— Чего ты хочешь? Денег? Я заплачу.
— Ее.
Давид закашливается.
— Я не понял, — говорит глухо.
— Я хочу ее.
— Решай. Или я вызываю подкрепление и мы оформляем все официально. Или я забираю твою девушку на ночь.
2
— Что?! — не выдерживаю, вступаю в беседу. — Вообще-то я тоже здесь нахожусь.
— У меня такие связи, тебе и не снилось, — цедит Давид.
— Вот и проверим.
— За одно это предложение тебя в порошок сотрут.
— Хорошо.
— Ты даже не догадываешься.
— Будь по-твоему.
— Ты ничего не докажешь.
— Посмотрим.
— Да тебя самого упекут в тюрягу!
Полицейский ничего не отвечает, вызывает подкрепление по рации.
— Ладно, — вдруг заявляет Давид. — Забирай ее.
— Ты чокнулся?! — восклицаю я.
— Я думал он блефует, просто денег хочет.
— Ты… ты серьезно?!
— Мне не нужны проблемы с полицией.
— Я не твоя вещь. Ты не можешь дать меня напрокат.
— Отец сказал, что больше не отмажет. Ясно? Я не могу так рисковать.
— И что? Я теперь должна тебя прикрывать?
— Слушай, это же просто…
— Просто? — теряю дар речи.
Чужие пальцы скользят по моей спине. Их жар ощущается даже сквозь ткань. От лопаток к пояснице. Все ниже и ниже, заставляя дрожать.
— Не хочешь помочь своему парню?
Полицейский подталкивает меня к автомобилю. Толкает, вынуждая опереться ладонями о багажник. Останавливается сзади.
— Раздвинь ноги. Шире.
— Нет.
Сглатываю так, что горлу становится больно.
— Я должен тебя обыскать.
Резиновая дубинка легко проникает между моими бедрами, шлепает по внутренней стороне, заставляя подчиниться и выполнить приказ. Расставить ноги шире, как по команде.
— Прошу, я не…
— Вы имеете право хранить молчание, — говорит он.
Его ладони накрывают мои. Я смотрю на эти крупные, длинные пальцы. На четко очерченные, контрастно проступающие вены. Я забываю дышать.
В его руках столько силы, что это невольно завораживает. И пусть он не причиняет мне боли, не сдавливает, не сминает. Я легко могу понять на что он способен.
Его ладони поднимаются выше, застывают на плечах и соскальзывают к груди, забираются под платье.
— Все, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде.
Он сжимает мои соски, принуждая вскрикнуть.
Мне стоило надеть бюстгальтер. Но разве его бы это остановило?
— Ваш адвокат может присутствовать при допросе.
Он слегка отстраняется, отпускает меня, проводит руками по талии, по животу, ощупывает со всех сторон. И от этих прикосновений даже под кожей ощущается легкое покалывание.
— Если вы не можете оплатить услуги адвоката, он будет предоставлен вам государством.
Хриплый шепот над ухом сводит с ума. Горячие дыхание жжет похлеще каленого железа.
— Вы понимаете свои права?
Дубинка движется по внутренней стороне бедра. От колена. Выше, выше. Приподнимая платье, пробуждая лихорадочный озноб. Замирает в паре миллиметров от того места, где разгорается настоящий пожар.
Я вся подбираюсь, приподнимаюсь на носочки.
Чертовы каблуки.
Ноги напряжены до предела, мышцы нервно сокращаются, трепещут. Плоть наливается свинцовой тяжестью.
Дубинка касается другого бедра, повторяет тот же самый путь. Только наоборот. Зеркально отражает движение. Вниз. До колена.
— Вы понимаете свои права? — повторяется тот же вопрос.
Я не думаю, просто отвечаю:
— Да.
И дубинка резко взмывает вверх, прижимается между ног. Мощно, плотно. Заставляя подскочить.
Я пораженно всхлипываю.
Из меня толчками выделяется влага, нижнее белье моментально промокает. Между бедер становится невыносимо горячо. А дубинка дразняще скользит по кружеву.
Вперед. Назад. Вверх. Вниз.
Я с трудом удерживаюсь от протяжного стона.
Господи. Как это возможно?
Мой парень валяется на земле. Избитый, униженный. А я позволяю абсолютно неизвестному человеку вытворять такое, что даже озвучить стыдно.
И самое худшее — я ловлю от этого кайф.
Он перемещает дубинку, теперь она не только задевает чувствительные точки, а упирается в клитор. Низ живота сводит судорога.
Я не могу допустить, чтобы… Я не должна. Я не могу кончить вот так. От движений дубинки, которой он практически трахает меня.
Я подаюсь назад, стараюсь уклониться, соскользнуть. Сама того не ведая, я резко прижимаюсь задом к бедрам полицейского.
— А ты резвая, — насмешливо заключает он.
Его восставший член едва ли меньше его дубинки. Горячая плоть вдавлена между моих ягодиц. И пусть нас разделяет ткань, это не защитит.
Я хочу отстраниться. Я пытаюсь. Но на самом деле, я не делаю для этого ни единого движения. Выгибаюсь, льну плотнее.
Он отбрасывает дубинку.
Я впиваюсь зубами в собственный кулак, чтобы не заорать. Кусаю до крови, пока во рту не становится солоно.
Он кладет ладони на мою задницу, притягивает сильнее, совершает несколько коротких, размашистых движений. Просто трется возбужденным членом о меня, вбивает между ягодиц, не раздеваясь, не проникая.
И я кончаю.
Мое тело сотрясают волны бешенного оргазма. Позвоночник изгибается до боли. Совсем не чувствую ног. Обмякаю, продолжая трепетать, биться в мелких, почти невидимых судорогах.
— Неплохо, — он отходит в сторону, будто любуется зрелищем, и снова возвращается, поглаживает по заду. — Идти сможешь?
— Что ты… что ты делаешь с ней? — подает голос Давид.
Я молчу.
Он перебрасывает меня через плечо и относит к своему автомобилю, усаживает на переднее сиденье, пристегивает ремнем безопасности.
Я слышу, как он заводит двигатель. Я чувствую, как авто трогается с места. Я не способна заставить себя разлепить губы.
— Где ты живешь? — спрашивает он.
— Какая разница?
— Я должен знать, куда тебя отвезти.
— Как будто ты собираешься отвезти меня домой.
— А куда ты хочешь, чтобы я тебя отвез?
Коварный вопрос.
Я облизываю пересохшие губы.
— Может, отвезти тебя в полицейский участок? Посадить в камеру? — он хватает меня за волосы и притягивает ближе, шепчет на ухо: — Приковать наручниками к решетке и оттрахать?
Я плотнее сдвигаю бедра. И краснею, понимая, что это движение не укрылось от его пристального внимания.
— Не надо, — отвечаю ровно. — Я назову адрес.
И я называю.
— Любопытно, — говорит он.
— Что именно?
— Твой отец занимается ценными бумагами. Серьезный игрок на бирже.
— Откуда ты, — осекаюсь. — Кто ты такой?
Тянусь, чтобы сорвать с него фуражку. Невероятно, но я до сих пор не видела его лица.
— Не стоит.
Он перехватывает мою руку и заламывает так, что я кричу от боли.
— Будешь много знать, придется тебя убить, — продолжает спокойно.
И больше я не рискую. Мощная шея, квадратный подбородок и тонкие губы. Это все, что я могу сейчас рассмотреть. Никаких шрамов, никаких морщин. Возможно, он моего возраста. Возможно, гораздо старше, просто хорошо сохранился.
Остаток дороги проходит в молчании. Он действительно привозит меня домой. И я проклинаю себя за то, что испытываю разочарование.
Так и тянет спросить: все?
— Ева, — говорю я.
— Что? — в его голосе звучит легкое удивление.
— Меня зовут Ева.
Он ограничивается кивком.
А я не могу оторвать взгляда от его мускулистых рук, от крупных, длинных пальцев, сжимающих руль.
— Чего ты ждешь? — спрашивает он.
Действительно — чего? Чтобы он спросил номер моего телефона? Пригласил на свидание?
Мой парень отдал меня ему. На ночь. Я стонала и извивалась как последняя шлюха, когда он водил между ног своей дубинкой.
— Хочешь продолжить? — криво усмехается, проводит ладонью по моей шее. — Ну, можешь отсосать мне на прощание. Чтобы лучше запомнилось.
Кровь мгновенно приливает к лицу. Я вырываюсь и выскакиваю из машины. Шальной пулей.
— Передай отцу, пусть не наглеет с воровством, — бросает мне вслед.
Но я не придаю этой фразе никакого значения.
А зря.
Я спешу поскорее добраться до ванной комнаты, сбрасываю одежду, становлюсь под горячие струи, отчаянно пытаюсь смыть с себя все эти противоречивые чувства.
Я рыдаю. Долго не могу успокоиться. Но еще дольше я чувствую на себе его руки. Причем везде и сразу. Это какое-то наваждение, не иначе.
Чуть позже я узнаю, что Давид запомнил номер полицейского авто, пробивал по базе, хотел поквитаться, но так и не нашел этого человека. Выяснилось, что авто с таким номером никогда не существовало.
Моему жениху не удалось отомстить. Точнее — моему бывшему жениху. Ведь я расторгла помолвку за неделю до свадьбы.
3
Пусть отец не наглеет с воровством.
Эта фраза отчетливо всплывает в моей памяти ровно через год, когда все наше имущество конфискуют, отца бросают в тюрьму за мошенничество, а меня и мою мать регулярно вызывают на допросы.
Даже обидно.
Я ушла из дома и с головой окунулась в самостоятельную жизнь. Наконец, обрела независимость. А общие неприятности все равно затронули. Еще и как. Мой босс уже недобро косится на меня, когда я в очередной раз беру день за свой счет. Вряд ли он станет воспринимать ситуацию позитивнее, если узнает о проблемах с законом. И хоть проблемы не лично у меня, это роли не играет.
Мать считает, трагедия должна всех нас сблизить и дать второй шанс, сплотить на новый лад. А я считаю, тут ничего не поможет. Мосты давно сожжены.
Когда я отказалась выходить замуж за Давида, отец отказался оплачивать мои счета, сразу перекрыл кислород. В финансовом смысле. Либо я должна связать судьбу с его кандидатом, либо могу убираться куда подальше, ибо мне не светит ни гроша.
Я решила, лучше жить в нищете, чем рядом с человеком, от прикосновений которого тошнота подкатывает к горлу.
Шантаж не прошел.
Я собрала самые необходимые вещи, нашла дешевую комнату в студенческом общежитии и занялась поисками работы. Сперва устроилась в первое попавшееся место, лишь бы денег получить. Потом подыскала вариант получше. Через пару месяцев устроилась личным ассистентом, добилась повышения зарплаты.