—Мой сын, ему сейчас делают операцию,— пролепетала женщина, вконец растерявшись.— Вы не видели?
—Он вряд ли что-то понимает в этом,— вместо него ответил Науйокс.— А вы кто? Матушка солдата, которого оперирует фрау Ким?— догадался сразу.— Не волнуйтесь,— он ободряюще поддержал женщину под локоть.— Фрау Ким знает свое дело. И если она сказала, что все будет в порядке, значит, так и будет. Она ведь вам обещала?
—Да,— фрау Эберхарт кивнула.
—Значит, ждите и все, не волнуйтесь зря,— успокоил ее Науйокс.— Ты тоже отдохни,— он кивнул Отто на кресло.— Сядь, право, посиди. Дай человеку закончить дело. Успеет она узнать о великом решении Кальтенбруннера. Ты и так всех переполошил. Дежурному персоналу до сих пор нехорошо.
—Да, наверное, ты прав.
Бросив плащ на спинку кресла, Скорцени сел. Достал сигарету. Прикурил.
Сверху спустилась высокая медсестра, было видно, что она только что из операционной.
—Фрейлейн Герд,— фрау Эберхарт бросилась к ней.— Я знаю, вы ассистировали доктору. Как там? Как там Пауль?
—Все хорошо, любезная фрау Лотта,— Герд даже улыбнулась.— Уф, устала,— сняв шапочку, она встряхнула волосами.— Я как раз к вам. С сыном все благополучно, пока еще он находится под наркозом, но его уже отвезли в палату, и вы можете пройти к нему. Фрау Ким довольна. Все прошло хорошо. Идемте.
Она повернулась, чтобы подняться наверх, фрау Эберхарт поспешила за ней.
—Одну минуту, фрейлейн,— Скорцени остановил сестру.— А где фрау Сэтерлэнд? Она уже вышла из операционной?
—Да, у себя в кабинете.
Когда они вошли, Маренн сидела за рабочим столом и что-то писала. Рядом лежала белая шапочка, марлевая повязка с лица. Длинные каштановые волосы волной закрывали плечи. Она подняла голову, на лице явно читалась усталость.
—Что вы?— спросила недоуменно.— Случилось что-то срочное?
—По мне, так легко можно подождать до вечера,— ответил Алик, усаживаясь на диван рядом с дверью.— Куда спешить?
—Кальтенбруннер изменил приказ,— сообщил Скорцени, подходя к столу.— Ты включена в состав группы вместо Джилл. У тебя в распоряжении неделя. До второго декабря ты должна закончить все свои медицинские дела и договориться, кто тебя заменит. Мы вылетаем в Арденны второго декабря, и не днем позже.
—Я рада, что Джилл останется дома,— Маренн откинулась на спинку стула и едва заметно улыбнулась.— За себя я не боюсь. Я справлюсь. Мне будет спокойно знать, что она, как всегда, утром едет на Беркаерштрассе в Бюро переводов, а не пробирается где-то по снегу в лесу под обстрелом американцев.
—Скажи спасибо бригадефюреру,— как бы невзначай заметил Науйокс.— Пришлось все-таки вмешаться Гиммлеру. Шелленберг убедил его.
—Я знаю.
—Айстофель, за мной, за мной!
Она бежала между заснеженных елей, распахнув плащ, серебристые комья падали ей на распущенные волосы. Она бросала палку Айстофелю, и тот несся черно-серой стрелой со щенячьим визгом, находил «добычу» и прыжками возвращался к хозяйке, радостно махая хвостом.
—Айстофель, отдай! Еще раз, еще!
—Раух, остановите их!— приказал Скорцени, обернувшись.
—Зачем?— адъютант пожал плечами.— Тебя волнует, что американцы увидят ее коленки?
—Меня волнует, что они вообще ее увидят,— отрезал он.— В форме и с нашивками оберштурмбаннфюрера СС. Не исключено, что у них есть снайперы. А вот то, что она по медицинской части, издалека они как раз могут не разглядеть.
—Что ж, это верно.
Раух направился к Маренн. Айстофель зарылся в сугроб, торчали только уши и хвост. Маренн наклонилась, чтобы потянуть его за ошейник. Волосы волной упали вперед.
—Фрау, я прошу прощения,— за спиной она услышала голос Фрица.— Господин оберштурмбаннфюрер просит подойти к нему.
—Да? Хорошо. Мы сейчас.
Маренн выпрямилась, повернулась, закинула голову, смеясь. Лицо ее раскраснелось, снежинки падали на темные волнистые локоны, длинные, чуть загнутые ресницы. Она тяжело дышала после игры с собакой, грудь под распахнутым плащом взволнованно приподнималась. Их скрывали две высокие ели с широкими, раскидистыми лапами. Раух молча смотрел ей в лицо, потом опустил взгляд. Она не пошевелилась, словно не заметила. Рядом Айстофель сделал прыжок, схватив в пасть еловую ветку. Снова посыпался снег. Он упал Маренн на щеку. Сдернув перчатку, Раух провел пальцами по ее щеке, прикоснулся к ее губам. Она не отстранилась. Сказала негромко, почти шепотом:
—Не надо.
—Конечно,— ответил он так же тихо, глядя ей в глаза.— Я всего лишь адъютант. Мне не положено чувствовать.
—Не потому. Если он поймет, тебя пошлют на Восточный фронт. А там убивают теперь чаще. Мне не хотелось бы этого.
—Он понимает. Мы говорили об этом.
—Он ждет, не будем задерживаться,— она сделала шаг в сторону.
Он удержал ее за руку и, наклонившись, поцеловал в губы. Она толкнула его в плечо, но так слабо, что он едва заметил это. Отстранилась не сразу, позволив себя обнять. Но потом решительно отступила назад. Глядя перед собой в снег, снова сказала:
—Не надо.
И повернувшись к Айстофелю, позвала:
—Идем, нас ждут.
—Нельзя выставлять себя напоказ,— Скорцени встретил ее холодно.— Не стоит забывать, что мы в тылу противника. И опасность может возникнуть самым неожиданным образом. Сейчас не время для игр.
По его бесстрастному лицу нельзя было понять, сердится ли он, подозревает ли. Раух подошел следом, но во взгляде, который Отто бросил на адъютанта, не было ревности. Казалось, он ничего не заметил. Но Маренн знала — это не так. Он все понял. Но до поры до времени не покажет вида.
—Нам приказано,— оберштурмбаннфюрер продолжал весьма сдержанно,— захватить мост через Маас, чтобы воспрепятствовать переброске войск союзников. На пути у нас американская бригада. Особо шуметь нельзя. Надо решить, как ее обезвредить. Раух,— он снова бросил взгляд на адъютанта,— позови ко мне командиров подразделений. Действовать необходимо с особой аккуратностью, чтобы не раскрыть себя раньше времени. Желательно без стрельбы. Только холодным оружием. Иначе может подоспеть подмога, а это очень некстати для нас.
Красивая француженка в платье с глубоким декольте, артистка из Парижа, пела для солдат генерала Брэдли лирическую предрождественскую песню из старого довоенного кинофильма. Никто не знал, откуда она появилась в расположении. Должно быть, приехала попутной машиной. Но томный звук ее голоса мгновенно очаровал всех. Говорили, ее прислал генерал Омар Брэдли, чтобы сделать своим солдатам подарок к Рождеству.
Она сидела у костра в окружении офицеров, черные лепестки ее бархатного платья рассыпались, открывая стройные ноги в высоких военных сапогах. Офицерская шинель, заботливо накинутая кем-то, соскользнула на снег, мокрые снежинки падали на обнаженные плечи.
Она пела о любви, и перед каждым возникали картины ушедшей мирной жизни. Их опьянял вольный воздух Парижа. Завороженные ее голосом, околдованные воспоминаниями, они не заметили, как со стороны леса появились люди в камуфляже. Неслышно ступая по снегу, перебежками они приблизились к костру, окружили плотным смертельным кольцом тех, кто слушал песню.
Никто из американцев не услышал, как сдавленно вскрикнул один из них, пронзенный кинжалом в спину, как застонал, опустившись на снег, другой, как третий захрапел, обагрив кровью белый снег вокруг. Никто не увидел, как погиб четвертый, пятый, седьмой…
А песня все неслась над поляной, где резали живьем ножами с изображением готических букв на рукоятках лезвий. Лирическая песня о любви… Рождественский подарок генерала Брэдли.
Оставшихся, уже без музыкального сопровождения, расстреливали из автоматов в упор. Они все остались лежать в снегу, глядя безжизненными глазами на несущиеся ввысь сосны. Никто из них уже не видел, как высокий человек со шрамом на лице накинул на плечи француженки черный китель с погоном и она встала, подняв с земли обагренный кровью кинжал с надписью SS.
Песня кончилась. Наступила мертвая тишина. Сырая мелкая пороша, сменив симфоническую торжественность снегопада, саваном укрывала землю и мертвые тела на ней. Маренн шла, переступая через трупы. Длинный шлейф платья волочился позади, ноги то и дело проваливались в снег.
—Не хотелось бы, чтобы Джилл смотрела на подобное,— поравнявшись с ней, Раух поддержал ее под руку.
Она только молча кивнула и сжала его пальцы, затянутые в перчатку.
—Наша задача изменилась,— продолжил Раух.— Командующий 6-й танковой армией Зепп Дитрих требует, чтобы мост через Маас был захвачен в неповрежденном состоянии, быстрым безжалостным ударом. Времени у нас в обрез. Они собираются наступать по этому мосту, так что нам придется удерживать его до подхода танков.
—Наступать, здесь?— Маренн остановилась.— Вальтер говорил, что местность здесь пересеченная, танкам придется туго, вокруг густые леса. К тому же выпало много снега.
—Ты думаешь, тут кто-то слушает Вальтера, а тем более нас с тобой?— Раух усмехнулся.— Я так понял, что здесь каждый сочиняет как умеет. А тем более Зепп Дитрих. Ему вообще море по колено. Отто предложил им захватить мост южнее, там более подходящие дороги для наступления, но они и слушать не хотят. Дивизия «Гитлерюгенд» пойдет через Льеж, а «Лейбштандарт Адольф Гитлер» должна выйти к реке между Ги и Омбре-Рауз. Вот так-то. Авангардная группа «Кульман» уже на подходе, она движется по шоссе «С», они торопятся прорвать оборону, чтобы проложить дорогу основным силам, значит, и нам надо действовать быстрее. Вообще, наступать будут только эсэсовские части, фюрер сказал, что после июльского покушения он вообще больше не верит армии.
—Но при нынешних погодных условиях эти проселочные дороги, по которым они хотят наступать, быстро превратятся в грязное месиво. Будет так же, как в России в сорок первом, когда танки безнадежно застряли после продолжительных дождей.
—Я не думаю, что командиры танковых дивизий станут советоваться с нами, они, наоборот, торопятся, мол, пока снегопад, авиация союзников вынуждена бездействовать,