружбу. Верил и после.
Я хотел всего лишь дружбы. Дружбы, поняли вы или нет.
Анжелика сказала: «Нет!» Но трусы сняла, когда я попросил ее об этом.
У наших родителей созрел какой-то совершенно идиотский план поехать на ночь глядя в Красное Село. Зачем — бог ведает. Ушастая «мыльница» словно ждала. Короче, поехали, наказав нам спать — квартира была двухкомнатной.
«Пока они едут, — сказал я, — мы сможем вместе принять душ». Пошлый эротоман! Тогда я не знал, что же это за похабщина.
Анжелике идея понравилась, ее смущало лишь то, что родители могут вломиться в квартиру в любой момент и застукать нас за неблаговидным занятием. Я настаивал, и Анжелика в конце концов согласилась.
Голая девочка! О, как я ее убеждал! Вот сейчас, говорил я, они только проехали место с цыганскими прибамбасами. Да что! Даже еще не доехали. Времени у нас много. Таким образом я склонил Анжелику к какому-то подобию детского разврата. Ее голенькая писюшка наконец замаячила на фоне зубных щеток, показывая крошечный клиторок.
Мы совершенно разделись. Анжелика несколько ломалась, как типичная самка. Наконец обнажилась.
Белые прозрачные трусики слетели в бак, в котором тетя Вера кипятила белье. Я залюбовался стройной обнаженной девочкой. Ее нагота была прекрасна!
Анжелика ступила голой ногой в ванну. От одного вида ее босой ножки у меня захолонуло сердце, как говорится. Ее отец владел магом «Маяк-202» с какой-то странной системой оптического автостопа; сколько мы ни бились, он так и не начал срабатывать. Но сейчас я любовался голой Анжеликой. И при чем тут «Маяк»?
Она открыла горячую, поморщилась, поджимая пальчики ног; я дотянулся до смесителя и дал немного холодной. Вода наконец стала мягко ласкать своими струями нежные голые девчоночьи ступни.
Совершенство во всех отношениях. Я млел. Почему-то не было стыдно, хотя ситуация вроде бы и не располагала к тому. Член стоял. Это были, конечно, не свечки в бабушкиной комнате.
Анжелика испытывала какой-то явный дискомфорт. Как-то ей было не так. Все ведь хорошо, казалось бы: умеренно теплая вода, родители далеко. Я любовался.
Долго гуляли, настолько долго, что Анже захотелось. Ключи были, мы вошли. Она сразу ринулась в туалет, захлопув дверь. На ней была нарисована, с моей точки зрения, похабщина.
Я посмотрел на эту ерунду, затем рывком распахнул дверь.
Анжелика только этого и ждала, писая, сомкнув ножки.
«Ноги-то расставь!» — повелел я.
Опять. Юг. Фрукты, овощи, для нпаших мам рестораны с так называемыми людьми — нас с Анжеликой, это, впрочем мало интересовало.
Мне безумно нравилась Анжелика. Пальчики ее ножек просто сводили с ума.
Я вспоминал, когда видел ее голые ножки еще. И тогда, когда она была маленькой девуленькой-второкласницей, и тогда, в Анапе с Ленкой, и на следующий год — где-то там же на юге. Мне хотелось их ласкать, но тогда я не отдавал себе в этом отчета.
Помню, как попросил ее пройтись босиком. Она это совершила.
Нам были заготовлены постели, мы легли. Анжелика все нервничала: мол, проснись вовремя, до приезда родителей и убирайся. Не волнуйся, увещевал ее я, все будет в норме.
Нагая девочка прижалась ко мне. Я обнял ее.
Никогда в жизни я не испытывал большего удовольствия. Какой там оргазм. Я ее обнимал.
Проснулся почти в нужное мгновение. Ключ весьма лениво поворачивался в скважине; это нас и спасло. Пулей метнулся в большую комнату, натянул одеяло до подбородка и прикинулся спящим.
Вошедшему дяде Евгению было, однако, не до того. Он стал злостно мастурбировать со своей странной конструкции проигрывателем верткальной загрузки («Корвет-двести-с-чем-нибудь»). Эта штука, вы не поверите, помимо стандартных 33 и 1/3 давала еще и 16. Ерунда. Была частота и 8, что давало совсем уж невероятно дебильный эффект.
Дядя Евгений надумал прослушать на сией частоте «Колечко» полностью — в это я врубился, поскольку дядюшка воткнул с самого начала. Помните «Кольцо»?
Тут мне приспичило по нужде. И Анжелике, думаю тоже. Такая проза жизни.
«Он не сможет прослушать даже четверть пластинки, — убеждал себя я. — Не такой уж он великий меломан».
Все оказалось не так уж просто. Мы с Анжеликой терпели, как курицы.
Наконец дядя Евгений (и что там приключилось у них в Красном, задумался я позже), выслушав вступление, нажал на крупную клавишу и ушел.
Я обнял мою голенькую девочку, потом сходил-таки в туалет.
Не далее как в сентябре того самого года, когда еще детская жизненка была полна романтики душного и горячего юга, а также прочего, мы надумали заняться легким развратом. «Сперма наверх не потечет, — с умом заключил я, — законы физики неоспоримы. Посему, если ты будешь сверху, тебе не грозит забеременеть». Вот какой был умный уже тогда. Теперь еще умнее.
Анжелика легла на меня сверху. Мы потерлись письками.
Сие было, наверно, величайшим эротическим приключением в моей жизни. Подозреваю, что и в жизни Анжелики тоже.
На этот раз комната на даче была общей. Спать нам пришлось вместе. В смысле — в одной комнате с бабушкой. Кровати с панцирными сетками были разными — а вы что ж, читатель, подумали? Было довольно-таки интересно. Я читал шведский триллер, изданный «Молодогвардейкой» в 1971-м тиражом в 215 тысяч, бабуля похрапывала. Мы с Анжеликой перебрасывались записками. Она писала невообразимые пошлости. До чего уж у маленькой девчонки может быть развито воображение!
«А я без трусиков!» — таково было первое сообщение.
«Я тоже!» — ответил я.
«Показать?»
«Покажи!»
Пауза.
«Пописаем завтра вместе?» — спросила девуленька. Я мялся. Двести второй «Маяк», эвакуированный на дачу, интересовал сильнее.
С тем и заснули.
Утром Анжелика поманила меня в так называемый лес под бесконечную песенку «Чунга-чанга!», кою включали до семи раз, я считал. «Пойдем писать», — она взяла меня за руку и повлекла между деревьев. В конце концов села на корточки, спустила трусики (о, они были весьма художественны, скажем так, белые, просто мечта фетишиста) и пустила длинную струю. Я тоже не остался в долгу. Анжелика писала долго, слегка жеманно приподнимая подол платья.
Знаете, никогда я еще с таким наслажденьем не ссал. Казалось, я выссал свой мозг. Я ссал с наслаждением.
Наконец мне это надоело и я захотел ее реально потрогать — не как обычно, в режиме игры, а так. Вот так.
Наше последнее лето.
Мы повзрослели. Наверно, сдуру.
Наши мамы долго трещали на кухне о каком-то барахле. Нам с Анжеликой не терпелось уединиться друг с другом.
Наконец нам это позволили.
Тесная комнатенка, в которую и заходить-то можно лишь боком, запах сырого белья.
— Ты дрочишь? — спросили мы дуэтом и расхохотались. Анжа скинула трусы и давай наяривать пизденку. Теперь, обратил внимание я, она весьма густо заросла по-брюнеточьи. Я двигал шкурку, любуясь Анжеликой.
Она, откинувшись на кровать, весьма бесстыдно, развинув ножки, ласкала свое естество. До чего же мне нравилась эта бесстыдно дрочащая девочка.
Мы пошли на пляж — так называемый пляж на берегу Финского залива.
Здесь была тусовка нудистов. Но мы тогда еще об этом не знали.
Анжелика разделась до купальника — черного, на мне были плавки на манер портков, уже тогда выходящих из моды.
— Как тебе? — онанистка покрутила попкой, соблазняя зачем-то меня. Странно: знала ведь, что ни черта мне не обломится.