— «Брит-ха-хаяль», — сказал Гаривас и закурил.
— Вы хорошо информированы, — уважительно заметил старик.
В коридоре послышался шелест юбки, скрип паркета, и в комнату вошла та полная женщина, что приносила сливовицу.
— Юзеф, потшэбуйе спокою, змежэ пану чишьнене. — Она поглядела на Гариваса, и тот сразу понял, что в этом доме надо все делать так, как хочет эта пани. — Подвышшонэ чишьнене, пан… Хайпертеншн. Сорри май интерраптинг ю. Пшепрашем, пан.
Гаривас встал.
— Мы вас утомили, пан Юзеф. Благодарю за рассказ, за помощь. Вы разрешите нам приехать завтра?
— Да, конечно, пан редактор. — Старик поднял белую голову и мягко спросил племянницу: — О ктурэй годжине, мойя дрога?
— О двунаста, — сказала пани Гонората.
Над кровлей собора Святого Иоанна кружили голуби. Порывами дул теплый ветер. С крохотного балкончика было видно темную Вислу. Гаривас вошел в номер. Владик полулежал в кресле и читал «Повесть о смерти».
— На чем я остановился? — сказал Гаривас.
Владик отложил книгу (он четвертый или пятый уже раз откладывал книгу, когда Гаривас возвращался с балкона в номер).
— Вы сказали, что организация Анелевича сыграла в восстании незначительную роль. Как она называлась?
— «Жидовске организацие бойове». Это была молодая организация. В августе сорок второго левые спохватились и решили создать подпольную организацию.
— Трудно поверить, что до войны они были так хорошо организованы.
— Они были очень хорошо организованы. Ячейки ЭЦЕЛа существовали в Польше с тридцать восьмого года. Издавались две газеты, представь: на идиш и польском. Я тебе больше скажу. С согласия польского правительства ЭЦЕЛ создавал тренировочные лагеря и склады оружия. ЭЦЕЛ готовил боевиков для борьбы с английскими мандатными властями в Палестине.
— Вот вам и беспомощные евреи.
— Они были всякие. — Гаривас сел напротив Владика. — Они были и беспомощные, и покорные. Но они были и воюющие.
— Теперь они только воюющие.
— Они получили достаточно опыта для того, чтобы выбрать единственно верную линию поведения, — сказал Гаривас серьезно.
У него заболело в правом подреберье. Стало печь и жевать. А во рту с утра было кисло-горько, и тошнило сильнее обычного. Это было наказанием за вчерашние жирные «фляки» и за сливовицу, и за три стакана скотча. Гаривас с тоской подумал, что оперироваться рано или поздно придется. Оперироваться он боялся. Он и УЗИ оттягивал до последнего — все по-страусиному надеялся, что обойдется, само собой перестанет болеть.
— Мне все время режет слух это его «жиды», — пожаловался Владик.
— Это просто имя нарицательное.
— Да, я понимаю. А в Америке, говорят, нельзя негров называть «неграми»… Однако это слово меня раздражает. Но почему вы выбрали Варшаву? А Белоруссия и Восточная Польша? Это же была страшная резня, чудовищная… А Минское гетто?
— Владик! Владик! — Гаривас предостерегающе поднял ладонь. — Остановись. Я выбрал Варшаву. И мы будем писать о восстании в Варшавском гетто.
Он подтянул по полу сумку и вынул стопку листов.
— Я все-таки вас не пойму. Вы что же это — будете оправдывать поляков?
— Черт бы тебя побрал, — устало сказал Гаривас. — Черт бы побрал всех, кто хочет, чтобы мир был черным и белым… «Аковцы» видели уничтожение гетто и не пришли на помощь. Да, возможно, что так и было. Следует ли из этого, что поляки покрыли себя позором?
— Следует.
— Это логика пионера Пети. — Гаривас поморщился. — Это логика недалекого идеалиста.
— А какова ваша логика?
— Какова правда? — так ты должен спросить. А правда в том, что храбрый солдат это не всегда добродетельный человек. Еще правда в том, что после войны англичане сделали все, чтобы народ, переживший Холокост, не смог обрести свой дом. Правда в том, что поляки и евреи были врозь… Ты же не маленький мальчик. Ты знаешь сам, что в реальном мире нет места идеализму.
Гаривас перевел дух и подумал: «А я еще говорил Мире, что не переношу пафоса».
— Правда в том, что поляки дрались за Польшу, — сказал он, понизив голос. — И бог им судия, если они не дрались за евреев.
— Вы извините, Владимир Петрович, — тихо сказал Владик, — но мне противно это слушать. Извините.
— Я хочу быть объективным, только и всего. Перед тобой живой человек, пан Юзеф Спыхальский. Он воевал с немцами с тридцать девятого по сорок пятый. Партизанил, чудом уцелел в Варшавском восстании сорок четвертого года. Сможешь сказать ему: вы предали варшавских евреев, пан? Сможешь? У Спыхальского в Сопротивлении погиб брат. Спыхальский в бою потерял руку. И там, в Польше, были десятки тысяч таких спыхальских… Ну все, остановились. Итак. Надо, чтобы ты представлял детали. Мы не можем опрашивать старика до бесконечности. Ему тяжело вспоминать, у него тогда брат погиб. Завтра расспросим его о Петряковском, и надо сворачиваться… О чем я говорил?
— Что я должен знать детали.
— Да. — Гаривас взял лист. — Послушай. «Большая акция» немцев началась летом сорок второго. В июле немецкие власти приказали инженеру Чернякуву, председателю юденрата, ежедневно отправлять «на переселение» по десять тысяч человек. Чернякув отдавал себе отчет в том, что значит «на переселение». Еще осенью сорок первого до Варшавы дошли известия об уничтожении гетто в Белостоке и Вильно. Чернякув понимал, что начинается убийство всех евреев Польши. Вернувшись из комендатуры, он принял яд. В конце июля состоялось совещание организаций гетто. Было принято решение о создании «Жидовска Организация Боева». Они должны были связаться с подпольем вне гетто и добыть оружие.
— И что, они получили оружие?
— «Аковцы» передали им некоторое количество оружия и боеприпасов. Но третьего сентября был арестован один из руководителей, Юзеф Каплан. А другого, Самуеля Бреслера, убили, застрелили прямо на улице во время облавы. И в тот же день все оружие попало в руки к немцам.
Гаривас взял из пепельницы сигарету, затянулся.
— Их вывозили по десять тысяч человек в день. С двадцать второго июля по двадцать первое сентября сорок второго. Точка в точку — от Девятого Ава до Йом Кипур. К октябрю из четырехсот тысяч человек в гетто осталось меньше шестидесяти тысяч.
— Напомните об этом Спыхальскому, Владимир Петрович, — холодно сказал Владик. — Было четыреста тысяч жидов, осталось шестьдесят тысяч жидов. Арифметика… А польские герои ждали с оружием у ноги. — Владик беспокойно посмотрел на Гариваса. — Вы себя плохо чувствуете?
— Все нормально. — Гаривас потер бок и долго выдохнул.
— У меня есть но-шпа и фестал…
— Слава богу, что он просто жив, — сказал Гаривас. — Человек видел это своими глазами. Большая удача, что мы можем говорить с ним. Чудо, что он все помнит… Итак. Немцы разделили гетто на три района: Налевки, Ставки и в окрестностях Новолипья — от Кармелицкой до Желязной. Было ясно, что до окончательной ликвидации гетто остались считаные месяцы. И вот тогда началась подготовка к восстанию. — Гаривас щелкнул пальцами. — А помимо «Жидовска Организация Боева», существовал еще «Жидовски Звензек Войсковы». И это была сила.
— Господи, да какая там «сила»… — Владик скривился.
— Видишь ли, костяк «Звензека» составляли офицеры, а в «Боевой» элементарное военное обучение прошли единицы. К началу восстания численность «Жидовска Организация Боева» составляла около пятисот человек. Это была прокоммунистическая организация, и если «аковцы» и не стремились ей помогать, то это вполне объяснимо. А в «Жидовски Звензек Войсковы» стояли под ружьем полторы тысячи бойцов. «Звензеком» руководили кадровые военные, они поддерживали связь с Армией Крайовой.
— Уничтожение гетто началось в июле сорок второго, — сказал Владик. — Так? А восстание — в апреле сорок третьего. Чего же они ждали?
— Ждали? Они не ждали… Они вооружались. Они организовывались. Аппельбаум еще в июле сорок второго предложил Чернякуву оказать сопротивление немцам. Юденрат тогда отказался это делать. А Аппельбаум и его люди не решились выступить самостоятельно. Впрочем, тогда они и не могли ничего сделать. С начала «Большой акции» «Звензек» был отрезан от своих складов оружия. Но к январю сорок третьего в «Звензеке» уже числилось более тысячи пятисот бойцов.
— А оружие? Люди были, так. Но оружие?
— У них были мастерские. Две как минимум. Там делали гранаты. И у них были пулеметы — не меньше десяти. Это подтверждено документально. Трудно представить, где они раздобыли пулеметы, но пулеметы были. У «Боевой» были пистолеты.
— Почему они не объединились — «Боева» и «Звензек»?
Гаривас пожал плечами.
— Трудно сказать… Есть данные о том, что левая «Организация Боева» и в тех условиях гнула свою довоенную линию. Они отмежевывались.
— Бред… — брезгливо процедил Владик. — Нашли время.
— Не нам судить. Но они все же как-то договорились. Территория гетто была разделена на военные округа, каждая организация отвечала за свой округ. Кроме того, «Звензек» передал левым часть оружия. Пятьдесят пистолетов и несколько сот гранат.
— Пятьдесят пистолетов. Пятьдесят пистолетов против вермахта.
— Чем богаты, так сказать… Итак. Девятнадцатого апреля немцы начали наступление на гетто со стороны Налевок и Заменхоф. Евреи держали оборону, сожгли танк и убили несколько десятков немцев. А на Мурановской был длительный позиционный бой. В доме номер семь располагался штаб, из подвала шел тоннель. Всего бойцы «Звензека» прорыли шесть тоннелей. По ним из города доставляли еду и медикаменты. В боях на Мурановской немцы потеряли еще один танк, но двадцать шестого площадь была захвачена. Казалось, что восстание подавлено… Но двадцать седьмого апреля дело пошло так, словно гетто получило подкрепление. Через тоннель прошел отряд и атаковал немцев. А может, это даже был и не один отряд… Атака, которую предприняли евреи, была настолько мощной, что немцы на какое-то время отступили.
— Что за отряд?