Антропоморфная руина произведет на свет многочисленных отпрысков, живущих в культуре нового и новейшего времени, включая автоматоны и разных монстров-мутантов, от персонажей Кунсткамер до Франкенштейна и Терминатора. Интересно, что под воздействием природных факторов (ветер, осадки) гигант становится подобным автоматону с эхо-акустикой. Будто персонаж театрального действа, он усиливает эмоции, рожденные в душе посетителя. И эта эмоциональная, чувственная его ипостась сочетается со знаточеской, кунсткамерной. Ведь попадая внутрь, мы могли детально и наглядно изучать строение человеческих органов.
Полифил входит в основание храма Солнца, любуется мраморами и мозаиками. В одном из коридоров на него нападает чешуйчатый огнедышащий дракон. Спасаясь от дракона, Полифил бежит во тьму глубоких коридоров башни. Блуждая внутри зиккурата, он наконец выходит к свету и оказывается в стране прекрасных нимф.
В этой стране Полифил также встречает множество руин. Одни из них напоминают разрушенные античные храмы, другие – древние надгробия с надписями. Перед отплытием на Киферу, остров Любви, где Венера соединит Полифила с его возлюбленной Полией, Полифил видит храм Полиандрий (от греческого слова «кладбище»). Разрушенный храм посвящен насильственно погибшим влюбленным. Толпы юношей и девушек приходили к нему, чтобы участвовать в скорбном обряде, посвященном похищению Прозерпины Плутоном. Античный миф рассказывает о похищении богом подземного царства мертвых, Аидом (Плутоном), прекрасной Прозерпины, дочери Зевса и богини плодородия Деметры. В результате насилия Прозерпина две трети года живет с матерью, Деметрой, в земных садах, а одну треть года проводит с Плутоном под землей в царстве мертвых. Снова руины ведут нас в подземный мир, мир мертвых с надгробиями, увековечившими на древнегреческом печальные любовные истории. Образ этого мира емко пересказал в своих исследованиях по «Гипнеротомахии Полифила» Борис Соколов:
На фронтоне храма Полифил видит надпись: «Кладбище жалостных тел, пораженных безумьем любви», а над ней, во фронтоне, лампу и сову. Он толкует сочетание этих фигур как лаконичную фразу: «Жизни летейский вестник». В центре развалин обнаруживается каменный колодец под навесом, а в его куполе – мозаика с изображением необычного любовного Аида. Над пропастью проходит двойной мост, раскаленный в центре и ледяной по краям; души холодного ада, проявившие равнодушие к любящим, стремятся в жаркую область, а ее обитатели, погибшие от чрезмерной любви, бегут к холоду. Но мосты устроены подобно лабиринтам, и души вновь попадают в прежние места, совершая безостановочный бег[21].
Неоплатонические скитания движимой Любовью по направлении к Идеалу/Эйдосу души происходят у Колонна во всей своей опасности и сложности в зиккурате, похожем на Вавилонскую башню, в лабиринтах, в руинах, соединяющих подземный и наземный мир. Важно отметить, что еще в XV веке, в эпоху Кватроченто, архитектор Филарете (1400–1469) в своих мыслях об идеальном городе (Сфорцинда) описал фантастические строения, которые, по всей видимости, послужили прототипами описываемого Колонна храма Солнца. Турецкая исследовательница Бахар Аваноглу в журнале «E-Scop» подчеркивает связь описания Колонна храма Солнца с филаретовскими, покоящимися на ордерных античных основаниях высоченными башнями, по которым можно было передвигаться с помощью спиральных пандусов. Эти башни вполне могут рассматриваться в связи с иконографией Babylon Tour[22].
Как мы увидели из предыдущих глав, с эпохи античности подземный мир мертвых воспринимался как страшная руина. В ней томились несчастные убиенные любовники. А на земле этой руине страстей со времен Ветхого Завета стала соответствовать Вавилонская башня. По сути, Колонна перенес в мир личного микрокосма отдельного человека те коллизии символического «руинного пути», что человечество издревле проделывает в борьбе со своими страстями. Этот перенос вселенских драм макрокосма в микрокосм отдельной, алчущей Любви и Красоты души, и является сердцевиной неоплатонической поэтики.
Вавилонская башня. Иллюстрация к Библии. Генезис. Глава XI. Лист из издания L’an du Monde. 1757
Самое время понять, какие же искушения символизировала именно Вавилонская башня. Прежде всего, грех гордыни. В книге Бытия рассказано, что сперва на всей земле был один язык и люди понимали друг друга. Дружно пришедшие в землю Сеннаар люди изобрели обожженный кирпич и решили построить город и башню, соперничавшие с делами божественными, высотой до небес. Господь увидел дерзкие помыслы. Наказал гордыню тем, что смешал все языки, рассеял людей по земле. Случилось «вавилонское столпотворение». Ведомые Нимродом потомки Хама перестали понимать друг друга и оставили Вавилонскую башню гигантской руиной, памятником наказанной гордыни.
С эпохи Возрождения башня со ступенчатым или спиралевидным пандусом, вавилонский зиккурат (реально существующая типология зданий в Южной Месопотамии) стали идеальным символом странствий души в разных уровнях Вселенной, от нижнего и подземного яруса, места, где все разобщены и страдают вследствие ослепления гордыней и прочими грехами, до сияющих вершин земного рая, места смирения и единения в божественном свете любви.
Известнейший пример подобного восхождения человечества по зиккурату от страстей и пороков к Любви и Красоте божественной – интерпретация художниками кругов Ада, горы Чистилища и Рая «Божественной комедии» Данте Алигьери. Важно то, что Чистилище у Данте – это гора о семи уступах, каждый из которых – смертный грех, который требуется преодолеть. И первый уступ – ярус – грех гордыни. Таким образом, с типологией руины Вавилона намечается преемственность и смысловая, и иконографическая. Важно и то, что проводником по всему мирозданию, его устройству и руинам у Данте оказывается Вергилий, который нами выбран первым античным автором, объемно представившим этическую и идейную ипостась руины в культуре. Вот характеристика Чистилища и парадоксального движения по нему, чем выше – тем легче, от трудности к легкости, от греха к добродетели, устами Дантова Вергилия:
Гора так мудро сложена,
Что поначалу подыматься трудно;
Чем дальше вверх, тем мягче крутизна.
Поэтому, когда легко и чудно
Твои шаги начнут тебя нести,
Как по теченью нас уносит судно,
Тогда ты будешь у конца пути.
Там схлынут и усталость, и забота.
Вот все, о чем я властен речь вести.
(Перевод М. Лозинского)
Доменико ди Микелино. Данте представляет свою «Божественную комедию». 1465. Флоренция. Фреска в соборе Санта-Мария-дель-Фьоре. Фото: Heroldius / Wikimedia Commons / CC BY-SA 3.0
Данте писал свою поэму в первой четверти XIV века. Художники иллюстрировали ее как раз в эпоху гуманизма и во времена расцвета неоплатонических идей, во второй половине XV века. В 1465 году в главном флорентийском соборе Санта-Мария-дель-Фьоре появилась фреска Доменико ди Микелино.
На ней Данте представляет свою «Божественную комедию». Его венчает лавровый венок. Справа от зрителя показана Флоренция. Слева адский провал за стеной. Эта трещина, руина земли постепенно переходит в зиккуратоподобный образ горы Чистилища, венчаемый земным Раем, садом Эдем. В инкунабулах (первых печатных книгах) XVI века гора Чистилище обретает устойчивую форму вавилонского зиккурата. В аллегорическом портрете Данте кисти Аньоло Бронзино (1538, Государственные музеи Берлина) поэт смотрит на ступенчатое Чистилище в мистическом сиянии с божественным огнем у вершины. Впечатляет выщербленное, руинированное состояние этой горы.
Питер Брейгель Старший. Вавилонская башня (большая). 1563. Венский музей истории искусства
Итак, гора инициации, зиккурат Чистилища становится важным символом освобождения от грехов человечества в целом и человека лично. Этот образ соотносится в неоплатонической версии с образом первого руинированного зиккурата Ветхого Завета, Вавилонской башней. Она была символом греховных помыслов людских, а именно – гордыни. Любопытно, что богатейшая иконография Вавилонской башни как великой архитектурной руины сложилась именно в эпоху маньеризма, времени, когда жили Бронзино и Питер Брейгель Старший. Известны две картины Питера Брейгеля Старшего с «портретом» Вавилонской башни (Венская и Роттердамская, обе – около 1563 года), а также сотни, если не тысячи вариаций на ее тему, созданных нидерландскими мастерами круга многочисленной семьи Брейгелей, их адептами и эпигонами.
Удивительно то, что Брейгель с его северной педантичностью впервые пересказал по-своему мистический текст 11 главы Бытия о сверхъестественном наказании за гордыню. Причина неудачи постройки для него очевидно кроется в непонимании между заказчиком и застройщиками, а также в халтурном отношении к заказу. Знакомая картина, не правда ли? Северная рациональная этика позволила Брейгелю наглядно продемонстрировать, что все беды – от неточных расчетов пропорций, неровной кладки, плохом связующем растворе. Мастер Брейгель показал ступенчатый зиккурат одновременно и как строящийся храм, и как ветшающую из-за недобросовестных строителей руину. Причем конкретными источниками иконографии его Babylon Tour послужили итальянские впечатления. В 1553 году во время путешествия в Вечный город Рим он увидел руинированный Колизей с арками, колоннами, кронштейнами, карнизами. В брейгелевских Вавилонских башнях римская архитектура фантастически сплавлена с готическими контрфорсами, аркбутанами, балконами и бойницами замков, стенами с зубчатым завершением. Ступенчатая спираль зиккурата тоже сохранена. Кстати сказать, такой экзотический симпозиум руин разных империй, в ходе которого странно общаются между собой древневосточные, античные и средневековые конструкции и декорации, во многом наладил оптику архитекторов ар-деко 1930-х годов. Им тоже нравились смешения имперской экзотики с техногенной мощью гигантских конструкций и общим тоталитарным пафосом. Поэтому проект Дворца Советов Бори