Потом я еще пил виски. И домой попал в два часа ночи. О русских радикалах я так и не поговорил.
Меж двух столиц
Второго июня у меня должна была состояться лекция в актовом зале философского факультета Санкт-Петербургского университета. И вот за два часа до начала мне вдруг сокрушенно сообщают, что лекция не состоится, ее отменяет резко струсившее факультетское начальство. (А приехал я, между тем, по приглашению дискуссионного клуба университета. Клуб приглашал даже В. Буковского, и ничего…) Я приезжаю всё же на место действия. Люди пришли. Аудитория заперта. К СПбГУ подтягиваются милицейские подразделения. Беседую со студентами и преподавателями на улице, у памятника Ломоносову. Конец эпизода.
Четвертого июня я отправляюсь обратно в Москву. По договоренности с Rolling Stone я обещал проехать по радищевскому маршруту. Мы составляем караван из двух автомобилей. В первом, принадлежащем Rolling Stone, помещаемся: на заднем сидении: мой секретарь Елена в красном пальто с кружевами, я и Павел Гриншпун of Rolling Stone; на передних креслах — за рулем Глеб — главный редактор, и парень-фотограф (как сел, так и начинает снимать меня с переднего сидения), both of Rolling Stone. В моей «Волге», то впереди нас, то за нами, следуют пятеро моих охранников. Вперед, навстречу приключениям по пути, воспетому Радищевым! Павел держит в руке диктофон, и мы беседуем, как говорят в тюрьме, «за жизнь»: мои книги, мои жены, мои войны…
Решаем перед выездом из города отметиться у Смольного дворца, некогда «колыбели» Октябрьской революции, а ныне рабочего места губернатора Петербурга Валентины Матвиенко. Заезжаем сбоку и толпой, в количестве десяти человек, быстро шагаем мимо исторических памятников и ядовито-зеленых деревьев, вдоль подкормленных удобрениями лужаек. Странные в этом месте, смесь нацболов и Роллингов, Елена в красном пальто, кто небрит, кто с бородой, несколько пацанов в темных очках. Появляемся перед фасадом здания, где фотограф меня фотографирует: клац, клац, клац… Спиной и боковым зрением чувствую, как стекаются к нам со всех сторон менты.
— У вас есть разрешение фотографировать? — сипит приблизившийся на расстояние хватания человек в кепи и темно-синей форме. Похож он на заправщика автостанции, черные узкие усы. ФСО — определяю я, хотя с формой незнаком, но к «заправщику» прикомандированы обычные милиционеры в фуражках, значит, он главный. Охрану правительственных объектов ведет Федеральная служба охраны. Фотограф объясняет, что разрешение не требуется.
— Мы с мирными целями, — подтверждаю я. — Сфотографироваться, и только.
— Ваш паспорт! — требует «заправщик».
Я даю ему паспорт, пусть подавится. Я в таких случаях спокоен, как Фридрих Ницше, или как его герой — Заратустра.
Мы передвигаемся к милицейской будке. «Заправщик» передает паспорт милиционеру в будке. Тот начинает переписывать данные.
— Мы только пару фотографий сделаем (фотограф).
— Это ребята из журнала Rolling Stone, серьезный известный журнал. И меня вы, наверное, узнали (я).
— Да, — говорит «заправщик». — Но я обязан. У нас тут правительственный объект. У нас тут губернатор…
— Слушайте, офицер, губернаторы приходят и уходят, а Лев Толстой остается. Их никто и помнить не будет, а меня будут (я).
— Верно, — неожиданно соглашается «заправщик». — Только мне два года дослужить надо, потом домик в Крыму куплю, на родину поеду…
— Вот и я, кажется, если невмоготу станет, на Украину двину, — соглашаюсь я.
Мне отдают паспорт. Переписали данные.
— Можно мы сделаем одно фото внутри ограды, у памятника Ленину? — фотограф.
— Делайте, только ничего не устраивайте…
Идем с фотографом к ограде, у калитки и за калиткой и менты, и военные. Поют птички, раскачиваются под ветром кроны деревьев. Но, может, это не птички и не просто кроны. Я становлюсь на фоне Ленина — вождя восставшего пролетариата. Ну а что, я хочу быть вождем восставших, разве это секрет? Логично, что на фоне Ильича.
Вернувшись в машину, рассаживаемся в прежнем порядке. Павел включает диктофон. И вся моя красочная, многострадальная, но и многовеселая, приключенческая жизнь Эдварда Лимонова оседает в глубине крошечного блестящего металлического предмета. Красавицы, чудовища, сербские бойцы, менты, заключенные, французские работяги и писатели… смешаны разнообразными пейзажами и временами года: всё идет туда, в диктофон, в вечность.
Останавливаемся на заправке. Вернувшись из вонючего туалета, на бодром, но никак не летнем солнышке вспоминаю, что накануне ночью довольно много выпил. И что по правилам у меня должно быть похмелье, которого у меня никогда не бывает. Иду к автомобилю Rolling Stone, прошу открыть багажник. Извлекаю из сумки полбутылки граппы, купленной накануне. Прикладываюсь к горлышку бутыли, предлагаю Павлу of Rolling Stone. Он не отказывается. Подходит Димка по кличке Север, один из охранников.
— Что это у вас, Эдуард? (Невинный вопрос, не так ли?)
— Вам нельзя, вы на службе. Граппа.
— Никогда в жизни не пробовал граппы… — чуть ли не стонет Север — большой молодой человек в небольших очках — как Пьер Безухов из фильма.
— На, глотни. — Я протягиваю бутыль. Он глотает.
— Да, качественный продукт. Уважаю. — Отдает мне бутылку. Занимаем места в автомобилях. Беру бутылку с собой в салон. Двигаемся. От секретаря Елены пахнет неким черносливово-свежим чуингамом. Павел включает диктофон. Изо рта у меня сыпятся солдаты, заключенные, Наташа Медведева, Елена Щапова, Катя Волкова…
Мы уже в Новгородской области. Более серьезно выглядят сосны по обочинам дороги. И дорога становится заметно уже и хуже. Качество дороги, соединяющей две столицы России, я бы определил как невыносимое. В свое время к тому же выводу в XVIII веке пришел уважаемый Александр Радищев. Этому дворянину его книга обошлась трагически дорого. В мае 1790 года в книжном магазине Зотова «Путешествие из Петербурга в Москву» была продана в количестве двадцати пяти экземпляров. В магазин Зотова (видимо, нечто вроде «Фаланстера») нагрянули жандармы. Автора молниеносно арестовали, и через месяц судебная палата вынесла ему смертный приговор. Полтора месяца Радищев ждал смерти, но Екатерина II заменила казнь ссылкой в Илимский острог на десять лет. В 1802 году он покончил с собой, оставив записку: «Потомство за меня отомстит». И отомстили.
Я размышляю обо всем этом, глядя то мимо лица секретаря Елены и ее черной волны волос, то мимо лица Павла of Rolling Stone, глядя на темные сосны, на косматые старые ели Новгородской земли. В России тяжелая государственность, на борьбу с которой уходят все силы общества и силы гениев русской земли. Наше государство — жестокий тупой зверь. Что при Екатерине, что в 2008 году. Так я простенько думаю.
Вдруг мы останавливаемся. Происходит это среди глухого в общем леса, ясно, что тут нет светофоров и нет поперечных дорог. Стоят дальнобойные фуры из Германии, изо всей Европы, и мы в наших двух машинах. Стоим полчаса, час, два. Чуть сдвигаемся было, но опять многокилометровый караван замирает. Водители произвольно покидают свои автомобили, высматривают даль с обочины, бродят, уходят в лес отлить. Я ухожу отлить. Охранники следуют за мной, но скромно отворачиваются. Фотограф Rolling Stone тоже следует за мной.
— Ну нет, не за этим занятием! — возражаю я. (Он, по-моему, собирается снять меня именно за этим. Он же фотограф из Rolling Stone, не из журнала Vogue).
Ели, лианы какие-то северные на них, папоротники — красивый лес на подходе к дому Бабы-яги, но еще не у самого дома Бабы-яги.
Со скрипом сдвигаемся метров на пятьсот. Чуть впереди виден пост ДПС. Копошатся не спеша пара ментов. На самом деле Россия покрыта сетью КПП. Подобных сетей нет ни в одной стране. Они в других странах появляются временно, при введении чрезвычайного положения. У нас полицейские контрольно-пропускные пункты существуют вечно, уже при Радищеве жандармы стояли на заставах. И эти ДПС — пункты сбора дани с населения и пункты контроля за населением — просто позорно кричат об отсутствии свобод в России, о том, что у нас полицейское государство.
Один из охранников добирается до ДПС и приносит нам разгадку появления чудовищной пробки там, где к этому нет предпосылок. Ремонт дороги! Меняют покрытие. Еще через час мы добираемся до места ремонта. Все рабочие сидят в автобусах, готовые, видимо, уехать. На дороге никто не работает! Какого же! Мать их! Работали ли они в только что прошедшем времени? Не факт.
В одном месте дороги фривольный мент, играя своей палкой, стоит, закрыв собою путь встречному каравану фур и автомобилей. Мы катим, счастливчики, мимо них, несчастливых. Уже одиннадцатый час, еще светло. Мы насчитываем в восемь километров длину каравана встречных автомобилей.
После 23 часов вечера, у древнего елового леса, теперь уже такого, как у самого дома Бабы-яги, останавливаемся отлить по просьбе Елены. Женщины в таких делах более терпеливы. Это ее первый раз. В красном пальто, черные волосы гривой, она отходит вглубь леса. Дико громко поют замерзшие соловьи. Красным пятном Елена выходит из леса.
— По машинам!
Устремляемся дальше, к городу Валдай, где намереваемся поесть. Есть уже хочется даже мне. (Почему «даже»? А я ем раз в день, вечером.)
Валдай выглядит аккуратно. Павел of Rolling Stone, высадившись на потемневшей, по-видимому, главной улице города (вдали в конце улицы потому что виден абрис собора), обращается к двум юным валдайкам. Валдайки дружелюбно объясняют Павлу, как доехать до кафе «Арарат». Радищев в своем «Путешествии» забавно предупреждал путешественников о наглых валдайских девках, однако отмечал, что к моменту его путешествия они как будто сделались менее наглыми. Спрашиваю Павла, наглыми ли показались ему современные валдайки? «Нет, отличные валдайки, приветливые…»
Город выглядит ухоженным. Правда, мы в самом центре. Проезжаем до самого собора. Сворачиваем влево. Видим, что у летнего кафе сидят за столиками некие по виду гопники в тренировочных костюмах. Если это кафе «Арарат», то нам не сюда. Во