Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым. Том 3 — страница 6 из 18

Кильца — довольно большая деревня, стоит на левом высоком берегу реки Мезени (от реки до высокого берега простирается тот же наволок, что и под деревней Печищем); в 2-х верстах от д. Печища (ниже по течению реки); у деревни впадает в Мезень небольшая речка; деревня расположена глаголем в несколько порядков; сюда переводят церковно-приходскую школу из д. Кузьмина городка; жители деревни хвалятся своим не только мужским, но и женским пением[103].

Чупов Иван Алексеевич

Иван Алексеевич Чу́пов — крестьянин дер. Кильцы, роста среднего или несколько выше, лет около 30. Он женат, имеет нескольких маленьких детей и держит при себе старуху-матъ. Живет он посредственно, отдельным домом. Кроме земледелия, он занимается кузнечным ремеслом, которое перенял от отца; кроме того, он лечит лошадей. Своею понятливостъю он произвел на меня приятное впечатление. У него есть еще братья: Афанасий и Николай. Оба живут отдельными домами и семейны. Первый живет рядом с Иваном, а второй, лесник, живет на конце деревни. Они также занимаются кузнечным ремеслом и переняли у отца старины, но знают их, по-видимому, хуже, чем Иван; по крайней мере, Николай упорно отказывался петь старины, ссылаясь на забывчивость, хотя образцы напевов пел охотно. Все они обладают приятными грудными голосами, старинам научилисъ от отца и частью от дяди Ивана Егоровича Чупова. А. И. Чупов пропел мне шесть старин: 1) «Дунай» (без конца), 2) «Рождение Сокольника, отъезд и бой его с Ильей Муромцем», 3) «Васька-пьяница и Кудреванко-царь», 4) «Купанье и бой Добрыни со Змеем». 5) «Отъезд Добрыни и неудавшаяся женитьба Алеши Поповича» и 6) «Василий Окулович и Соломан». По словам его и его брата Афанасия, старины поют у моря иногда и хором. Поэтому я записал на фонографе мотивы первых четырех и последней старины с пения двух лиц: Ивана и Афанасия.

367. Дунай

(См. напев № 37)

А во стольнём было городи во Киеви

А у ласкова князя да у Владимера

Уже было пированьицё-почесьён пир,

А про многих кнезей, про многих бояроф,

5. А про тех руських сильних про богатырей,

А про тех же полениць да приудалых-е,

А про тех про купьцей, людей торговых-е,

Ише пир-от идёт нонь пир навесели;

Ише день-от идёт день ко вечору,

10. Красно солнышко катицьсе ко западу,

А ко западу катицьсе — ко закату.

Ише фсе на пиру нонь напиваюцса,

Ише фсе на чесном нонь наедалисе;

Ише фсе на пиру да пьяны-весёлы,

15. Ише фсе на чесном нонь приросхвастались:

Ише сильней-от хвастат своей силою,

А богатой-от хвастат золотой казной,

Ише средней-от хвастат шыроким двором,

А наезницёк хвастаёт добрым конйм,

20. А веть глупой-от хвастаёт молодой жоной,

Неразумной-от хвастаёт родной сёстрой,

Уш как умной-разумной старой матушкой:

«У ей, що было, не было — нонь фсё прошло!»

А Владимер-княсь по грынюш(к)и погуливат,

25. Он сапок о сапок сам поколачиват,

Сереберьчятыма скопками набрякиват,

Он и белыма руками прирозмахиват,

Он злаченыма перснями принашшалкиват,

Ише сам из рецей он выговарыват:

30. «А уш вы ой еси, князя, мои бояра,

Уш вы руськия сильния богатыри,

Уш как фсе поленици приудалыя,

Ише те же купьци, люди торговыя!

У нас фсе нонь во городи поженёны,

35. А красны девушки взамуш фсе повыданы, —

Я один-ле нонь молодець холост хожу,

Я холост-де хожу да нежонат жыву.

Вы не знаете ле где-ка мне обручьници

А обруцьници вы мне-ка красной девици:

40. А котора бы девиця красотой красна,

Красотой бы красна и ростом высока,

Да лицё-то у ей — да как и белой снек,

У ей ягодници — как-бутьто алой цвет,

Очи ясны у ей — как у ясна сокола,

45. Брови черны у ей — как у черна соболя,

А ресници-ти у ей — как два чистых бобра,

А походочька у ей была павиная,

А тиха-смирна рець бы лебединая?..»

Тут и большой-от кроицьсе за средьнёго,

50. А тут средьней бороницьсе за меньшого,

А от меньшого, сидят, долго ответу нет.

И-за того где стола было окольного

Выставал тут удалой доброй млодець,

А по имени Добрынюша сын Микитич млад.

55. Он поближе ко Владимеру подвигаицьсе,

Он пониже Владимеру поклоняицсэ:

«Уш ты батюшко Владимер, князь стольнекиевский!

Ты уволь-ко, Владимер, мне слово сказать, —

Не уволь миня за слово скоро казнить,

60. Ты скоро где сказнить, скоре повесити,

Не сылать меня ф сылоцьки во дальния,

Не садить во глубоки темны подгрёбы!»

Да говорит тут Владимер таково слово:

«Уш ты ой еси, Добрынюшка сын Микитиць млад!

65. Говори-тко-се, Добрынюшка, що те хоцицьсе;

А не будёш у мня за слово ты скоро сказнён

А скоро ты сказнён, скоро повешон же,

Не сошлю я тя ф сылоцьки во дальния,

Не посажу во глубоки ф тёмны подгрёбы!»

70. Да говорил тут Добрынюш(к)а таково слово:

«Уш ты ой еси, Владимер, княсь стольнекиевской!

У тя ес<т>ь где двенаццэть темных подгрёбоф;

У тя ес<т>ь там сидит да пу<о>терёмщицёк,

А по имени Дунаюшко сын Ивановиць;

75. Он веть много бывал нонь во других землях,

Он много служил, Дунай, другим кнезьям,

А кнезьям где служил фсё кнезевицям,

Королям он служил и королевичам.

Он не знаёт ле где тибе обручници,

80. А обручници не знаёт ле красной девици:

А котора бы девиця красотой красна,

Красотой бы красна и ростом высока,

А лицё-то у ей — да ровно белой снек,

У ей ягодьници — как-бутьто алой цвет,

85. Очи ясны у ей — как у ясна сокола,

Брови черны у ей — как у черна соболя,

А ресници у ей — как два чистых бобра,

А походочька у ей была павиная,

А тиха-смирна бы рець лебединая?»

90. А Владимеру тут реци прилюбилисе;

А да закричял он своим да громким голосом:

«Уш вы ой еси, слуги мои верные!

Да вы берите-тко ключи да фсё железные,

Отмыкайте-тко подите глубоки темны подгрёбы,

95. А берите Дунаюшка за белы руки,

А ведите вы Дуная на поцесьён пир!»

А на то ёго слуги не ослушались;

Они брали ключи да фсё железные,

Отмыкали бежали глубоки темны погрёбы,

100. Они брали Дунаюшка за белы руки,

А вели они Дуная на поцесьён пир.

Проходя идёт Дунай на красно крыльцо,

Проходя идёт Дунай в нову горницю.

Он и двери отпирал с крюкоф на пяту.

105. Он и крёст-от кладёт по-писаному,

Он поклон-от ведёт по-учоному;

Он кланялса на все чотыре стороны:

Во-первы-ти он князю-ту Владимеру;

Во-вторы-ти он кланялса крестовому —

110. А крестовому он братёлку названому,

Он веть молоду Добрыни сыну Микитичю.

Во-третьи-ти он кланялса фсё старому,

Во четво(ё)ртой рас кланялса весёлым гостям.

Говорыл тут Владимер-княсь таково слово:

115. «Уш вы ой еси, слуги мои верныя!

Вы налейте-тко цяру зелена вина,

А не малу, не велику — ф полтара ведра, —

А подайте-тко Дунаю сыну Ивановичю!»

А на то ёго слуги не ослушались,

120. Наливали ету чярочьку зелена вина

А подавали Дунаю сыну Ивановичю.

Принимал Дунай цяру единой рукой,

Выпивал эту цяру к единому духу.

Говорил тут Владимер-княсь таково слово:

125. «Уш ты ой еси, Дунаюшко сын Ивановиць!

Уш ты много бывал нонь во других землях;

Уш ты много служил нонь другим кнезьям,

Ты кнезьям где служил и фсё кнежевичям,

Королям ты служил и королевичям.

130. Ты не знаёш ле где-ка мне обручьници,

Ты обручьници не знаш ле красной девици:

А котора девиця бы красотой красна,

Красотой бы красна и ростом высока,

А лицо-то у ей — аки белой снек,

135. У ей ягодьници — как-бутьто алой цвет,

Очи ясны у ей — как у ясна сокола,

Брови черны у ей — как у черна соболя,

А ресници у ей — как два чистых бобра,

А походоцька у ей была павинная,

140. А тиха-смирна бы речь лебединая?..»

Говорит тут Дунаюшко таково слово:

«Уш ты ой еси, Владимер, княсь стольнекиевский!

Я сидел во тюрьме у тя двенаццэть лет:

Уш я где не бывал, да нонь фсё забыл!»

145. Наливал Владимер чярочьку зелена вина,

Он не малу, не велику — ф полтара ведра, —

А да подавал он Дунаю сыну Ивановичю.

Принимал Дунай чяру единой рукой,

Выпивал ету чярочьку к едному духу.

150. Говорил тут Владимер-княсь таково слово:

«Уш ты ой еси, Дунаюшко сын Ивановичь!

А не знаёш ле ты где-ка мне обручьници?»

Говорил тут Дунаюшко таково слово:

«А во том где-ка в Цярьсве в Ляховиньском где,

155. А во том же во городе-то Ляхове,

У того у короля у ляховинского

У ёго ноньче было нонь две дочери:

Уш как первая доць была Наста́сея,

Уш как фторая доць была Опраксея.

160. Ишше та Настасея-королевисьня

Ишше та где, Владимер-княсь, не тибе чота,

Не тибе чота, Владимер-княсь, не тибе ровня,

Не тибе ровня, Владимер-княсь, не тибе жона:

Ише та — полениця преудалая.

165. А веть фторая дочь была Опраксея,

Ише та Опраксея-королевисьня;

Ише та где, Владимер, и тибе чота,

А тибе чота, Владимер-княсь, та тибе ровня,

А тибе ровня, Владимер-княсь, пусть тибе жона:

170. А красотой она красна и ростом высока,

А лицо-то у ей — бутьто-аки белой снек,

У ей ягодьници — как бутьто алой цвет,

Очи ясны у ей — как у ясна сокола,

Брови черны у ей — как у черна соболя,

175. А ресници у ей — как два чистых бобра,

А походочька у ей была — павиная,

А тиха-смирна речь — да лебединая!»

А Владимеру тут речи прилюбилисе,

По ретивому серцу роскатилисе:

180. «А дак ты ой еси, Дунаюшко сын Ивановичь!

Ты бери-тко у меня силу-рать великую,

Колько надобно, беры ты золотой казны;

Поежжай только ф Чярьсьво в Ляховиньскоё

А за той Опраксеей-королевисьней;

185. А добром как король даст, дак ты добром бери,

А добром не даёт — бери силою!»

А говорил тут Дунаюшко таково слово:

«Уш ты ой еси, Владимер, княсь стольнекиефьский!

Мне не нать твоя сила-рать великая,

190. А не надо твоя и золота казна, —

Уш ты дай мне брателка крестового,

Дай крестового мне брателка названого,

Дай мне молоца Добрыню сына Микитичя!

А поедём мы с им ф Цярьсьво в Ляховиньскоё

195. А за той мы Опраксеей-королевисьней;

Нам добром король даст, дак мы добром возьмём,

А добром нам не даст, мы возьмём силою!»

А тут стали молоцци где снарежатисе,

А поскоре того удалы стали сподоблятисе:

200. Надевали на сибя они платьё цветноё,

Одевали они збрую фсю богатырьскую,

Выводили они ноньче добрых коней,

А седлали-уздали они добрых коней.

А садились молоцьци тут на добрых коней,

205. А поехали они в Цярьсьво в Ляховиньскоё.

Тут не видели поески богатырьское,

Только видели: ф чистом поле дым столбом валит.

Не путём они ехали, не дорогою, —

Они ехали дорожечькой прямоежжою.

210. Они приехали ф Цярьсьво в Ляховиньскоё.

Они заехали в город не воротами, —

Они скакали черес стены городовое,

Церес те они башни наугольние.

Они приехали к королю тут к шыроку двору —

215. А скакали молоцьци тут со добрых коней;

Они оставили коней не привязаных,

Не привязаных оставили не приказаных.

А пошол тут Дунаюшко на красно крыльцо, —

А пошол он, Добрыни наговарывал:

220. «Уш ты ой еси, Добрынюшка сын Микитичь млад!

Ишше що мне в короля в грыдьни не понравицсэ, —

Закрыцю я своим да громким голосом,

Уш я стукну двереми в ободьверины.

Ты поди ты тогда по городу по Ляхову;

225. Поди бей ты тотар да фсех до едного:

Не остафь ты на улици не курици,

Не единого тотарина для семени!»

А ушол тут Дунаюшко на красно крыльцо,

Проходя идёт Дунаюшко ф светлу грыню,

230. Становилса он на место на гостинноё.

Выходил тут король веть ляховиньские:

«Уш ты здрастуй, Дунаюшко сын Ивановичь!»

Говорыл тут Дунай таково слово:

«Уш ты здрастуй, король ляховиньские!»

235. Говорит тут король таково слово:

«Уш ты ой еси, Дунаюшко сын Иванович!

Уш ты жить ле пришол але служить ко мне?

У миня тибе робота не цяжолая —

А играть-де тибе нонь в звоньчяты гусли,

240. Утешать Опраксею-королевисьню!»

Говорыл тут Дунаюшко сын Ивановичь:

«Уш ты ой еси, король ляховиньские:

Я не жыть-де пришол и не служить тобе;

Я пришол-де, король, к тибе посватацьсе

245. Я на той Опраксеи-королевисьни

Я за нашого князя за Владимера!»

А король-от скричел, аки зверь зревел:

«Не оддам я за плута, за мошенника;

Не оддам я за вора, за розбойника,

250. Я за вашого князя за Владимера!»

Говорил ёму Дунаюшко во фто́рой рас:

«Уш ты ой еси, король-де ляховиньские!

Я пришол веть, король, к тибе посватацьсе;

А добром ты нам даш — дак мы добром возьмём,

255. А добром не даёш — мы возьмём силою!»

Заревел тут король по-звериному,

Зашипел тут король по-змеинному,

Засвистел тут король по-соловьёму:

«Не оддам я за плута, за мошенника;

260. Не даю я за вора, за розбойника

Я за вашого князя за Владимера!»

Ише тут-де Дунаю за беду стало,

За велику досаду показалосе.

Говорил ёму Дунаюшко во третей рас:

265. «Я пришол веть, король, к тибе посватацьсе

Я за нашого князя за Владимера

Я на той Опраксеи-королевисьни;

А добром ты нам даш — дак мы добром возьмём,

А добром нам не даш — дак возьмём силою!»

270. А король-от скричел тут, аки зверь зревел:

«Не оддам я за вора, за розбойника;

Не даю я за плута, за мошенника,

Я за вашого князя за Владимера!»

А тут-де Дунаю за беду пришло:

275. Его ясны-ти очи сомутилисе,

Богатырьско ёго серьцё розъерилосе,

А могучи ёго плечя росходилисе.

Затоптал он во середы кирпичьние, —

А посыпались тут пецьки фсе муравлёны.

280. А пошол тут Дунаюшко ис светлой грыни,

Он и стукнул двереми в ободьверины.

Выходил тут Дунаюшко на новы сени —

Он пошол к Опраксеи-королевисьни.

Он на сенях-то прыбил двенаццать сторожоф,

285. Он замки-ти веть шы́плёт аки пугофки.

Заходил он к Опраксеи во светлу грыню.

Тут сидит-ткёт Опраксеюшка золоты́ красна́;

По кобылоцькам[104] у ей сидят сизы голубы,

По набилочькам у ей — да ясны соколы,

290. По подножечькам у ей — черны куночьки.

У ей сизы-ти голубы розлеталисе,

У ей ясны-ти соколы роспрятались,

У ей черны-ти куночьки рос<с>какалисе.

Говорил тут Дунаюшко таково слово:

295. «Уш ты ой еси, Опраксея-королевисьня!

Ты срежайсе, Опраксеюшка, по-дорожному;

Ты, получше коё платьё, то с собой бери,

А похуже которо, то и здесь остафь!»

Говорит тут Опраксея таково слово:

300. «Уш ты ой еси, Дунаюшко сын Ивановичь!

У мня нет ноне крылышка-та правого,

Нету правого крылышка прави́льнёго,

Ише нет у мня ноньче родной сёстры

Ише той Настасеи-королевисьни;

305. А была бы она — с вами приуправилась!»

А тут ето Дунаюшку за беду прышло,

За велику досаду показалосе, —

Говорил тут Дунаюшко таково слово:

«Уш ты ой еси, Опраксея-королевисьня!

310. А была мне своя бы вольня волюшка,

Я за эти твои речи прегрубыя

Я сказнил бы, срубил тибе буйну голову!»

Тут и стала Опраксеюшка снарежатисе,

А поскоре-де того она сподоблятисе,

315. А получше коё платье, то с собой брала.

А тут брал ей Дунаюшко за белы руки,

А повёл ей Дунаюшко и-светлой[105] грыни.

А выходят они да на новы сени, —

А по сеням текут ручьи кровавыя.

320. Говорит тут Опраксея таково слово:

«Уш ты ой еси, Дунаюшко сын Ивановичь!

Ише ес<т>ь <г>де-небудь в других землях,

Ише ес<т>ь <г>де-небудь и у других кнезей

А из-за хлеба давают, из-за соли[106];

325. А миня-де родитель схо́жой[107] батюшко

Со великого дават меня кроволитея!..»

А пошли где они тут со красна крыльца.

А во ту где-ка пору и во то время

Ише тот-де Добрыня сын Микитиць млад

330. Он и ходит по городу по Ляхову,

Он и бьёт-де тотар да фсех до едного.

А во ту где-ка пору и во то время

Услыхал тут король веть ляховиньские,

Выходил тут король на красно крыльцо,

335. Говорил тут король веть таково слово:

«Уш ты ой еси, Дунаюшко сын Ивановичь!

Просим милости ко мне хлеба-соли кушати,

А гусей, белых лебедей порушати!»

Говорыл тут Дунаюшко сын Ивановичь:

340. «Уш ты ой еси, король веть ляховиньские!

На приездинах ты гостя не употчовал, —

На отъездинах гостя не учостовать!»

А да говорил тут король да ляховиньские,

Говорил ишше король тут таково слово:

345. «Уш вы ой еси, удаленьки добры молоцци!

Вы остафьте мне на улици хош по курици,

Вы единого тотарина — для семени!»

И садил ей Опраксеюшку на добра коня, —

Посадил он веть ей нонь позади себя, —

350. А поехали они да нонь ис цярьсьва вон.

А поехали, они ехали ноньче в стольней Киев-град.

Они ехали молоцьци где по чисту полю,

А наехали они на ископыти[108] лошадиные.

А на тех ископытях было потписано:

355. «А поежжала тут полениця преудалая,

356. Ише та Настасея-королевисьня».

Далее певец не знал.

368. Рождение Сокольника, отъезд и бой его с Ильей Муромцем

(См. напев № 38)

А да ко тому было ко морю, морю синёму

А ко синёму как морюшку Студёному,

Ко тому было ко камешку-ту ко Латырю,

А ко той как бабы да ко Златыгорки

5. А к ней гулял-ходил удалой веть доброй молодець,

А по имени старой казак Илья Муромець.

Он ходил-гулял Илеюшка к ней двенаццэть лет,

Он веть прижыл ей чадышко любимоё.

Он задумал стары ехать во чисто полё;

10. Он веть стал где Златыгорки наговарывать

Наговарывать как крепко ей наказывать,

Оставлял он веть ей ноньче свой чудён крес,

Он ище оставлял с руки злачен перстень:

«Уш ты ой еси, баба да фсё Златыгорка!

15. Если сын у тя родицьсе, оддай чудён крес(т);

Если дочь у тя родицьсе, оддай злачен перстень!..»

А поехал тут старой казак во чисто полё.

Много-мало тому времени минуицьсе, —

А от той-де от бабы от Златыгорки

20. От ней рожаицсэ молоденькой Сокольницок.

Он не по годам ростёт Сокольник — по часам:

Каковы-то люди в людях во сёмнаццать лет,

А у нас был Сокольницёк семи годов.

Ишше стало Сокольнику двенаццэть лет.

25. А тут стал выходить да на красно крыльцо,

Он зрить-смотреть стал ф трубочьку подзорную:

Во-первы-ти он смотрел нонь по чисту полю,

Во-фторы-ти он смотрел нонь по синю морю,

Во-третьи-ти он смотрел на соломя (так) окатисто,

30. Во-последни он смотрел на стольне Киев-град.

Он задумал съездить взять веть крашен Киев-град.

Он веть стал просить у маменьки благословленьиця:

«Уш ты дай мне-ка, мать, благословленьицё

Мне-ка съездить добру молоцьцю на чисто полё!»

35. А даёт ёму маменька благословленьицё,

А даёт ёму родима, наговариват:

«А поедёш, моё дитятко, во чисто полё;

А наедёш ты ф чистом поли на старого:

А борода-та у старого седым-седа,

40. А голова-та у старого белым-бела,

А пот старым-то конь был наубел он бел,

Хвост-от, грыва у коня была черным-черна;

До того ты до старого не доежживай,

Не доежживай до старого — с коня скаци;

45. До того ты старого ты не дохажывай,

А тому где старому ниско кланейсе:

А веть тот тибе старой казак — родной батюшко!»

А веть тут ето Сокольнику за беду пришло,

За велику за досаду показалосе.

50. А снарежалсе тут Сокольник ф платьё ф цветноё,

Одевал он на себя збрую богатырскую.

Выводил тут Сокольничок добра коня;

Он седлал-уздал Сокольничок добра коня:

Он на коничька накладывал сам потничьки,

55. Он на потнички накладывал фсё войлучки,

Он на войлучки седёлышко черкальскоё

О двенаццэти пот(п)руженьках шелковых-е,

Он тринаццату потпругу — церес хрибётну кость

Церес ту церес степь лошадиную.

60. Тут заскакивал Сокольник на добра коня.

А не видели, Сокольник как на коня скоцил,

Только видели, Сокольник как ф стремяна ступил;

А не видели поески богатырьское,

Только видели: во полюшки курева стоит,

65. Курева где стоит — да дым столбом валит.

А тут выехал Сокольник на чисто полё,

Он и стал по чисту полю розъежживать.

Он и ездит во поли, потешаицьсе,

Он тотарьскима утехами забавляицьса:

70. Он и свищот копьё своё по поднебесью,

Он и правой рукой бросит, левой потхватит;

Он веть сам ко копейцю приговарыват:

«Уш я коль лёкко владею нонь тобой, копьё,

Столь лёкко мне повладеть старым казаком!»

75. А по утрицьку-утру было ранному,

По восхожому солнышку как было красному

Выходил тут стары казак из бела шатра.

Он зрил-смотрел во трубочьку ф подзорную:

Он первы-ти смотрел на стольне Киев-град,

80. Во-фтори-ти он смотрел да по чисту полю;

Он завидял во чистом поли неприятеля.

А да заходил тут старой казак во белой шатёр:

«Уш вы ой еси, удалы добры молоцьци!

А готово[109] те спать, да вам пора ставать,

85. А пора вам ставать, дак время ехати,

Уш нам ехать веть надо во чисто полё:

В поли ездит ес<т>ь удаленькой доброй молодець.

У нас ехати Ивашку Долгополому, —

У нас то было дитятко едрёноё

90. А едрёно оно дитятко непроборноё, —

Понапрасно погубит свою буйну голову.

У нас ехать Олёшеньки Поповичю, —

У нас то было дитятко несильнёё,

Умом-раз(ум)ом дитятко заплыфьциво, —

95. Понапрасно погубит свою буйну голову.

У нас ехать Добрыни сыну Микитичу, —

У нас то было дитятко едрёноё

А едрёно было дитятко то вежливо

Было вежливо дитятко очесливо, —

100. Он и можот добра молоцьця принаехати,

Он и можот ёго да приобъехати,

Он и можот добру молоцьцю и цесь воздать!»

Тут и стал где Добрынюшка снарежатисе:

Надевал он на себя латы кольцюжныя,

105. Надевал он где платьцё-то цветноё,

Надевал он на сибя збрую богатырьскую.

А пошол тут Добрынюшка из бела шатра,

Выходил тут Добрыня из бела шатра,

Он седлал-уздал Добрынюшка добра коня,

110. А заскакивал Добрынюшка на добра коня,

Он поехал Добрыня во чисто полё.

Выежжал тут Добрынюшка на чисто полё,

Он наехал Сокольника во чистом поли.

Он наехал ёго да приобъехал же,

115. Он соскакивал Добрынюшка со добра коня,

Он тому где молоцьцю сам ниско кланялса:

«Уш ты здрастуй, удаленькой доброй молодець!

А которого ты города, коей земли?

А которого оцьця ты, коей матери?

120. Тибя как, молодець, нонь именём зовут,

Тибя как величают по извотчины?

А куда ты нонь едёш, куда путь дёржыш?»

Отвечал тут удалой доброй молодець:

«Уш я еду к вам на славной крашен Киев-град,

125. Уш я руських богатырей повысмотрю,

Я на сабельку богатырей повырублю,

На бумажечьку богатырей вас повыпишу,

Я на быстру на реченьку повысвищу.

Уш я старого казака конём стопчю,

130. Я Владимеру князю голову срублю,

А кнегину-ту Опраксею за себя возьму,

Уш я Киев-от горот весь огнём сожгу,

Уш я церкви-ти Божьи фсе под дым спущу!..»

А тут заскакивал Добрынюшка на добра коня,

135. А поехал Добрыня ко белым шатрам.

А приехал Добрынюшка ко белым шатрам,

Заходил тут Добрынюшка во белой шатёр,

Говорил тут Добрыня таково слово:

«Уш ты ой еси, старой казак Илья Муромець!

140. Уш там ездит в поли молодець — не моя чота,

Не моя чота ездит, не моя ровня.

А да он того-ле он от моря да моря синёго,

Он от синёго веть морюшка Студёного,

От того он от камешка от Латыря,

145. Да от той он от бабы от Златыгорки;

А зовут ёго молоденьким Сокольником.

Он веть едёт к нам на славен крашен Киев-град,

Он и хочот нас богатырей повысмотреть,

Он на сабельку богатырей нас повырубить,

150. На бумажечьку богатырей повыписатъ,

Он на быстру на реченьку повымётать,

Тибя старого казака конём стоптать,

А Владим(ер)у князю голову срубить,

А кнегину-то Опраксею за себя взамуш взять,

155. Хочот Киев-от горот весь огнём сжекчи,

А как церкви-ти Божьи фсе под дым спустить!»

А тут-де старому за беду пришло,

За велику за досаду показалосе.

Тут и стал где стары казак снарежатисе,

160. Поскоре того Илеюшка сподоблятисе:

Надевал он на себя латы кольцюжныя,

Надевал на себя он платьё цветноё,

Он и брал с собой збрую фсю богатырскую.

А пошол тут старой казак из бела шатра,

165. А седлал-уздал стары казак добра коня,

Он поехал старой казак ф чисто полё,

Он наехал Сокольника на чистом поли.

Заревел тут Сокольник по-звериному,

Засвистел тут Сокольник по-соловьёму,

170. Зашипел тут Сокольник по-змеиному:

Тут и матушка сыра земля потряхаласе,

А сыры-ти тут дубы погибалисе

А вёршиной за комель заплёталисе,

А сухи-ти веть дубы поломалисе,

175. У Илеюшки доброй конь пал накарачь.

Он и бил стар коня нонь по крутым бедрам,

Он и сам ко коню стар приговарыват:

«Уш ты ой еси, конь мой, травяной мешок!

Не слыхал ле ты порёву звериного,

180. Не слыхал ле ты пошыпу змеиного,

А того где ты свисту соловьиного?»

У Илеюшки конь тут осержаицсэ,

От сырой земли конь дак отделяицсэ.

Он наехал Сокольника на чистом поли,

185. Он наехал ёго и приобъехал же,

Он и сам говорил стар таково слово:

«Уш ты ой еси, удалой доброй моодець!

Не застрелил ясна сокола — теребиш же;

Не убил добра молоцца — ездиш-хвастаёш!»

190. А не две тут грозных тучи сокаталосе, —

А два сильних богатыря соежджалосе.

Они съехались на сабельки-ти вострыя, —

У их востры-ти сабли пощорбалисе:

Они тем боём друг друга не ранили.

195. Они съехались на копья брусаменьчяты, —

По насадочькам копья повертелисе:

Они тем боём друг друга не ранили.

Они съехались на палици боёвыя, —

А боёвы у их палици поломалисе:

200. Они тем боём друг друга не ранили.

А скакали молочьчи тут со добрых коне(й)

А схватились крепким боём-рукопашкою.

А боролись они с утра день до вечора,

А со вечора боролись до полуночи,

205. Со полуночи боролись до бела свету;

А фсёго они боролись трои суточьки.

А по щасьицю тут было по Сокольникову,

По нещасьицю было по Илеюшкину

Поткатилась у старого ношка правая,

210. Промахнулась у старого нога левая,

А тут падал-де старой казак на сыру землю.

А заскакивал Сокольник на белы груди;

Он не спрашивал не имени, не вотчины,

Не отечества не спрашывал, не молодечества,

215. Вынимат из-за налучья свой вострой нош,

Он ростегиват пугофки вольячныя,

Он и хочот пороть ёго груди белыя,

Он и хочот смотреть да ретиво серцо.

А веть тут-де старому за беду пришло,

220. За великую досаду показал(ос)е;

А змолилса тут старой казак Илья Муромець:

«Уш ты ой еси, Спас да Многомилослиф,

Присвята мати Божья, Богородичя!

Не стоял ле я за веру православную?

225. Не стоял ле я за черкви-ти за Божыя?

Не стоял ле за намастыри (так) покрашоны?

Не стоял ле я за славен крашен Киев град?

А сказали, що старому ф поле смерть не писана,

А теперече старому, верно, смерть прыдёт;

230. Ты не выдай меня, Восподи, на чистом поли

А поганому тотарину на поруганьё!»

А у старого силочьки где прыбыло

А тут прыбыло силочьки вдвоём-фт(р)оём,

А вдвоём-фтроём прибыло — ровно фпетером:

235. Он смахнул-свёрнул Сокольника со белых грудей,

Он заскакивал Сокольнику на белы груди.

Он и сам говорил да таково слово:

«Уш ты ой еси, удалой доброй молодечь!

А которого ты города, коей земли?

240. А которого оцьця, которой матери?

Тибя как, молодець, именём зовут,

Тибя как величают по отечесьтву?»

Отвечат тут удалой доброй молодець:

«Уш ты ой еси, старая старэ́льшына!

245. Я когда был у тибя веть на белых грудях, —

Я не имени, не вотчины не спрашывал,

Не отечества не спрашывал, не молодечесьва:

Вынимал из-за налучья свой вострой нош,

Я хотел у тя пороть да груди белыя,

250. Я хотел у тя смотреть веть ретиво серьцо».

Говорит ёму старой казак во фторой рас:

«Скажи, молодець, как тя именём зовут!»

Отвечял ёму удаленькой доброй молодець:

«Когда был я у тебя веть на белых грудях, —

255. Я не спрашивал не имени, не вотчины,

Я хотел твои пороть веть груди белыя».

Говорил ёму старой казак Илья Муромець:

«А скажи ты, молодець, как тя именём зовут,

Тибя как величяют из отечесьва?»

260. Отвечал тут малоденькой Сокольничок:

«От того же я от моря, моря синёго,

От синёго я морюшка Студёного,

От того я веть от камешка-та Латыря,

Да от той я бабы от Златыгорки;

265. А зовут меня молоденьким Сокольником!..»

А ставал тут стары казак на резвы ноги,

Он веть брал где Сокольника за белы руки,

Становил он Сокольника на резвы ноги,

Цёловал ёго в уста он во сахарные,

270. Он и сам говорил таково слово:

«Уш как я тобе веть нонь родной батюшко!»

Тут скакали молоцьци на добрых коней,

А поехали они тут ко белым шатрам.

А приехали они ко белым шатрам,

275. Соходили молоцьци тут во белой шатёр,

Они пили во белом шатри трои суточьки.

А поехал тут Сокольник во чисто полё

Ко тому же он ко морюшку ко синёму,

Ко своей он к родимой-то ко матушки.

280. А завидяла ёго веть мать родимая,

Выходила она веть на красно крыльцо

А стречала как Сокольника ис чиста поля,

Она стретила Сокольника у красна крыльця.

Тут соскакивал Сокольницёк со добра коня, —

285. Он сказнил веть, срубил ей буйну голову.

Много-мало (так) тому времени минуицсэ, —

Он поехал опять веть во чисто полё,

Он наехал во чистом поли белой шатёр.

Тут и спит ф шатре стары казак Илья Муромець.

290. Не зашол тут Сокольничёк во белой шатёр:

Он и брал копьё своё-то ноне востроё,

Он кинал ёго старому во белы груди.

И прилетело копьё старому ноньче ф чюдён крест.

И спробудилса тут старой казак Илья Муромець,

295. Он выскакивал стары казак из бела шатра,

Он хватал где Сокольника за чесны кудри,

Он метал ёго над вышину небесную,

Он мётал где Сокольника — не потхватывал.

Тут и падал Сокольник на сыру землю...

300. Да и тут-де Сокольнику славы поют,

А славы поют Сокольнику — старины поют.

369. Васька-пьяница и Кудреванко-царь

(См. напев № 39)

Да уш как плыли туры черес окиян-морё,

Выплывали туры да на Буян-остроф,

Они шли по Буяну, славну острову.

Им настрецю туриця златорогая,

5. Златорогая им туриця одношорсная —

Уш как та ихна матушка родимая.

Говорила тут туриця златорогая,

Говорила туриця таково слово:

«Уш вы з(д)растуйте, туры вы златорогие,

10. Златороги туры вы одношорсные!

Уш вы з(д)растуйте, деточьки родимые!

Уш вы где-ка, туры, были, где вы побыли?

Говорят тут туры да златорогие:

«Уш ты здрастуй, наша матушка родимая,

15. Уш ты та же туриця златорогая,

Златорога туриця одношорсная!

Уш мы был где, маменька, во Шахове,

А служили мы, родимая, во Ляхове;

Крашон Киев-от мы горот-тот в полночь прошли.

20. Только видели мы в Киеви чюдо чюдноё,

Чюдо чюдноё видели диво дивноё:

Как ис той же нонь было Божьей церкви,

Как ис тех же дверей было черковных-е

И-за той было стены веть городовое,

25. Как ис тех же ворот было шыроких-е

Выходила тут душа да красна девица,

Выносила святу книгу на буйной главы;

А спускалась она да пот круту гору,

Забродила ф синё морё ф полколен воды;

30. Она клала святу книгу на Алтын-камень,

А читала святу книгу, слезно плакала,

А сама говорила таково слово:

“А у нас-то во городи-то Киеви —

А про то не знат нехто, ноньче не ведаёт —

35. А зло несцасьицо, брацьци, состоялосе,

Безременьё велико постречалосе:

Подошол пот Киев горот Кудреванко-чарь.

Он со тем сам со зятёлком племянником,

Он со тем же со зятёлком любимым-е,

40. Он со тем со племянником с родимым-е;

А у затёлка много силы, множесьво,

У пле(мя)нницька силы — три тысици,

У самого Кудреванка — цисла-смёту нет:

От того нонь от пару лошадиного

45. А поблёкло-помёркло красно солнышко,

От того где-ка духу-ту тотарьского

Потемнела веть луна да фся небесная!”»

Говорит тут туриця златорогая:

«Уш вы глупы туры, вы туры малыя!

50. А не душа выходила красна девиця, —

Присвята Мати Божья Богородиця;

Выносила она книгу на буйной главы,

А спускалась она веть пот круту гору,

Она клала святу книгу на Алтын-камень,

55. А цитала святу книгу, слезно плакала,

А сама говорила таково слово[110]:

“А у нас-то во городи-то Киеви

А про то не знат нехто ноньче, не ведаёт —

А зло несцасьицё, братьци, состоялосе,

60. Безременицё велико посречалосе, —

Подошол пот Киев-город Кудреванко-чярь...”»

А и становилса Кудреванко на чистом поли,

Становил он шатры белы полотняны:

И полотно под им, земля, да подгибаицьсе.

65. Становил он столы новы дубовые,

Он садилса на стульё на ременьчято,

Он писал ёрлоки да скорописьчяты.

Не на ербовом писал листу бумажечьки,

Не пером он писал их, не чернилами, —

70. На атласе он писал, на плиси-бар(х)ати,

Он писал ёрлуки да красным золотом:

Он и просит у князя супротивника.

Написал ёрлуки он скорописьчяты,

Посылал он гоньця да ф стольне Киев-грат

75. Он вести ёрлуки да скорописьцяты,

Посылал он гоньця да скоро-наскоро.

Тут и седлал где, уздал гонець добра коня,

Он садилса гонець да на добра коня, —

Он поехал гонець да ф стольне Киев-грат,

80. Он повёс ёрлуки да скорописьчяты.

Тут и приехал гонець да в стольне Киев-град

Ко тому где ко князю к шыроку двору;

Установил он коня да ко красну крыльцю,

Ко красну крыльцю поставил г<к> дубову столбу;

85. Привязал он коня да г<к> золоту кольцю.

А пошол тут гонець да на красно крыльцё,

Проходя идёт гонець да по новым сеням,

Проходя идёт ф грыни княженецькие,

Ёрлуки кладёт на стол да и сам вон идёт.

90. Увидал княсь ёрлуки да скорописьчяты,

Увидал ёрлуки — он приужакнулса.

Он и брал ёрлуки их во белы руки,

Он смотрел ёрлуки, сам призадумалса.

Стал читать ёрлуки он — приросплакалса:

95. «А у нас нонь во городи-то Киеви

А богатырей ю нас в доми не случилосе, —

А розъехались они фсе во чисто полё!..»

А у нас-то во городи во Киеви

А у нас у ласкова-та князя Владимера

100. А собиралось пированьицё, почесьён пир,

А про многих про князей, про многих бояроф,

А про тех про купцей, людей торговых-е.

Уш как пир-от идёт нонь навесели;

Уш как день-от идёт да день ко вечору,

105. А красно солнышко катицьсе ко западу,

А ко западу красноё — ко закату.

Уш как фсе на пиру да пьяны-весёлы.

А Владимер-княсь по грынюшки погуливат,

Горючима слёзами умываицьсе,

110. Тонким беленьким платочком утираицьсе.

Говорил тут Владимер таково слово:

«Уш вы ой еси, князья, мои бояра,

Уш как те же купьчи, люди торговые!

А у нас-то веть во городи-то Киеви

115. А зло нещастьицё, брачьчи, состоялосе,

Безвременьё велико посречалосе:

Подошол под Киев-горот Кудреванко-чярь

Он со тем же со зятёлком племянником,

Он со тем же со зятём со любимые,

120. Он со тем со племянником с родимым-е;

А у зятёлка много силы, множесьво,

У племянницька силочьки — тры тисичи,

У самого Кудреванка — числа-смету нет!..»

Отказалисе князя, ёго бояра,

125. Уш как те же купчи, люди торговые:

«Мы не можом со князём думу думати,

Мы не можом со князём мысли мыслити».

А у нас опять во городи во Киеви

А у князя у ласкова Владимера

130. Собиралось пированьицё, почесьён пир,

А про тех про хресьян, людей рабочих-е.

Уш пир-от идёт-то нонь навесели;

Уш как день-от идёт да день ко вечору,

А красно солнышко катицьсе ко западу,

135. А ко западу солнышко — ко закату.

Ише фсе на пиру да пьяны-весёлы.

А Владимир-княсь по грынюшки погуливат,

Горючима слёзами умываицьсе,

Тонким платочьком поттираицьсе;

140. Говорит тут княсь Владимер таково слово:

«Уш вы ой еси, хресьянушка прожытосьни!

А у нас-то во городи-то Киеви

А про то нехто не знаёт, нонь не ведаёт —

А зло нещасьицё, брацьци, состоялосе

145. А безремень(и)цё велико посречалосе:

Подошол пот Киев-горот Кудреванко-чярь

Он со тем же со зятёлком племянником;

А у зятёлка много силы, множесьво,

У пле(мя)нника силочьки — три тысичи,

150. У самого Кудреванка — числа-смёту нет;

Пособите вы мне князю думу думати!»

Иза того где стола было окольнёго

Выставаёт тут удалой доброй молодець;

Ох не про́велик детинушка, плечьми плечист.

155. И сговорит тут детина таково слово:

«Уш ты ой еси, Владимер-княсь стольнекиевьской!

У нас ес<т>ь во чистом поли украинка,

У нас ес<т>ь на украины чяреф кабак,

У нас там ф кабаки Васька, ниска пьяниця, —

160. Он веть пьёт тут веть Васенька три месечя!»

А зрадовалса княсь Владимер стольнеки(е)вьской.

Одевал-обувал он сапошки на босу ногу,

Одевал кунью шубу на едно плечо, —

Он бежал во чисто полё на украинку.

165. Прибежал он во чисто полё на украинку,

Заходил он веть в этот ноф чяреф кабак.

А и тут лёжит Васька на печьки на муравлёной,

Он рогозонькой Васенька закуталса;

А в зголовьях-то у Васьки — сер-горючь камень.

170. Говорит тут княсь Владимер таково слово:

«Уш ты ой еси, Васька, ниска пьяниця!

Ты пожалуй ко мне, Вася, на почесьён пир

Уш ты хлеба-ле, соли ко мне кушати!»

И говорил тут Василей таково слово:

175. «Уш ты ой еси, Владимер, княсь стольнеки(е)вьской!

Я не могу где встать и головы поднять,

Потому у мня болит да буйна голова,

А шипит, у мня ноёт ретиво серьцё».

Говорит тут Владимер таково слово:

180. «Уш ты ой еси, чюмак нонь чоловальничок!

Ты налей-ко-се чяру зелена вина,

Ты подай-ко-сь Васьки, ниской пьяници!»

А на то где чюмак да не ослушалса, —

Наливал он эту чяру ф полтора ведра.

185. А слезывал Васька со печьки со муравлёной,

Выпивал эту чярочьку фсю досуха,

Заскочил упеть на печьку на муравлёну,

Он рогозонькой опять и приокуталса.

Говорил тут Владимер таково слово:

190. «Уш ты ой еси, Васька, ниска пьяниця!

Ты пожалуй ко мне, Васька, на почесьён пир

Уш ты хлеба-ле, соли ко мне кушати,

А гусей, белых лебедей порушати!»

Говорит тут Васька, ниска пьяниця,

195. Говорил тут Василей таково слово:

«Уш ты ой еси, Владимер-княсь стольнеки(е)вьский!

Я не могу веть стать и головы поннять,

А ти* потому: у мня болит буйна голова,

Ише ноёт-шипит да ретиво серьцё!..»

200. Говорил тут князь Владимер таково слово:

«Уш ты ой еси, Васька, ниска пьяниця!

Слезывай, Васька, со пецьки со муравлёной,

Ты поди, Васька, за стойку белодубову,

Поди пей-ко-се вина, сколько те хочи́тьсе!»

205. А тут и Васенька скакал, аки сокол слетал;

Заходил Васька за стойку белодубову,

Нацедил Васька чярочьку тут фторую,

Выпивал эту чярочьку фсю досуха;

Нацедил Васька чрочьку тут тре́тьюю,

210. Выпивал эту чярочьку фсю досуха;

Нацедил Васька чярочьку четвёртую —

Он поставил ей на стойку белодубову.

Выходил тут Васька на чяреф кабак,

По чярефу кабаку он стал погуливать:

215. А ти тут дубовы половици подгибаюцьсе,

Со краю на край чяреф кабак шатаицьсе,

Э да во боцьках зелено вино колыбаичьсе.

А говорил тут князь Владимер таково слово:

«Уш ты ой еси, Василей, ниска пьяниця!

220. А ты пожалуй ко мне да на почесьён пир

Уш ты хлеба-ле, соли ко мне кушати!»

И говорит тут Василей таково слово:

«Уш ты ой еси, Владимер-княсь стольнекиефской!

Я не мо́гу со князём думы думати,

225. Я не мо́гу со князём мысли мыслети!

Потому — у мня нету платья чветного,

Потому — у мня веть нет ноньче добра коня,

Потому — у мня нет збруи лошадиное,

У мне нет фсей збруи богатырьское,

230. У мне нет ноньчи сабельки-то вострое,

У мне нету копейця-та булатного,

У мне нету веть палици боёвое,

У мне нет ноньче лука-та веть крепкого

Со тема ёго с тетифками шелковыма

235. Со тема же со стрелками калёныма:

У мня пропита чюмаку, фсё чоловальнику,

У мня фсё где со всем — ф тритцети тысичях!»

Ах говорил тут Владимер таково слово:

«Уш ты ой еси, чюмак, наш чоловальничок!

240. Ты оддай возьми Васьки фсё безденёжно, —

Заплачю я тибе деньги со покорносью!»

А на то где чюмак не ослушалса;

А выносил Васьки платьичё-то чветноё,

Выносил он фсю збрую богатырьскую,

245. Он выносил Васьки сабельку-ту вострую,

Выносил он копейчё брусоменьчято,

Выносил он веть паличю буёвую,

Выносил он фсю збрую лошадиную,

Выводил он веть Васьки и добра коня.

250. А снарежалса тут Васька ф платьё ф чветноё,

Он надел на себя фсю збрую богатырьскую.

Говорил тут князь Владимер таково слово:

«Ты пожалуй ко мне, Вася, на почесьён пир

Уш ты хлеба-ле, соли ко мне кушати!»

255. И говорит тут Василей таково слово:

«Уш ты ой еси, Владимер-княсь стольнекиефьский!

Мне не хлеба-ле, соли хочицьсе кушати:

Мне-ка надобно ехать во чисто полё,

Мне-ка надо бить силу-рать великую!»

260. Выпивал он ету чярочьку четвёртую —

Он стал-де срежацьсе во чисто полё.

Он седлал-де, уздал да коня доброго;

Он садилса Василей на добра коня,

Он поехал Василей во чисто полё.

265. Он доехал Василей до белых шатроф.

Вынимал он из-за налучья свой крепкой лук,

Он натягивал тетивочьку шолковую,

Он накладывал стрелочьку калёную,

Он стрелял Кудреванка во белом шатри, —

270. Он сострелил Кудреванка во белом шатри,

Он тогда поехал бить силу-рать великую.

Он куда Васька едёт — валит уличей;

Поворотицьсе куда — переулочьком.

Он веть много прибил да силы множесьво.

275. Он тогда где поехал ко белым шатрам, —

Он соскакивал где Васька со добра коня,

Он спустил коня пшеницю исть белоярову,

Он веть пошол где Васенька во белой шатёр.

Заходил тут веть Васька во белой шатёр.

280. Говорил тут веть Васька таково слово:

«Уш вы з(д)растуйте, зятёлко, племянницёк!

Уш вы з(д)растуйте, пановья-юлановья!

Уш вы ой еси, пановья-юлановья!

Вы подите тепере ф стольне Киев-грат;

285. Уш вы грапьте кнезей да ноньче бояроф,

Уш вы тех же купьчей, людей торговых-е;

Уш вы грапьте у их да золоту казну;

Не ворошите только князя-та Владимера,

Уш вы той-де кнегиной-то Опраксеи!»

290. А тут пошли где-ка пановья-юлановья,

А пошли они грабить стольне Киев-град.

А приходят они да стольне Киев-град,

Они грабят купьцей да князьей-бояроф;

Они множесьво награбили золотой казны

295. Да пошли упять да во чисто полё.

Они приходят упеть-да ко белым шатрам,

Они много принесли веть золотой казны,

Они стали делить да золоту казну.

Они стали делить ей промежду́ собой, —

300. Не давают они Васьки, ниской пьяници.

Говорят тут веть зятёлко, племянничёк:

«Уш вы ой еси, пановья-юлановья!

А в(ы) науки-то у вас-то был Васька больше фсех,

А тепере у вас Васьки и паю́ нету!»

305. Говорят тут веть пановья-юлановья:

«А тепере у нас Васенька — у нас в руках!»

Да тут ето Васьки за беду пришло,

За велику за досаду показалосе:

Его ясны-ти оци сомутилисе,

310. Богатырьско ёго серьцё розъерилосе.

Он скакал тут веть Васька на резвы ноги,

А хватил он тотарина-та за ноги,

Он веть зачял тотарином помахивать.

Он куда махнёт Васька — валит уличей;

315. Повор(от)итсэ куда — да переулочьки.

Он прибил фсех тотар да нонь до едного,

Он убил етих зятёлка, племянника,

Он и взял с собой веть ету золоту казну.

Он седлал-уздал тогда Васька добра коня,

320. Он поехал тогда Васька в стольне Киев-град.

Он веть идёт Василей в стольней Киев-град,

Тут приехал Василей в стольне Киев-град

К тому он ко князю к шыроку двору.

Тут соскакивал Василей со добра коня,

325. Он поставил коня да г дубову столбу,

Привязал где коня да г золоту кольчю.

А стречял ёго Владимер-княсь стольнекиевьской;

Он веть нёс ёму подарочьки не маленьки,

Он веть нёс ёму много злата-серебра,

330. Он веть нёс ёму фсяки вещи разныя.

Не прымат тут Василей злата-серебра,

Не прымат он вещей етих разных-е;

Он просил-де у князя-та такой приказ:

«Уш ты дай мне, Владимер-княсь, такой прикас,

335. Щобы пить по кабакам вино безденёжно!..»

Тут веть дал Владимер-княсь такой прикас

327. Да ище пить по кабакам вино безденёжно.

370. Купанье и бой Добрыни со Змеем

(См. напев № 40)

А во славном было городе во Киеви

А тут жыл веть был Микита княсь Романовичь.

Он не старылса Микитушка — преставилса.

Оставалось у ёго да дитя милоё,

5. Ёго милоё чядышко любимоё,

Ёго молоды Добрынюшка сын Микитичь млад.

Много-мало тому времени минуицсэ.

Он задумал веть ехать во чисто полё

Он на тихия вёшныя на заводи

10. Он стрелять где гусей да белых лебедей,

Перепёрыстых серых малых уточок.

Он и стал просить у маменьки благословленьиця,

Он и падал своей маменьки в резвы ноги:

«Уш ты дай мне-ка, мать, благословленьицё

15. Мне-ка съездить добру молочьчю во чисто полё

А на тихи мне на вёшныя на заводи

Пострелеть мне гусей, веть белых лебедей,

Перепёрыстых серых малых уточок!»

А даёт ему маменька благословлен(ь)ицё,

20. А даёт ёму родима, наговариват:

«А поедёш, моё дитятко, ф чисто полё,

А приедёш на тихи вёшны заводи,

Настреляш ты гусей, веть белых лебедей,

Перепёристых серых малых уточок;

25. А пригрет тя, прижарыт красно солнышко,

Навалицьсэ на тя лень-тягость великая —

Ты поедёш купацьсе ко синю морю.

Не купайсе, моё дитятко, на синём мори,

На синём-то мори ты на первой струи:

30. А перва-та струя быстра-относлива —

Отнесёт молочьчя тя на фтору струю;

А фтора-та струя быстре-отно́сливе —

Отнесёт молоцьця тя на третью струю;

А третья-та струя быстра-относлива —

35. Отнесёт молоцьця тя на синё морё,

Понесёт веть молоцьця тя по синю морю,

Понесёт тибя под горы белокамянны.

Увидат з гор Змеищо превеликоё

Превеликоё Змеищо троёглавоё

40. Троёглавоё Змеищо троёхоботно,

А налетит молочьчя тя на синём мори —

Укоратат у тибя она веку долгого,

А лишит молочьчя тя свету белого!»

А поехал тут Добрынюшка во чисто полё.

45. Он приехал на тихи вёшны заводи,

Он веть стал где стрелетъ гусей, белых лебедей.

Настрелял он гусей, белых лебёдушок,

Перепёрыстых малых серых уточок.

А пригрело, тут прыжарыло красно солнышко,

50. Навалилась на ёго лень-тягость великая;

А поехал Добрыня ко синю морю.

Он приехал Добрыня ко синю морю;

Роздевал он с сибя веть платьё цветноё;

Он веть стал тут купацьсе на синём мори,

55. На синём мори купацьсе стал на первой струи.

А перва-та струя быстра-относлива,

Отнёсла тут Добрыню на фтору струю.

А фтора-та струя быстре-относливе,

Отнёсла тут Добрынюшку на третью струю.

60. А третья-та струя быстро-относлива,

Отнёсла молочьчя тут на синё морё.

Понёсло молочьчя тя по синю морю.

Увидала з гор Змеищо превеликоё,

Привеликоё Змеищо троёглавоё —

65. Налетела Добрынюшку на синём мори,

А сама говорила таково слово:

«Уш ты ой еси, Добрынюшка сын Микитичь млад!

А святы оцьци писали, те прописалисе

А сказали: “От Добрынюшки змеи смерть прыдёт”,

70. А тепере от змеи Добрыни смертъ прышла!»

Говорил тут Добрынюшка таково слово:

«Уш ты ой еси, Змеищо превеликоё,

Превеликоё Змеищо троёглавоё!

Уш ты дай мне-ка строку на три годика!» —

75. Не даёт Змеищо строку на три годика.

А просил Добрыня строку на три месеця:

«Уш ты дай мне, Змеищо, на три месеця!» —

Не даёт ёму Змеищо на три месеця.

А просил Добрыня строку на три неделецьки:

80. «Хош ты дай мне, Змеищо, на три неделецьки!» —

Не даёт ёму Змея на три неделецьки.

Тут просил у ей Добрынюшка на три денецька, —

Не даёт ёму Змеищо на три деницька.

А просил у ей Добрыня на три цясика:

85. «Хош ты дай мне, Змеищо, на три цясика

А мне-ка выплыть добру молоцьцю на крут бережок,

А дотти хош мне до платьиця до цветного!»

А дала ёму Змеищо на три цясика.

А тут поплыл Добрыня на крут бережок,

90. Выходил тут Добрыня на крут бережок,

Да пошол он ко платью фсё ко цветному.

Не дошол он до плать(и)ця до чветного,

Увидал он сибе в ношу сер-горючь камень.

Он хватал где-ка етот сер-горючь камень —

95. Он мётал ёго в Змеища троёглавого;

Он отшып у Змеища фсе три головы,

Он три головы отшип у ей — три хобота.

Он и сам говорил да таково слово:

«А святы оцьци писали, те не прописалисе:

100. А сказали: “От Добрыни змеи смерть прыдёт!” —

А тепере ну от Добрынюшки змеи смерть прышла!»

А веть тут где Змеищу и славы поют,

103. А славы-ти поют — да старину скажут.

371. Отьезд Добрыни и неудавшаяся женитьба Алеши Поповича

А во стольном было городи во Киеви

А тут жыл-был Добрынюшка Микитиц млад.

А т(ут) он задумал где ехать во чисто полё,

Он веть стал просить у маменьки благословленьиця:

5. «Уш ты ой еси, маменька родимая,

Ты чесна вдова Омельфа Тимофеёвна!

Уш ты дай мне-ка, маменька, благословленьицо

Мне-ка съездить добру молоцьцю во чисто полё».

А даёт ёму маменька благословлень(и)цё.

10. А тут стал где Добрынюшка снарежатисе,

Поскоре того Никитиц стал сподоблятисе;

Он и стал своей жоны ноньче наказывать,

Он наказыват ей, крепко наговарыват:

«Ты жыви, жона Настасея, первы пять лет,

15. А жыви, жона Настасея, фторы пять лет,

А жыви, жона Настасея, третъи пять лет;

А пройдёт тому времени пятнаццэть лет,

А не будёт как Добрынюшки ис чиста поля, —

А ты тогда хоть, Настасея, вдовой жыви,

20. Хоть вдовой жыви, Настасея, хош замуш поди;

Хош за князя ты поди, хош за боярина,

За купьця хоть ты поди гостя торгового,

Хош за руського за сильнёго богатыря, —

А не ходи ты за Олёшу сына Поповича,

25. За Добрынина большого неприятеля!»

А тут поехал Добрынюшка во чисто полё.

А много-мало тому времени минуицьсе,

А жывёт жона Настасея тут первы пять лет,

А жыла жона Настасея фторы пять лет,

30. Прожыла жона Настасея третьи пять лет,

А как выступило летичько на шошнаццато, —

А как нет фсё Добрыни ис чиста поля,

На Настасеи сватовья стали сватацьсе;

Стали сватацьсе на ей веть князи-бояра,

35. Уш как те же купчи-гости торговые,

А ишше руськия сильния богатыри.

А не йдёт она за князя, за боярына,

А не йдёт и за купьця-гостя торгового

А за руського сильнёго богатыря.

40. А стал свататьсе Олёша сын Поповичь-от.

А не йдёт она за Олёшу и за Поповичя.

Приневаливат ей богоданна-та родна матушка

А чесна вдова Омельфа Тимофеёвна.

А во ту где-ка пору и во то время

45. По тому где-ка городу-ту Киеву

А проехал тут старой казак Илья Муромець.

Он ехал старой казак ис чиста поля,

Он и сам говорил, стары, таково слово:

«Уш я видял во поли чюдо чюдноё,

50. Чюдо чюдноё я видял, диво дивноё,

Диво дивноё я видял, тело белоё,

Тело белоё я видял молодечькоё,

Тело молода Добрыни сына Микитичя;

Уш как ро́том у Добрынюшки трава росла,

55. А глазами у Добрынюшки чветы чьвели!»

А во те поре Настасья-лебедь белая

А пошла где она нонь во замужесьво

За того она Олёшу сына Поповича.

А сёгодни-не (так) у их да, верно, свадьбы быть;

60. А ушли они топерице ко Божьей черкви,

А прымать они пошли ноньче Божьей закон.

А во ту где-ка пору и в то время

По тому где-ка городу-ту Киеву

А по той же по улочьки шырокое

65. А идёт тут калика перехожая

Она прямо г Добрынюшки на шырокой двор.

Проходя идёт калика на красно крыльцо,

Проходя идёт калика по новым сеням,

Проходя идёт калика в нову горницю;

70. Говорила тут калика таково слово:

«Уш ты здрастуй, Добрынина родна маменька

А чесна вдова Омельфа ты Тимофеёвна!

У вас ’де же Добрынина молода жона

А веть та где Настасья-лебедь белая?

75. А ф пиры ушла але беседушки?

Але она ушла нонь во замужесьво?

Але ей топе́ре в жывоти́ нету?..»

Говорит тут Добрынина родна маменька

А чесна вдова Омельфа Тимофеёвна:

80. «Уш ты ой еси, калика перехожая!

А как та где Добрынина молода жона

А ушла она где ноньче во замужество

За того она Олёшу сына Поповича;

А ушли они топере ко Божьей церкви,

85. Ко Божьей черкви, к Олёши на шырокой двор!»

Говорит тут калика перехожая:

«Уш ты ой еси, Добрынина родна маменька,

Ты чесна вдова Омельфа Тимофеёвна!

Уш ты дай мне Добрынина платья цветного

90. А сходить мне к Олёшеньки на свадёпку!»

А на то где Омельфа-та ослушалась,

Не выносит калики платья цветного;

А сама говорит да таково слово:

«Уш ты ой еси, калика перехожая!

95. У Олёшеньки свадьба идёт строгая:

У ворот у Олёши прыворотники,

У дверей у Олёшеньки прыдверники, —

Не пропустят калики на шырокой двор!»

Говорыт тут калика-та во фторой рас:

100. «Уш ты ой еси, Добрынина родна матушка,

Ты чесна вдова Омельфа Тимофеёвна!

Уш ты дай мне Добрынина платья цветного,

Не хорошого мне платья, — хош дай по-среднёму!»

А на то где Омельфа не ослушалась,

105. Выносила ёму да платья цветного.

Да брала тут калика платьё чьветноё,

Надевала калика платьё чьветноё;

Одеват тут калика, приговарыват:

«А замолода платьицё завожоно,

110. А на старость верно — платьё прыгодилосе!»

Э говорыт тут калика таково слово:

«Уш ты ой еси, Добрынина родна маменька

А чесна вдова Омельфа ты Тимофеёвна!

Уш ты дай мне Добрыниных звоньчятых гуслей;

115. Мне сходить нать к Олёшеньки на свадёпку,

Посмотреть у Олёши нать молоду жону,

Какова у Олёши молода жона;

Есле весёла она, да мы роспе́чалим,

А печальня она, ей прирозвеселим!»

120. А на то где Омельфа не ослушалась,

Выносила калики звоньчяты гусли.

А тут брал-де калика звоньчяты гусли,

Он положыл веть гусли под леву полу, —

Он пошол-де к Олёшеньки на свадёпку.

125. А приходит к Олёшину к шыроку двору —

У ворот у Олёши прыворотники:

Не пропустят калику на шырокой двор...

Вынимал тут калика тры златых деньги,

Оддавал тут калика прыворотникам —

130. Пропустили калику на шырокой двор.

У дверей у Олёши фсе прыдверничьки:

Не пропустят калики в нову горницу.

Вынимал тут калика три златы деньги —

Пропустили калику в нову горницю.

135. Ишше злы у Олёшеньки весёлы гости:

Не пропустят калики среди горници.

Вынимал тут калика три златых деньги,

Оддавал тут калика весёлым гостям, —

Пропустили калику среди горничи.

140. Проходила калика среди горничи,

А садилась калика среди горничи,

Ише склала калика ноги под жопу.

Вынимал тут калика звоньчяты гусли,

Заиграл тут калика в звоньчяты гусли,.

145. А играл тут калика жалко-жалосно.

А тут князь-ёт Владимер был веть тысичьким,

А кнегина-та Опраксея большой сватьюшкой,

А стары-ти казак был болъшой друшкою.

А тут княз-ёт Владимер призадумалса,

150. А кнегина-то Опраксея росплакалась,

У Олёши молода жона запечалилась.

Говорит тут Владимер стольнекиевской:

«Уш ты ой еси, Олёша сьш Поповичь млад!

Ты налей-ко-се чяру зелена вина,

155. Ты подай-ко-се калики перехожое

Для того ей для Добрыни сына Микитичя!»

А на то где Олёша не ослушалса,

Наливал он где чяру зелена вина,

Подавал он калики перехожое.

160. А ставал тут калика на резвы ноги,

Прынимал ету чяру единой рукой,

Выпивал ету чяру к единому духу,

А садилса опять он среди горьници.

А играл тут калика в звоньчяты гусли,

165. А играл тут калика пуще старого,

Пуще старого играл он жалко-жалосно.

А кнегина-та Опраксея росплакалась,

Говорила тут кнегина-та Опраксея:

«А давно етих гуслей да мы не видали,

170. Мы давно етой игры ноньче не слыхали

Посли того где Добрыни сына Микитичя».

Говорит тут Владимер-княсь стольнекиевьский:

«Уш ты ой еси, Олёша сын Поповичь млад!

Ты налей-ко-се чяру пива пьяного,

175. Ты подай-ко калики перехожое

Для того ей для Добрыни сына Микитичя!»

А на то где Олёша не ослушалса —

Наливал он где чару пива пьяного,

Подносил он калики перехожое,

180. Тут ставал где калика на резвы ноги,

Выпивал ету чярочьку фсю досуха,

А садилса опять он среди горьничи.

Он играл-де калика в звоньчяты гусли, —

А играл он калика пуще старого,

185. Пуще старого играл он жалко-жалосно.

Говорит тут стары казак Илья Муромечь,

Говорил тут Илеюшка таково слово:

«Уш ты ой еси, Олёша сын Поповичь млад!

Ты здорово женилса, тибе не с ким спать!»

190. Говорил тут Владимер княсь таково слово:

«Уш ты ой еси, Олёшенька сын Поповичь млад!

Ты налей-ко-се чяру мёду слаткого,

Уш эту-ту чярочьку жоны оддай;

А подаст она калики перехожое

195. Для того она Добрыни сына Микитичя!»

А на то где Олёшенька не ослушалса,

Наливал он чяру мёду слаткого,

Он велел ету чярочьку жоны подать.

А брала тут Настасья чяру мёду слаткого,

200. Подносила калики перехожое.

А ставал тут калика на резвы ноги,

Принимал он калика чяру мёду слаткого,

Выпивал ету чярочьку фсю досуха.

Он снимал со правой руки злачон перстень,

205. Он спускал где-ка перстень в эту чярочьку,

Подавал он Олёшыной молодой жоны.

А брала тут Олёшына молода жона,

Вынимала ис цяроцьки злачён перстень

А наложила перстень на праву руку;

210. А скакала она тут на резвы ноги,

А пошла тут она где из застолья вон.

Выходила она да среди горничи,

Она падала Добрынюшки во резвы ноги,

Она сама говорыла таково слово:

215. «Ты прости меня, Добрыня, во первой вины!»

А тут брал ей Добрыня за белы руки,

Чёловал он в уста ей во сахарные:

«Во первой вины, Настасья, тибя Бох простит!»

А пошол он веть тут ис светлой грыни.

220. А скакал тут Олёша на резвы ноги,

А хватил он со спичьки саблю вострую, —

Он и хочот казнить ёму буйну голову.

Говорит тут стары казак Илья Муромечь:

«Уш ты ой еси, Олёшенька Поповичь млад!

225. Уш как я-то бы нонь веть — не тибе чота,

226. Уш как был у мня Добрыня на белых грудях!..»

372. Василий Окулович и Соломан

(См. напев № 41)

А во славной было главной Золотой Ёрды

У прикрасного Василья сына Окуловичя

Собиралось пированьичё-почесьён пир

А про многих про пановей-улановей,

5. А про тех было мурзоф и тотаровей.

Уш как пир-от идёт нонь пир навесели,

Уш как день-от идёт да день ко вечёру:

Ише фсе на пиру нонь пьяны-весёлы —

Ишше фсе на чесном пиру росхвастались.

10. А Васильюшко по грынюшки погуливат,

Он веть куньей-то шубочькой розмахиват,

Золотым костыльком ф пол поколациват;

Ише сам из рецей он выговарыват:

«Уш вы ой еси, пановья-юлановья,

15. Уш вы те же мурзы да фсе тотарыны!

У нас фсе нонь во городе поженёны,

Красны девушки взамуш фсе повыданы;

А один я Васильюшко холост хожу,

Я холост-де хожу и нежонат слыву.

20. Вы не знаите ле где-ка мне обручьници?»

А тут большой-от кроицьсе за средьнёго,

А тут средьней бороницьсе за меньшого;

От меньшого, сидят, долго ответу нет.

Иза того нонь стола было окольнёго

25. Выставал тут удалой доброй молодець,

А по имени Торокашко сын Заморенин.

Он поближе к Василью придвигаицьсе,

Он пониже ёму да поклоняицсэ:

«Уш ты батюшко Василей сын Окуловичь!

30. Уш я знаю тибе ноньче обручьницю;

Уш я знаю не девицю-душу красную,

Уш я знаю тибе нонь жону мужнюю

А во том же во Чярьсви с Ерусолином

У того где чяря ноньче Соломана,

35. Ише та где чяричя Соломадина;

Красотой она красна и ростом высока».

Говорил тут Василей сын Окуловичь:

«Уш ты ой еси, Торокашко сын Заморенин!

Как нам можно у живого мужа жона отнять?

40. А Соломан чярь Давыдовичь хитёр-мудёр,

Розорит-попленит фсю Золоту Ёрду».

А на то Торокашко-вор догадлив был,

Говорил Торокашко таково слово:

«Уш ты ой еси, Василей сын Окуловичь!

45. Без бою возьмём, без драки, мы без сеценья,

Безо всякого возьмём мы кроволитея!

Нагрузи ты мне топере три черных карабля:

Уш как первой карапь ты со товарами,

Уш как фторой карапь со плисом-бархатом,

50. Уш как третей-от карапь ты со напитками,

А со фсякима со разныма закусками!..»

А на то где Василей не ослушалса;

Нагрузил он топере три черных-е карабля:

Уш как первой карапь он со товарами,

55. Уш как фторой карапь со плисом-бархатом,

Уш как третей карапь и со напитками

А со фсякима со разныма закусками;

Он и дал ёму на корабли товарыщоф.

А пошли они здраво за синё морё.

60. Ёму пала тут веть поветерь способная, —

Поднимала паруса белы полотнянны:

Он здраво перешол черес синё морё.

Он приходит во Чярьсво в Ерусолим-грат;

Становицьсе он на пристань карабельную,

65. Опускал он паруса белы полотняны,

Он вымётывал якори булатныя,

Он вымётывал сходёнки дубовыя;

Он и брал с собой подарочьки не маленьки,

Он не маленьки подарки брал — ф петьсот рублей;

70. Он пошол где к чяру-ту ко Соломану.

Он приходит к Соломану к шыроку двору,

Проходя идёт Торокашко на кра(с)но крыльцо,

Проходя идёт Торокашко в нову горьничю.

А выходит тут девушка-чернавушка.

75. Говорил тут Торокашко таково слово:

«Уш ты ой еси, девушка-чернавушка!

Ишше дома ле Соломан-чярь Давыдовичь?»

Отвечат ёму девушка-чернавушка:

«У нас Соломана-чяря в доме не случилосе,

80. А уехал Соломан во чисто полё

Он на тихи на вёшныя на заводи

Он стрелять-де гусей да белых лебедей!»

Говорил тут Торокашко таково слово:

«Уш ты ой еси, девушка-чернавушка!

85. У вас дома ле чяричя Соломадина?»

Отвечат ёму девушка-чернавушка:

«У нас дома чяричя Соломадина!»

Говорил тут Торокашко таково слово:

«Уш ты ой еси, девушка-чернавушка!

90. Ты пошли сюда чяричю Соломадину!»

Выходила тут чяричя Соломадина.

Говорил тут Торокашко таково слово:

«Уш ты здрастуй, чяричя Соломадина!»

Он вымал тут подарочьки не маленьки,

95. Он не маленьки подарочьки — ф петьсот рублей;

Он дарыл где чяричи Соломадиной;

Он и звал ей теперече на тры черных карабля

Он опченивать товары фсё заморския,

С которого товару коя пошлина:

100. «А по пошлины в городи торговать буду!»

А на то где чяричя не ослушалась,

Поскорёшенько она тут снарежаласе.

А пошли они с Торокашком на три черных карабля.

Он на то Торокашко-вор догадлив был:

105. Не на тот ведёт корапь, ко́ей со товарами,

Не на тот ведёт карапь, коей с плисом-бархатом, —

Он на тот ведёт карапь, коей со напитками,

Он со всякима разныма со закусками.

Он садил ей за столы нонь за дубовые

110. Да он за те ей за скатерти персцятые,

Он за те где напитки розналисьние.

Подавал он ей напиткоф розналисьних-е,

Он и сам говорил да таково слово:

«Выпей-выкушай, чяричя Соломадина;

115. Веселей тибе товары наши опченивать,

Со которого товару котора пошлина:

Я по пошлины в городи торговать буду».

А на то где чяричя не ослушалась,

Выпивала эту чярочьку-ту первую.

120. Наливал Торокашко чяру фторую:

«Ище выкушай, чяричя Соломадина, —

Веселей тибе товары наши опченивать!»

А на то где чяричя не ослушалась —

Выпивала эту чярочьку-ту фторую,

125. Выпивала эту чярочьку фсю досуха.

Где пила чяричя, ела, тут и спать лёгла.

Он на то Торокашко-вор догадлив был:

Обирал он веть сходёнки ду(б)овыя,

Он выкатывал якори булатныя,

130. Поднимал он паруса белы́ полотнянны.

А ёму пала поветерь способная, —

Он отправилса здраво за синё морё.

Ишше тут-де чяричя пробужаицьсе,

От великое хмелинушки протвержаицьсе,

135. А сама говорит она таково слово:

«Уш ты ой еси, Торокашко сын Заморенин!

Ты куда миня везёш веть жону мужнюю?

Ты за князя ле везёш миня, за кнезьевичя?

За короля ле везёш миня, королевичя?

140. За сибя ле, за дородня добра молочьчя?»

Говорил тут Торокашко таково слово:

«Я везу тибя чяричю Соломадину

Я во славну во главну Золоту Ёрду

За прикрасного Василья сына Окуловичя!»

145. А приходят они здраво в Золоту Ёрду;

Приставаёт на пристань он карабельнюю,

Опускал он паруса белы полотняны,

Он вымётывал сходёнки дубовые.

Тут стречял-де Василей сын Окуловичь,

150. Он и брал где чяричю за белы руки,

Чёловал он в уста ей во сахарные,

Он повёл ей чяричю во шырокой двор.

А чесным у их пирком да ноньче сватьбы быть.

А во ту где веть пору и во то время

155. А приехал Соломан-чярь Давыдовичь,

А приехал Соломан-чярь из чиста поля.

Не выходит чяричя Соломадина,

Не стречят-де Соломана из чиста поля,

Не берёт где Соломана за белы руки,

160. Не снимат где Соломана со добра коня,

Не чёлуёт в уста ёго сахарные.

А выходит тут девушка чернавушка,

А берёт где Соломана за белы руки,

А снимат-де Соломана со добра коня.

165. Говорит тут Соломан-чярь Давыдовичь:

«Уш ты ой еси, девушка чернавушка!

У нас ґде же чяричя Соломадина?

А ф пиры она ушла але в беседушки?

Але она топере во гульбу ушла?

170. Але она топерече больна лёжыт?

Але ей топере в жывоти нет?»

Отвечят тут-де девушка-чернавушка:

«У нас нет ноньче чяричи Соломадиной;

Приходил Торокашко нонь з-за синя моря

175. Он на трёх же черных-е караблях;

Приходил он с товарам(и) з заморскима;

Он увёл ей Торокашко на три черных карабля

Он опченивать товары фсё заморьские,

Со которого товару коя пошлина,

180. Он по пошлины в городи торговать хотел;

Он увёс ей чяричю за синё морё

Он во славну во главну в Золоту Ёрду

За прикрасного Василья сына Окуловичя!»

А веть тут ето Соломану за беду при(ш)ло,

185. За велику за досаду показалосе;

Он и падал где батюшку в резвы ноги,

Он и стал просить у батюшка благословленьичё

А сходить где Соломану в Золоту Ёрду

А за той же чяричей Соломадиной.

190. Говорил тут Давыд ёму родной батюшко:

«Уш ты ой еси, Соломан чярь Давыдовичь!

Ты пойдёш-де во славну в Золоту Ёрду,

Насидисьсе под гузном ты под бабьим же!..»

А тут стал где Соломан снарежатисе,

195. Он и брал с собой где силушку-рать великую,

Он отправилса с силой за синё морё.

А ёму пала поветерь способная;

А счесливо перешол он черес синё морё.

Не дошол он до славной Золотой Ёрды,

200. Он оставил свою тут нонь фсю силочьку;

Он пошол тут Соломан в Золоту Ёрду,

Он пошол, своей силушки наговарывал:

«Уш ты ой еси, моя сила-рать великая!

Я пойду теперь во славну в Золоту Ёрду;

205. Заиграю я во турьей рок во первой рас —

Вы тогда, моя сила, снаредитисе;

Заиграю я во турьей рок во фторой рас, —

Вы тогда, моя силочька, подвиньтесе;

Заиграю я во турьей рок во третьей рас, —

210. Вы тогда, моя силочька, фсе бытьте тут!»

А пошол тут Соломан в Золоту Ёрду.

А приходит Соломан в Золоту Ёрду

Он к тому где к Васильюшку к шыроку двору.

Проходя идёт Соломан на красно крыльцо,

215. Проходя идёт во грыдьню княженечькую.

А Васильюшка тут в доми не случилосе,

А уехал Василей во чисто полё;

Уш как дома чяричя Соломадина

Говорит ёму чяричя Соломадина:

220. «Уш ты ой еси, Соломан-чярь Давыдовичь!

А приедёт как Василей-сын Окуловичь,

А приедёт Василей из чиста поля,

Я тогда-то куда тибя девать буду?»

Говорит тут Соломам(н) чярь Давыдовичь:

225. «Открой-ко ты перинушку пуховую,

Повалюсь я на кроваточьку кисовую,

Ты закинь миня перинушкой пуховою!»

А тут приехал Василей сын Окуловиць,

А приехал Василей из чиста поля.

230. А веть та где чяричя Соломадина

А того где чяря да фсё Соломана

Повалила на кроваточьку кисовую

А закинула периночькой пуховою,

А пошла она стречеть-то Василья сына Окуловичя

235. А снимать она Васильюшка со добра коня.

А брала она Васильюшка за белы руки,

А снимала Василья со добра коня,

Чёловала ёго в уста сахарныя,

А вёла ёго Василья во светлу грыню.

240. А розделса тут Василей сын Окуловиць.

Говорит тут чяричя Соломадина:

«Уш ты ой еси, Василей сын Окуловичь!

Кабы был здесь Соломан чярь Давыдовичь,

Уш ты що бы над им нонь как стал делати?»

245. Говорил тут Василей сын Окуловичь:

«Я сх(в)атил бы со спичьки саблю вострую,

Я сказнил бы Соломану буйну голову!»

Тут ставала где чяричя на резвы ноги,

Потходила ко кроваточьки кисовое,

250. Она откинула перинушку пуховую:

«Уш ты ой еси, Василей сын Окуловичь!

Ище здесь же Соломан-чярь Давыдовичь!»

А скакал тут Василей на резвы ноги,

А схватил он со спичьки саблю вострую,

255. Он и хочот казни́ть ёму буйну го́лову.

А Соломан-чярь Давыдовичь хитёр-мудёр;

Говорит тут Соломан таково слово:

«Уш ты ой еси, Василей сын Окуловичь!

А чярей не казнят — да ноньче вешают.

260. Ты сруби возьми рель[111] да привысокую;

Ты полош-ко на рель да перекладинку;

За перекладинку повесь-ко ты три петёлки:

Ишше перву-ту петёлку шелковую,

Уш ты фторую петёлку пеньковую,

265. Уш ты третью петлю повесь липову.

А в шолкову-ту веть петёлку полош праву руку,

А в пенькову-ту петёлку буйну голову,

Уш как в липову петёлку леву руку.

Уш ты зделай корэту приу<о>громную

270. А вести миня на рель нонь превысокую,

Посади-тко миня ты фпереди сибя!

Розойдецьсе ета славушка по фсей земли:

“А повесил Василей сын Окуловичь

А того же чяря да фсё Соломана!”»

275. А на то где Василей не ослушалса,

Он повесил на спичьку саблю вострую.

Говорит тут чяричя Соломадина:

«Уш ты ой еси, Василей сын Окуловичь!

Ты казни возьми Соломану буйну голову:

280. А Соломан-чярь Давыдовичь хитёр-мудёр,

Розо́рит-попленит фсю Золоту Ёрду!»

Говорил тут Василей сын Окуловичь:

«А тепериче Соломан-от у нас в руках!»

Приказал рубить он рель нонь привысокую,

285. Он положыть на рель нонь перекладинку;

За перекладинку повесить велел он три петёлки:

Уш как перву-ту петёлку шолковую,

Уш как фторую петёлку пеньковую,

Уш как третью-ту петёлку он липову;

290. Приказал делать корэту он приу<о>громную.

А срубили эту рель да привысокую;

Уш как зделали корэту приу<о>громную.

Да запрягали ф корэту они добрых коней

А вести где чяря нонь фсё Соломана

295. А на ту где-ка рель да превысокую.

Посадил ёго Василей фпереди сибя;

А поехали они нонь на рель да превысокую.

Говорит тут Соломан чярь Давыдовичь,

Говорил тут Соломан таково слово:

300. «А передни-ти колёса те веть конь тенёт,

Уш как задьни колёса пощо чорт несёт?»

Говорит тут чяричя Соломадина:

«Уш ты ой еси, Василей сын Окуловичь!

Ты казни-тко Соломану буйну голову:

305. А Соломан-чярь Давыдовичь хитёр-мудёр, —

Розорит-попленит фсю Золоту Ёрду!»

Говорит тут Василей сын Окуловичь:

«А теперече Соломан-от у нас в руках!»

Привёзли ёго ко рели превысокое,

310. Уш как брали Соломана за белы руки

А снимали со корэты приу<о>громное,

Повели ёго на рель да привысокую.

А ступил тут Соломан на первой ступень,

Говорил тут Соломан таково слово:

315. «Уш ты ой еси, Василей сын Окуловичь!

Ты позволь мне взыграть ф турьей рок во первой рас:

У мня есь за горами за высокима,

У мня есь за ручьями за прегрубыма,

У мня есь за лесами за дремучима

320. У мня ноньче голубы кормлёныя, —

А пускай мои голубы послушают

А ф последний они да во остадочьний!»

Приказал играть Василей ф турьей рок во первой рас.

Заиграл тут Соломан ф турьей рок во первой рас;

325. Он играл-де Соломан жалко-жалосно, —

Уш как тут ёго сила снаредилася.

А ступил тут Соломан на фторой ступень,

Говорил тут Соломан таково слово:

«Уш ты ой еси, Василей сын Окуловичь!

330. Ты позволь мне взыграть ф турьей рок во фторой рас:

У мня есь за горами за высокима,

У мня есь тут веть голубы кормлёныя, —

А пущай мои голубы послушают

А ф последний они нонь, во остадочьний!»

335. Приказал играть Василей в турьей рок во фторой рас.

Тут играл-де Соломан пуще старого,

Пуще старого играл он жалко-жалосно, —

Уш как тут ёго силочька прыдвинулась.

А ступил тут Соломан на третей ступень,

340. Говорил тут Соломан таково слово:

«Уш ты ой еси, Василей сын Окуловичь!

Ты позволь мне взыграть ф турьей рок в последний рас:

У мня есь за горами за высокима,

У мня есь нонь веть голубы кормлёныя, —

345. А пускай мои голубы послушают

А ф последней они нонь, во остадочьний!»

Приказал играть Василей ф турьей рок ф последний рас.

Заиграл тут Соломан ф турьей рок ф последней рас,

Заиграл тут Соломан жалко-жалосно, —

350. Уш как тут ёго сила фся нагрянула:

Тут хватали Васильюшка за белы руки,

Ишше ту где чяричю Соломадину

А того же Торокашка сына Заморенина.

Повели их на рель да превысокую

355. Их весить-то фсех ноньче ф три петёлки.

А ф шолкову-ту повесили Васильюшка,

А ф пенькову-ту чяричю Соломадину,

Уш как в липову Торокашка сына Заморенина.

Говорит тут Соломан-чярь Давыдович,

360. Говорил тут Соломан таково слово:

«Розойдецьсе типерь славушка по фсей земли:

“А повесил Соломан-чярь Давыдовичь

А того же Василья сына Окуловичя,

Ище ту где чяричю Соломадину

365. А того же Торокашка сына Заморенина!”»

Ишше тут им типерече славы поют,

367. А славы им поют — фсем старины скажут.

Чупова Анна Петровна

Анна Петровна Чу́пова — крестьянка дер. Кильцы, жена крестъянина Ивана Егоровича Чупова, 72 лет. Она родом с реки Вижаса, впадающей в Чесскую губу, из дер. Гришиной. Оттуда она приезжала в дер. Кильцу, где крещена, и здесь вышла замуж за Ив. Ег. Чупова. Она понятлива и старательна; несмотря на старость, она летом «обряжается» с хозяйством, варит обед, печет хлеб и доит коров. Старинам, по ее словам, она научилась на реке Вижасе от отца: она любила старины и заставляла отца петь. Она пропела мне пять старин: 1) «Хотен Блудович», 2) «По́тык», 3) «Ванюшка Маленькой (Иван Годинович) и Настасья Митреевична», 4) «Данило Игнатьевич» и 5) «Дунай». Кроме того, она раньше знала старины 1) про Михаила Даниловича и царя Скурлавца и 2) про Ивана Додоровича (Сухматия), но пропеть теперь не могла, так как уже забыла. Я записал у нее напевы трех первых старин и еще какой-то одной, слов которой разобрать в фонографе нельзя. Она слыхала также кое-какие старины у своего мужа. Платой за старины она была очень довольна, так как за неполный день ей пришлось более рубля.

373. Хотен Блудович

(См. напев № 42)

Во стольнём-то городе во Киеви

У ласкова князя у Владимера

<У> ёго было пированъё, был поцесьён пир.

Да и было на пиру у ёго две вдовы:

5. Да одна была Офимья Цюсова жона,

А друга была Овдотья Блудова жона.

Ише ф та поре Овдотья Блудова жона

Наливала цяру зелена вина,

Подносила Офимьи Цюсовой жоны,

10. А сама говорила таково слово:

«Уш ты ой еси, Офимья Цюсова жона!

Ты прими у мня цяру зелена вина

Да выпей цяроцьку фсю досуха.

У меня ес<т>ь Хотенуш(к)о сын Блудовиць,

15. У тебя ес<т>ь Цейна прекрасная.

Ты даш, ли не даш, или откажош-то?»

Ише ф та поре Офимья Цюсова жона

Принела у ей цяру зелена вина,

Сама вылила ей да на белы груди,

20. Облила у ей портищо во петьсот рублей,

А сама говорила таково слово:

«Уш ты ой еси, Овдотья Блудова жона!

А муж-от был да у тя Блудищо;

Да и сын-от родилсэ уродищо,

25. Он уродищо, куря потслепоё:

На коей день гре́нёт, дак зерьня найдёт —

А на тот-де день да куря сыт жывёт,

На коей день не гре́нёт, зе́рьня не найдёт —

А на тот-де день да куря голодно!»

30. Ише ф та поре Овдотье за беду стало,

За велику досаду показалосе.

Пошла Овдотья со чесна пиру,

Со чесна пиру да княженецкого;

И повеся идёт да буйну голову,

35. Пото<у>пя́ идёт да оци ясные

И во матушку и во сыру землю.

А настрету ей Хотенушко сын Блудовиць;

Он и сам говорит да таково слово:

«Уш ты мать, моя мать и государына!

40. Ты що идёш со чесна пиру не весёла,

Со чесна пиру да княженецкого:

Ты повеся идёш да буйну голову,

Пото<у>пя идёш да оци ясные

И во матушку да во сыру землю?

45. Але место тибе было от князя не по вотцины?

Але стольники до тибя не ласковы,

Але цяшьники да не приятливы?

Але пивным стоканом тя обносили,

Але цяры з зеленым вином да не в доход дошли?

50. Але пьяниця да надсмеяласе,

И безумниця ле навалиласе,

Ле невежа нашла да небылым словом?»

Говорит ёму Овдотья Блудова жона:

«Уш ты ой еси, Хотенушко сын Блудовиць!

55. Мне-ка место от князя фсё было по вотцины;

Миня пивным стоканом не обносили,

И цяры з зеленым вином да фсе в доход дошл(и);

И не пьяниця и не надсмеяласе,

Не безумниця не навалиласе,

60. Не невежа не нашла и небылым словом.

Нас было на пиру да только две вдовы:

Я одна была Овдотья Блудова жона,

А друга была Офимья Цюсова жона.

Наливала я цяру зелена вина

65. Подносила Офимьи Цюсовой жоны;

Я сама говорила таково слово:

“Уш ты ой еси, Офимья Цюсова жона!

Ты прими у мня цяру зелена вина,

Да ты выпей цяроцьку фсю досуха.

70. У меня ес<т>ь Хотенушко сын Блудовиць,

У тибя ес<т>ь Цейна прекрасная.

Ты уш даш, ле не даш, или откажош то?”

Ише в та поре Офимья Цюсова жона

Приняла у мня цяру зелена вина,

75. Сама вылила мне да на белы груди,

А облила у мня портищо во петьсот рублей;

Да сама говорила таково слово:

“Уш ты ой еси, О(в)дотья Блудова жона!

Да муж-от был да у тя Блудищо;

80. Да и сын-от родилосе уродищо,

Уродищо, куря потслепоё:

На коей день гренёт, дак зерьня найдёт —

А на тот-де день да куре сыт жывёт,

На коей день не гренёт, зерьня не́ найдёт —

85. А на тот-де день да куре голодно!”»

Ишше ф та поре Хотенушко сын Блудовиць,

Воротя-де он своя добра коня,

Он поехал по стольнему по городу.

Он доехал до терема Цюсовьина.

90. Он ткнул копьём да ф шыроки ворота,

На копьи вынёс ворота середи двора, —

Тут столбики да помитусились,

Цясты мелки перила приосыпались.

Тут выглядывала Цейна прекрасная

95. И выглядывала да за окошецько,

А сама говорила таково слово:

«Уш ты ой еси, Хотенушко сын Блудовиць!

Отець-от был да у тя Блудищо;

Ды и ты родилосе уродищо,

100. Ты уродищо, куря потслепоё:

Ты уш ездиш по стольнему-ту городу,

Ты уш ездиш по городу, уродуёш,

Ты уродуёш домы-ти вдовиные:

На коей день гренёш, дак зерьня найдёш, —

105. Ты на тот-де день да, куря, сыт жывёш;

На коей день не гренёш, зерьня не́ найдеш, —

А на тот день да, куря, голодно!»

Он и шып как палицей в высок терям, —

Он шшып терям да по окошкам здолой,

110. Одва цють она за лафку увалиласе.

Ише ф та поре Офимья Цюсова жона

Идёт Офимья со чесна пиру,

Со чесна пиру да княженецького;

А сама говорит да таково слово:

115. «Кажысь, не было не бури и не падёры, —

Моё домишко фсё да розвоёвано!»

Как стрецят ей Цейна прекрасная,

А сама говорит да таково слово:

«Уш ты мать, моя мать и восударына!

120. Наежжало этта Хотенушко сын Блудовиць;

Он ткнул копьём да ф шыроки ворота,

На копьи вынёс ворота середи двора, —

Тут столбики да помитусились,

Цясты мелки перила да приосыпались.

125. Я выглядывала да за окошецько

И сама говорила таково слово:

“Уш ты ой еси, Хотенушко сын Блудовиць!

Отець-от был да у тя Блудищо;

И ты родилось уродищо,

130. Ты уродищо, куря потслепоё:

Ты уш ездиш по стольнёму-ту городу,

Ты уш ездиш по городу, уродуёш,

Ты уродуёш домы-ти вдовиные!”

Он и шып как палицэй в высок терям, —

135. Он шшып терям да по окошкам здолой,

Одва цють я за лафку увалиласе».

Ише тут Офимьи за беду стало,

За велику досаду показалосе.

Ушла Офимья ко князю ко Владимеру,

140. Сама говорила таково слово:

«Государь князь Владимер стольнекиевской!

Уш ты дай мне суправы* на Хотенушка,

На Хотенушка да сына Блудова!»

Говорит княсь Владимер стольнекиевьской:

145. «Уш ты ой еси, Офимья Цюсова жона!

Ты хош, и тысецю бери; да хош, и две бери;

А сверх-де того, да ско́льки надобно.

Отшыбите у Хотенка буйну голову:

По Хотенки отыску не будёт же!»

150. Ишше ф та поре Офимья Цюсова жона

Пошла нанела силы три тисици,

Посылат трёх сыноф да воёводами.

Поежжают дети, сами плацют-то,

Они сами говорят да таково слово:

155. «Уш ты мать, наша мать и государына!

Не побить нам Хотенка на цистом поли,

Потереть нам свои да буйны головы!

Веть когда был опсажон да стольне Киев-град

И той неволею великою

160. И злыма поганыма тотарами, —

Он повыкупил да и повыруцил

Ис той из неволи из великое,

Из злых ис поганых ис тотаровей».

Пошла тут сила-та Цюсовина,

165. Пошла тут сила на цисто полё;

Поехали дети, сами плацют-то.

Ише ф та поре Хотенушко сын Блудовиць

Он завидял силу на цистом поли,

Он поехал к силы сам и спрашыват:

170. «Уш вы ой еси, сила фся Цюсовина!

Вы охоця сила ли невольняя?»

Отвецят тут сила фсё Цюсовина!

«Мы охоця сила фсё наёмная!»

Он и уцял тут по силы как поежжывать:

175. Он куда приворотит — улицей валит,

Назад отмахнёт — дак це́лой пло́щадью.

Он прибил тут фсю силу до едного;

Он и трёх-то братей тех жывьём схватал,

Живьём-то схватал да волосами связал,

180. Волосами-ти связал — да церес конь смётал,

Церес конь смётал и ко шатру привёс.

Ждала Офимья силу ис циста поля —

Не могла она силы дождатисе...

Пошла нанела опять силы три тысици,

185. Посылат трёх сыноф да воёводами.

Поежджают дети, сами плацют-то:

«Уш ты мать, наша мать и восударына!

Не побить нам Хотенка на цистом поли,

Потерять нам свои да буйны головы!»

190. Говорит тут Офимья Цюсова жона:

«Уш вы дети, мои дети фсё рожоные!

Я бы лутше вас родила деветь ка́меней,

Снёсла каменьё во быстру реку, —

То бы мелким судам да ходу не было,

195. Больши суда да фсё розби́вало!»

Поехали дети на цисто полё.

Завидел Хотенушко сын Блудовиць,

Поехал к силы он к Цюсовиной;

Он у силы-то да и сам спрашыват:

200. «Вы охвоця сила ли невольняя?»

Отвецят тут сила фсё Цюсовина:

«Мы охоця сила фсё наёмная!»

Он и у́цял тут посилы-то поежжывать:

Он куда приворотит — улицей валит,

205. А назат отмахнёт — дак целой площадью.

Он прибил тут фсю силу до едного;

Он трёх-то братей тех жывьём схватал,

Жывьём-то схватал да волосами связал,

Волосами-ти связал — и церес конь смётал,

210. Церес конь смётал и ко шатру привёс.

Ждала Офимья силу ис циста поля —

Не могла опять силы дождатисе...

Опеть пошла наняла силы три тысицы,

Посылат трёх сыноф да воёводами.

215. Поежджают дети, сами плацют-то:

«Уш ты мать, наша мать и восударына!

Не побить нам Хотенка и на цистом поли,

Потереть нам свои да буйны головы!

Веть когда был опсажон да стольне Киев-грат

220. И той неволею великою

И злыма поганыма тотарами, —

Он повыкупил да и повыруцил

Ис той из неволи из великое,

Из злых ис поганых ис тотаровей». —

225. «Уш вы дети, мои дети рожоные!

Я бы лутше вас родила деветь ка́меней,

Снёсла каменьё во быстру реку, —

То бы мелким судам да ходу не было,

Больши-ти суда да фсё розбивало!»

230. Пошла тут сила фсё Цюсовина;

Поехали дети, сами плацют-то.

Ише ф та поре Хотенушко сын Блудовиць

Завидял силу на цистом поли;

Он приехал к силы-то к Цюсовиной,

235. Он у силы-то да и сам спрашыват:

«Вы охоця сила или невольняя?»

Говорит тут сила фсё Цюсовина:

«Мы охоця сила фсё наёмная!»

Он и уцял тут по сило(ы)-то поеждживать:

240. Он куда приворотит — улицей валит,

Назат отмахнёт — дак целой площадью.

Он прибил тут фсю силу да едного;

Он и трёх-то братей тех жывьём схватал,

Жывьём схватал да волосами связал,

245. Волосами-ти связал — да церес конь смётал,

Церес конь смётал да ко шатру привёс.

Ждала Офимья силу ис циста поля —

Не могла она силы дождатисе...

Пошла она к Хотенку сыну Блудову,

250. А сама говорит да таково слово:

«Уш ты ой еси, Хотенушко сын Блудовиць!

Ты возьми мою Цейну прекрасную,

Ты оддай мне деветь сыноф на выкуп фсех!»

Говорит тут Хотенушко сын Блудовиць:

255. «Уш ты ой еси, Офимья Цюсова жона!

Мне не нать твоя Цейна прекрасная.

Ты опсыпь моё востро копьё;

Ты опсыпъ возьми да златом-серебром

Долможа́но[112] ёго ратовищо семи сажон

260. От насадоцёк до прысадоцёк;

Ты опсыпь возьми да златом-серебром,

Златом-серебром да скатным жемцюгом, —

Я оддам те деветь сыноф на выкуп фсех!»

Ише ф та поре Офимья Цюсова жона

265. Покатила цисто серебро телегами,

Красно золото — да то ордыньскою;

Опсыпала она у ёго востро копьё,

Опсыпала она да златом-серебром,

Златом-серебром да скатным жемцюгом, —

270. Не хватило у ей да одной цетьверти.

Говорит тут Офимья Цюсова жона:

«Уш ты ой еси, Хотенушко сын Блудовиць!

Ты возьми мою Цейну прекрасную,

Ты оддай мне деветь сыноф на выкуп фсех!»

275. Говорит тут Хотенушко сын Блудовиць:

«Мне не нать твоя Цейна прекрасная;

Уш ты фсё опсыпь да златом-серебром,

Златом-серебром да скатным жемцюгом, —

Я оддам те деветь сыноф на выкуп фсех!»

280. Говорит кнезь Владимер стольнекиевьской:

«Уш ты ой еси, Хотенушко сын Блудовиць!

Ты возьми у ей Цейну прекрасную!»

Говорит тут Хотенушко сын Блудовиць:

«Я возьму у ей Цейну прекрасную;

285. Я возьму ею́ не за сибя замуш,

А за своёго да слугу верного

А за того же за Мишку фсё за пара<у>п<б>ка!»

Говорит кнезь Владимер стольнекиевьской:

«Уш ты ой еси, Хотенушко сын Блу[ло]довиць!

290. Ты возьми ею да за сибя замуш;

Ише, право, она да не худых родоф, —

Она веть уш да роду царьского!»

Тут и взял Хотенко за сибя взамуш,

Ей оддал деветь сыноф на выкуп фсех.

295. Затем-то Хотенушку славы поют,

296. Славы поют да старину скажут.

374. Потык

(См. напев № 43)

А день-от идёт да нонь ко вечору;

Красно солнышко катицьсе ко западу,

Ко западу катицьсе — ко закату.

А Владимер-от княсь да стольнекиевьской

5. Пошол кнесь Владимер да ф тёплу ложню спать

Со своей-от кнегиной да со Опраксеей,

Ише с той Опраксеей да с королевисьней.

А пир-от идёт да пир навесели.

А фсе на пиру да сидят, пьют, едят;

10. А фсе на цесном да пьяны-весёлы.

А един на пиру сидит — не пьёт, не ест,

А не пьёт, он не ест — сидит, не кушаёт

Ише Потыки Михайло и сын Ивановиць;

Нецем же Михайло, седит, не хвастаёт.

15. Ише нецем ле у Михайла да нонь похвастати:

Ише нет ле у Михайла да золотой казны,

Ише нет ле у Михайла да платья цветного,

Ише нет ле у Михайла да коней добрыех,

Ише нет ле у Михайла да в поли выслуги?

20. Ише злы были бояра да злы подвот<д>чики;

Они подмолвили князю да фсё Владимеру:

«Ише Потыки Михайло сидит — не пьёт, не ест,

А не пьёт, он не ест — седит, не кушаёт:

На тибя-ле он на князя да лихо думаёт!»

25. Говорыт Потыки́ Михайло да сын Ивановиць:

“Кабы был у Михайла да у мня доброй конь, —

Я бы съездил Михайло да в землю дальнюю,

Я во дальнюю землю да фсё во лямьскую!

Я бы стару-ту силу да фсю конём стоптал,

30. Я воистых молоццей бы да ф пень повырубил;

Я бы цисто-то серебро телегами катил,

Я бы красно-то золото — ордыньскою;

Я бы красных-то девушок — станицеми,

Молодых молодиць — да табуницеми;

35. Я бы добрых коней да табунами гнал!..”»

Тут пошол кнесь Владимер да стольнекиевьской,

Он сам говорит да таково слово:

«Уш ты ой Потыки́ Михайло да сын Ивановичь!

Скажут: “В оцях ты, Михайло, да нонь не хвастаёш,

40. По-за воцью, Михайло, да похваляисьсе!”

Скажош: “Был бы у Михайла да у мня доброй кон(ь)”,

Скажош: “съездил бы Михайло да в землю в дальнюю,

А во дальнюю Землю да ты во Лямскую!”

Скажош: “стару-ту силу да фсё конём стоптал,

45. Ты воистых молоццей бы да ф пень повырубил”;

Скажош: “цисто-то серебро телегами катил”,

Скажош: “красно-то золото — ордыньскою;

Ишше красных-то девушок — станицеми,

Молодых молодиць — да табуницеми”;

50. Скажош: “добрых-то коней — да тех табунами гнал!”»

Говорыт Потыки Михайло да сын Ивановиць:

«Таковых-то я рецей да не говарывал;

А и що к цёму придёт, дак я не пе́тюсе!»

Той будёт Михайло да на конюшын двор;

55. И седлал, он уздал да коня доброго

И подвязывал потпруги да шолку белого

(А двенаццать потпруг да шолку белого,

А тринаццата потпруга — церес хребётну кость):

«А не ради басы, да ради крепости,

60. А фсё ради храбрости молодецькое

Да для-ради опору да богатырьского,

Не оставил бы конь да во цистом поли,

Не заставил бы конь миня пешу ходить!»

Тут поехал Михайло да в землю в дальнюю

65. А в дальнюю Землю да фсё во Лямьскую.

А смотрели бояра со стены да городовое,

А смотрели поеску да богатырьскую;

А не видели поески да богатырьское,

Они тольки веть уш видели, как на коня он сел.

70. Из города поехал не воротами, —

А церес где стену да городовую

А церес-де башни да наугольние:

А тольки лиш ф поли да курева стоит,

Курева-та стоит — да дым столбом валит.

75. Здраво стал-де Михайло да полём цистыем;

Здраво стал-де Михайло да реки быстрые;

Здраво стал-де Михайло да ф землю в дальнюю,

Во дальнюю Землю да фсё во Лямьскую.

Он уш стару-ту силу да фсю конём стоптал,

80. И воистых молоццей да ф пень повырубил;

Он цисто-то серебро телегами катил,

Он уш красно-то золото — ордыньскою;

Он уш красных-то девушок — станицеми,

Молодых молодиць — да табуницеми,

85. Он уш добрых коней да табунами гнал.

Он уш прибрал сибе да полюбовницю

А прикрасную Марью да королевисьню

(Ище сколь-то (так)-де Марья да лебедь белая!)

А садил он ею да на добра коня,

90. На добра коня садил да фпереди себя;

И поехали они да по цисту полю.

Они едут как по полю по цистому.

Не из далеця-далеця да ис циста поля,

Ис того же роздолья да ис шырокого

95. И ползёт-де змея, да змея лютая,

А люта змея да потколодная;

Она ползёт веть к Михайлу да ко добру коню,

А сама говорит да таково слово:

«Уш ты ой Потыки Михайло да сын Ивановичь!

100. Соскоци-тко ты, Михайло, да со добра коня,

Ты разуй-ко-се, Михайло, сапок да со правой ноги,

Ты сходи-тко-се, Михайло, да во синё морё,

Зацерпни-тко-се воды свежо-ключевое,

Ты залей мать-зеленую дубровушку:

105. Есь горит-де ф цистом поли ковыль-трава,

А ф цистом-то веть поли есь цяс ракитоф кус,

А ф кусту у змеи да ес<т>ь тёпло гнездо,

А в гнезди у змеи ес<т>ь да дети малые.

Я на нужно тибе время да пригожусь когда-небудь,

110. Я на нужно тибе время да неминуцёё!..»

Говорила тут Марья да королевисьня:

«Уш ты ой Потыки Михайло да сын Ивановиць!

Не слезывай ты, Михайло, да со добра коня,

Не розувай ты, Михайло, да веть сапожецёк,

115. Не ходи ты, Михайло, да во синё морё,

Не зацерпывай воды свежо-ключевое,

Не заливай мать-зеленую дубровушку,

Не отнимай у змеи да ты малых детей!»

Веть тому-то Михайло да не поваровал:

120. Он и скоро соскоцил да со добра коня,

Он и скоро бежал да во синё морё,

Зацерпнул он сапок да ключевой воды,

Заливал мать-зеленую дубровушку.

Они поехали опеть по полю по цистому,

125. Они доехали до стольнёго до города

И до стольнёго до города до Киева.

Тут оставил Марью-королевисьню,

Он оставил у бабушки-поляноцьки.

Нагонил-де Михайло да коней добрые,

130. А навёс-де Михайло да злата-серебра.

Тут и делал Владимер-княсь поцесьён пир.

Сидеци тут Михайло да на цёсном пиру,

Он и сам говорит да таково слово:

«Государь ты кнесь Владимер да стольнекиевьской!

135. Бласлови, государь княсь, да мне женитисе».

Говорит кнесь Владимер да стольнеки(е)вьской:

«Тибе Бог бласловит Михайлу женитисе!»

Говорит Потыки Михайло да сын Ивановиць:

«У миня полюбовниця ес<т>ь прибрана,

140. А оставлёна у бабушки-поляноцьки!»

Весёлым-де пирком да то и свадёпкой

Поженилсэ Потыки Михайло да сын Ивановиць.

Повели-де Михайла да на потклеть же спать

Со своей-де ёго да с молодой жоной,

145. С той с прекрасной же с Марьей да королевисьней.

Марья долго не валилась да на постелю спать,

Она долго по горёнки похажыват.

Говорит Потыки Михайло да сын Ивановиць:

«Що ты долго со мной, Марья, не валисьсе да на постелю спать?»

150. Говорила тут Марья да королевисьня:

«Уш ты ой Потыки Михайло да сын Ивановиць!

Мы положим таку заповеть с тобой тяжэлую:

«А которой ю нас с тобой наперёт помрёт,

А другому-ту да жывому лекци!»

155. Они положыли таку заповеть тяжэлую:

А которой ю их да наперёт помрёт,

А другому-ту дак жывому лекци...

То скольки времени они пожыли,

Тут поехал Михайло гулять во цисто полё

160. А на вёшны на тихи да он на заводи.

Он стрелеть-де гусей да белых лебедей,

Переперистых серых да малых утицей.

Как уехал Михайло гулеть ф цисто полё, —

Помёрла у ёго тут да молода жона.

165. Нанимал кнесь Владимер да стольнеки(е)вьской,

Нанимал копать могилу да фсё глубокую,

Повелел делать гробницю да белодубову.

Схоронили у Михайла да молоду жону

А ту же веть Марью да королевисьну.

170. Когда приехал Михайло да ис циста поля

Да с тихих веть вёшных да он заводей,

Ёго стрецят кнесь Владимер да стольнеки(е)вьской.

Он сам говорит да таково слово:

«Уш ты ой Потыки́ Михайло да сын Ивановиць!

175. Помёрла ноньце твоя да молода жона,

Ище та веть Марья да королевисьня!»

Говорит Потыки́ Михайло да сын Ивановиць:

«Помёрла коли моя да молода жона,

А надоть веть мне-ка да жывому лекци;

180. У нас положона была така заповеть, така тяжэлая:

“Що которой ю нас дак наперёт помрёт,

А другому у нас дак жывому лекци!”»

Тут пошол же Михайло да в нову кузьницю;

А сковал где Михайло двои клёщи железные,

185. А третьи-ти клёщи да купил медные;

А и набрал Михайло свещ да воскуяровых.

Ему зделали гробницю да белодубову;

Ише выкопали могилу да фсё глубокую

А к той же гробници да ёму к Марьиной;

190. Схоронили тут Потыка Михайла сын[113] Ивановиця.

Засветил он много свещ там да воскуяровых,

А стоит-де уш он да Богу молицсэ.

А от той же гробници да фсё от Марьиной

А [не] люта змея пользе<т>-извиваицсэ,

195. Она хоцет Михайла да фсё ожарити[114].

А на ту пору Михайло да он ухфатциф был:

Ухватил он веть клёщи да фсё железные,

Зажымал он змею ф клёщи в железные

Да бьёт-де, секёт прутом железныем, —

200. Да железни-ти клёщи возьмут роскоцяцьсе,

Да железно-от-де прут да переломицсэ.

Зажымал-де Михайло да во фторы клёщи,

Во фторы-ти он клёщи да во железные,

Да секёт-де он прутом да фсё железныем, —

205. А фторы-ти клёщи возьмут роскоцяцьс(е),

А фторой-де прут да переломицьсе.

Зажымал-де Михайло змею да ф клёщи в медные

А бьёт-де, секёт ей да прутом медныем, —

Ише медны-ти клёщи гнуцсе — не роскоцяцьсе,

210. Ише медн-от-де прут гнецсэ, да не ломицсэ.

Стало са́тко[115] змеи да доставатисе;

Тут змолиласе змея да змея лютая:

“Уш ты ой Потыки Михайло да сын Ивановиць!

Ты прости меня бабу да фсё глупую,

215. Прости меня женьшину в первой вины:

Ише женьски-ти волосы долги, да у́мы коротки!”

А Владимёр-от княсь да стольнеки(е)вьской

Он и цясто ходил к Михайлу на могилу же,

Ходил же уш он да слезно плакалсэ.

220. Тут вопил-де, крыцел Михайло громким голосом, —

Услыхал кнесь Владимер да стольнекиевьской,

Прыказал розрывать скоро могилу да фсё глубокую.

И розрыли могилу скоро глубокую, —

Выходил тут Михайло да с молодой жоной.

225. То и скольки-ли времени они пожыли, —

Опять уехал Михайло гулять ф цисто полё.

А прошла товда слава да фсё великая,

А що бссмёртна ес<т>ь Марья да королевисьня.

Как заслышэли цари, много царевицей,

230. Да заслышэли короли да королевици, —

Они съехались на полё на цистоё,

Они бьюцьсе-деруцьсе да на цистом поли,

Да делят они Бесмёртную Марью да королевисьню.

Да не много их, не мало, — триццэть богатырей.

235. Когда приехал Михайло да ис циста поля,

Говорит тут кнесь Владимер да стольнеки(е)вьской:

“Уш ты ой Потыки Михайло да сын Ивановиць!

Как приехало веть ноньце триццэть богатырей;

Они бьюцьсе-деруцьсе да на цистом поли;

240. А делят-де твою они молоду жону,

Ту Бесмёртную Марью да королевисьню!»

Нарежалсэ Михайло да ф платьи в Марьином;

Он пошол-де Михайло да на цисто поле,

Он и сам говорит да таково слово:

245. «Вы оп цём деритесь-де, бьитесь да на цистом поли?»

Отвецяют Михайлу сыну Ивановицю:

«Мы оп том ноньце бьемсе-деремсе да на цистом поли:

Мы делим ту Бесмёртную Марью да королевисьню!»

Говорит Потыки́ Михайло да сын Ивановиць:

250. «Ище то ес<т>ь я — Бесмёртная Марья да королевичьня!

Я уш выстрелю фсем да вам по стрелоцьки;

А которой со стрелой ко мне наперёт прыбежит, —

За того-то вет<ь> я дак взамуш иду!»

Он и выстрелил фсем да им по стрелоцьки;

255. А которой со стрелой к ёму наперёт прибежит,

Он тому веть придаст да смерть-ту скорую;

Он и фсех их прибил да до единого.

То и скольки времени они пожыли, —

Опеть уехал Михайло да во цисто полё.

260. Как прошла товда слава про Марью фсё великая,

Що Бесмёртна ес<т>ь Марья да королевисьня.

Как заслышэли цари, много царевици,

А заслышэли короли да королевици;

Наежджал как Ефремей тут да Вахрамеевиць,

265. Он увёс ту Бесмёртную Марью да королевисьню.

Когда приехал Михайло да ис циста поля, —

Его стрецят кнесь Владимер да стольне(к)киевьской,

Он и сам говорит да таково слово:

«Уш ты ой Потыки́ Михайло да сын Ивановиць!

270. Наежджал как Ефремей-то Вахрамеевиць,

Он увёс-де твою да молоду жону!»

А тепере-то Михайлу да делать нецего:

Он уш скоро садилсэ да на добра коня,

И поехал Михайло ф сугон за Марьею.

275. Наежджал веть уш он их да на цистом поли,

На цистом-де поли да при белом шатри;

Не доехал тут Михайло да до бела шатра,

Он и вопит-крыцит своим громким голосом:

«Уш ты ой Ефремей ты да Вахрамеевиць!

280. Выходи-тко ты на поле на цистое:

А кому у нас на поли будёт Божья помошшь,

Кому достанитсе Бесмёртная Марья да королевичьня?»

А киналсэ-бросалсэ Ефремей тут да во белом шатри,

Выходил он веть на поле на цистое;

285. Выходила тут Марья да королевисьня.

Да припетили они Михайла да ко сыру дубу,

Привязали опутинками шелковыма;

Сами уехали они да во цисто полё,

Увели у Михайла да коня доброго

290. И со фсей ёго со збруной да з богатырьскою.

Лёжоцись тут Михайло да пот сырым дубом, —

Не из далеця-далеця да ис циста поля

А ползёт тут змея как да змея лютая,

Змея лютая ползёт да потколодная[116].

295. Приползла она к Михайлу да ко сыру дубу,

Перелизала опутинки шелковые, —

Тут отскакивал Михайло да от сыра дубу,

И пошол-де Михайло ф сугон за Марьею.

Он нашол-де уш их да на цистом поли.

300. На цистом поли настыг да при белом шатри;

Он и вопит-крыцит своим громким голосом:

«Уш ты ой Ефремей ты Вахрамеевиць!

Выходи-тко ты на полё на цистоё:

А кому будёт на поли Божья помошш,

305. Кому достаницьсе Бесмёртная Марья да королевисьня?»

Говорила тут Марья да королевисьня:

«Уш ты ой Ефремей ты да Вахрамеевиць!

Уш тибе-ка с Михайлом да делать нецего!»

Выходила сама к Михайлу на побытоцьку,

310. А брала-де Михайла да за русы кудри —

Овёрнула ёго да серым камешком,

Сами уехали они да во цисто полё.

А на этот-де веть да на сер-горюць камень

Наежджал тут Добрынюшка Микитиць млад,

315. Сам слезно нат камешком расплакалсэ.

Не из далеця-далеця да ис циста поля,

Ис того-де роздолья да ис шырокого,

Идёт веть уш тут да стар-матёр целовек;

Говорит тут Дубрынюшки Микитицю:

320. «Уш ты ой еси, Добрынюшка Микитиць млад!

Ты уш що же нат камешком росплакалсэ?»

Говорит тут Добрынюшка Микитиць млад:

«Потому я нат камешком росплакалсэ,

Що во камешки ес<т>ь да мне названой брат!»

325. Ише взял уш веть этот да стар-матёр целовек

А взял-де уш он да серой камешок,

Да вызнял веть он выше своей буйной головы,

Да бросил веть он да о сыру землю, —

А надвоё камень да росколу́пицьсе,

330. Тут выскакивал Михайло да сын Ивановиць.

Говорит ёму Добрынюшка Микитиць млад:

«У(ш) ты ой Потыки́ Михайло да сын Ивановиць!

Не ходи ты веть боле да уш за Марьею:

Потеряш ты свою да буйну голову!»

335. Говорит Потыки Михайло да сын Ивановиць:

«А хоша веть уш мне-ка да жывому не быть —

Не поступлюсъ я Бесмёртною Марьей да королевисьней:

А как я нонь выйду да на святую Русь, —

Меня малы-ти рибята да нонь дразнить станут,

340. Скажут: “Потыки Михайло да потерял жену,

А жену потерял да и со добрым конём

И со всей ёго со збруной да з богатырьскою!”»

А пошол опеть Михайло ф сугон за Марьею,

Он дошол тут до города Ефремеёва.

345. По-за городу ездила-гуляла тут Марфа да Ефремеёвна;

Прибрала она Михайла сына Ивановиця,

Посадила <о>на ф повоску да сибе в тёмную,

Завёзла-де она да веть во свой горот<д>

А во свой она горот<д> да на широкой двор.

350. Заходил тут Михайло да ф светлу светлицю.

А Ефремея Вахрамеевиця в доми да не слуцилосе, —

Он уехал гулеть да во цисто полё.

А стрецяла тут Марья да королевисьня;

А садила его <о>на за дубовой стол,

355. Напоила-накормила да ёго досыта,

А сама говорила да таково слово:

«Уш ты ой Потыки Михайло да сын Ивановиць!

Как приедёт Ефремей тут да Вахрамеевиць,

Я куды веть уш нонь тибя девать стану?»

360. Говорит Потыки Михайло да сын Ивановиць:

«Ты закинь-кось пот перину миня да пот пуховую!»

Она закинула пот перину ёго да пот пуховую.

Как наехал Ефремей тут да Вахрамеевиць,

Заходил-де уш он да во светлу грыдьню,

365. А садилсэ веть он да за дубовой стол

А хлеба-де, соли да он кушати.

Говорыла тут Марья да королевисьня:

«Уш ты ой Ефремей ты да Вахрамеевиць!

Кабы был Потыки Михайло да сын Ивановиць,

370. А що ты над им да стал бы делати?»

Говорит Ефремей тут да Вахрамеевиць:

«Я бы ссек у его да буйну голову!»

И откинула Марья перину скоро пуховую.

Ише ф та поре Ефремей тут да Вахрамеевиць

375. Он схватил со стены да саблю вострую,

Он и прямо скоцил да церес золот стол

Да церес свои есвы да фсё сахарные.

Говорит Потыки Михайло да сын Ивановиць:

«Уш ты ой Ефремей ты да Вахрамеевиць!

380. Ты мне дай строку до утра да хош до ранного

А до ранного утра да до светлой зори.

Ты ссекёш нонь у мня да буйну голову —

И нехто то не знат да не ведаёт;

Ты роскуй меня на стену да городовую, —

385. А пройдёт тода слава да фсё великая:

“Росковал Ефремей да Вахрамеевиць

Ише сильнёго руського могуцёго богатыря”, —

И тепере-то веть я дак у тибя в руках!»

Ише ф та поре Ефремей да Вахрамеевиць

390. Росковал ёго на стену да городовую.

А ноць-та прошла, да Бох и день даёт.

Поежджат Ефремей тут да Вахрамеевиць,

Поежджат он гулеть да во цисто полё,

По Михайловой по смерти да он потешицьсе

395. Со своей он веть с Марьей да с королевисьней.

Он зовёт веть свою доцерь любимую,

Ище ту-де уш Марфу да Ефремеёвну:

«Уш ты ой еси, Марфа да Ефремеёвна!

Мы поедём гулеть да во цисто полё

400. Мы со сво́ей со силой да со военною;

Ты поедём же с нами да во цисто полё!»

Говорит тут веть Марфа да Ефремеёвна:

«Не могу я с вами ехать да во цисто полё,

По Михайловой по смерти да я потешицьсе;

405. Вы остафьте мне вы Михайлова добра коня

И со фсей ёго со збруной да з богатырьскою;

Буди дас Бог мне полекце, дак я и выеду;

А не дас Бог полекце, дак и не выеду!»

Тут поехал Ефремей гулять ф чисто полё,

410. По Михайловой по смерти да он потешицьсе.

Как уехали они да во цисто полё, —

Еще ф та поре Марфа да Еремеёвна

Она снимала Михайла со стены [и] да з городовое,

Выводила она ёму добра коня.

415. Тут поехал Михайло да во цисто полё

Да к тому же Ефремею да Вахрамеевицю.

Как увидял Ефремей тут да Вахрамеевиць,

Говорит своей Марьи да королевисьни:

«Эвон едёт моя доци любимая,

420. Молодая едёт Марфа да Ефремеёвна».

Говорит ёму Марья да королевисьня:

«Это едёт Потыки Михайло да сын Ивановиць».

Говорит Ефремей тут да во фторой након:

«Уш ты глупая, Марья да королевисьня!

425. Это едёт моя доци любимая,

Молодая едёт Марфа да Ефремеёвна».

Говорит тут веть Марья да королевисьня:

«Это едёт Потыки Михайло да сын Ивановиць!»

Говорит Ефремей тут да Вахрамеевиць:

430. «Уш ты ой еси, Марья да королевисьня!

Кабы ты у меня да не в люби была, —

Я бы ссек у тебя да буйну голову!»

Тут приехал Михайло до силы Ефремеёвой.

Он и уцял по силы да тут поеждживать:

435. Он куда приворотит — да улицей валит,

А назат отмахнёт — да целой площадью;

Он доехал до Ефремея до Вахрамеевиця —

Он ссек у Ефремея да буйну голову.

Говорила тут Марья да королевисьня:

440. «Уш ты ой Потыки Михайло да сын Ивановиць!

Ты прости меня бабу да фсё глупую,

Ты прости меня женьшину ф второй вины:

Ишше женьски-ти волосы долги, да умы коротки!»

А тому-то Михайло да не поваровал:

445. Он отсек веть у Марьи да руку правую.

Он и сам говорит да таково слово:

«Мне-ка ета рука боле не надобна, —

Обнимала поганого тотарина!»

Он отсек веть у Марьи да нос и з губами:

450. «Мне-ка ети веть губы боле не надобны, —

Цёловали поганого тотарина!»

Он отсек веть у Марьи да ногу правую:

«Ище эта нога мне боле не надобна, —

Оплётала поганого тотарина!»

455. А затем-то Михайлу да и славы поют,

456. А славы ёму поют да и старины скажут.

375. Ванюшка Маленькой (Иван Годинович) и Настасья Митреевична

(См. напев № 44)

Во стольнём-то городи во Киеви

Да у ласкова кнезя да у Владимёра

У ёго было пированьё, да был поцесьён пир.

Да фсе на пиру да напивалисе,

5. Да фсе на цёсном да наедалисе;

Да фсе на пиру да приросхвастались:

А иной-де уш хвастат да золотой казной,

А иной-де уш хвастат да платьём цветныем,

А и сильн-ёт уш-де хвастат да своей силою,

10. А наезницёк хвастат да тот добрым конём,

А средьн-ёт хвастат да шыроким двором.

А един на пиру седит — не пьёт, не ест,

А не пьёт, он не ест, сидит — не кушаёт;

А на имя — Ванюшка Маленькой,

15. А княжьней любимой да он племянницёк.

Да злы были бояра да злы подму́тчики;

Подмутили они князю-ту Владимеру:

«Ишше Ванюшка сидит, да не пьёт, не ест,

А не пьёт, он не ест, сидит, не кушаёт, —

20. На тебя-ле он на князя да лихо думаёт».

Говорит тут кнесь Владимер да стольнекиевской:

«Уш ты ой еси, Ванюшка Маленькой!

Уш ты що же сидиш да нонь не пьёш, не еш?»

Говорит тут веть Ванюшка Маленькой:

25. «Государь ты родитель да мой дядюш(к)а!

На тя я на дядю лиха не думаю, —

Я-то-де сижу да призадумалсэ.

Бласлови мне, сударь дядюшка, женитисе;

У меня полюбовниця есь прибрана

30. А во далецём-далецём да на украины —

А во хо́рошом-хоро́шом да во Черни́-городи[117]

У Митрея да сына Гурьевиця;

Да есь у ёго доци любимая,

Молодая Настасья да Митриевисьня».

35. Говорит тут княсь Владимер да стольнекиевьской:

«Тибе Бог благословит, Иван, женитисе!

Уш ты силы-то бери, да скольки тибе надобно, —

Поежджайте за Настасьей да Митреевисьней».

Говорит тут веть Ванюшка Маленькой:

40. «Мне-ка силы-то твоей боле не надобно;

Тольки дай ты мне старого казака

Да фторого Добрыню сына Микитиця!»

То и будут они да на конюшын двор;

Да седлали-уздали да коней добрые:

45. Да накладывали седёлыш(к)а черкафские,

Да потвязывали потпруги да шолку белого

(Двенаццэть потпруг да шолку белого,

Тринаццата потпруга — церес хребётну кость):

«И не ради басы — да ради крепости,

50. А фсё ради опору да молодецького:

Не оставил бы конь да во цистом поли,

Не заставил бы конь миня пешом ходить!»

Да стоели бояра на стены да городовое —

Не видели поески да богатырьское,

55. А то́льки лишь видели, как на коне́й са́дились.

А из города поехали не воротами, —

Они прямо церес стену да городовую

А церес те-де башни да наугольние:

А только лиш ф поли да курева стоит,

60. Курева стоит ф поли, да дым столбом валит.

Здраво стали они да полём цистыем,

Здраво стали они да реки быстрые.

Оставалса тут Ваня да во цистом поли.

Здраво стали они да во Черни-горот

65. А ко Митрею да ко красну крыльцю,

Становили они коней да не приказаных,

Не приказаных коней да не привязаных.

Тут пошол старой казак да на красно крыльцё,

Проходя он идёт да по новым сеням,

70. Отворят он у грыдьни да шыроки двери;

Наперёт он ступат да ногой правою,

Позади он ступат да ногой левою.

А и крест-от кладёт да по-писаному,

А по(к)лон-от ведёт да по-уцёному;

75. Поклоняетсе на фсе на цетыре да кругом стороны:

Во-первых он Митрею сыну Гурьевицю:

«Уш ты зрасвуёш (так), Митрей сын Гурьевиць!»

Говорит тут веть Митрей сын Гурьевиць:

«Уш ты зрасвуёш, старой казак Илья Муромець!» —

80. «Мы уш ездим от стольнёго города от Киева,

От ласкова кнезя да от Владимера,

От того же от Ванюшки от Маленького;

Мы о добром дели ездим да фсё о сватосви».

Говорит тут веть Митрей сын Гурьевиць:

85. «У миня веть уш доци-та просватана

За синёё морё да за холодноё

За царя-де она да за царевица

Да за того короля за королевица;

А зафтре у нас дак веть уш сватьбы быть, —

90. А вот придёт король з-за синя моря

На двеннацати черленых да бо́льших караблях

Со своей со силой да со военною».

Говорит старой казак да Илья Муромець:

«Уш ты ой еси, Митрей сын Гурьевиць!

95. Ты добром буди даш, дак мы и добром возьмём;

Добром-то не даш, — дак возьмём силою

А силой возьмём мы да богатырьскою,

Грозою увезём да княженецькою!»

А тут-то веть Митрей да приросплакалсэ:

100. «У меня веть уш доци да нонь просватана

За синёё морё да за Холодноё

За царя-де у мня да за цяревиця

А за того короля за королевиця;

А вот придёт король из-за синя моря

105. На двенаццати черленых да больших караблях...»

Тут пошол старой казак да веть из грыдьни вон;

А пошол-де уш он да по новым сеням,

По новым сеням пошол да ко третьим дверям.

Заходил он к Настасьи дак Митрееви(с)ьни,

110. Он брал-де Настасью да за белы руки,

За ее же за персни за злаченые;

И повёл он Настасью да вон из горёнки.

Она будёт супротиф да дверей батюшковых,

Говорит тут Настасья да Митреевисьня:

115. «Государь ты родитель да мой батюшко!

Ты по що же меня да не добром оддаёш,

Не добром оддаёш да меня силою?

Веть уш я у тебя была просватана

Я за синёё морё да за Холодноё

120. За того я царя да за царевица,

За того короля за королевица;

А зафтре у нас да веть уш свадьбы быть;

Да вот придёт король из-за синя моря

На двенаццати черленых да больших караблях

125. А со своей со силой да со военною.

А есь же веть где-ле да у других оцьцей

А есь же у их да веть и доцери,

Фсё из-за хлеба давают да из-за соли;

А и ты меня даваш нонь да не из-за хлеба,

130. Не из-за хлеба даваш ты да не из-за соли!..»

А́ тут-то веть Митрей приросплакалсэ.

Тут повёл старой казак да вон на улоцьку,

Да садил он Настасью да на добра коня,

На добра коня садил он фпереди себя.

135. Да поехали они да вон из города;

Они доехали до Ванюшки до Маленького.

Тут вопел старой казак своим громким голосом:

«Уш ты ой еси, Ванюшка Маленькой!

Уш ты скоро ставай да нонь скоре того

140. Умывайсе ты нонеце свежой водой,

Утирайсе ты нонеце белым полотном.

А вот тибе дело да ноньце зделано,

А вот тибе служба да нонь сослужона,

А вот тибе Настасья да Митреевисьня.

145. Уш она была у батюшка просватана

За синёё морё да за Холодноё

За царя-де она да за царевица,

За того короля за королевица;

А зафтре у их дак уш веть сватьбы быть:

150. А придёт король из-за синя моря

На двенаццати черленых да больших караблях!»

Говорит тут веть Ванюшка Маленькой:

«Уш ты старой казак ты да Илья Муромець!

Поежджайте вы на тихи да вёшны заводи;

155. Настрелейте гусей да белых лебедей,

Переперистых серых да малых утицей.

А я-то веть нонь да приостанусе».

Тут оставили Настасью да Митреевисьню,

Да поехали они да в стольне Киев-град;

160. Приворотили они на вёшные на заводи

Да стрелеть-де гусей да белых лебедей,

Переперистых серых да малых утицэй.

Когда пришол король там из-за синя моря, —

А стрецят тут веть Митрей сын Гурьев(и)ць,

165. А сам-де уш он да приросплакалсэ:

«Уш ты зрасвуёш, король, король неверные!

Приежджали от стольнёго города от Киева

А два сильних могуцих да два богатыря,

Увезли у меня доцерь любимую:

170. А один-от — старой казак Илья Муромець,

А фторой-от — Добрынюшка Микитиць млад».

А тут королю да за беду пришло,

За велику досаду да показалосе;

И сам говорит да таково слово:

175. «Я узнаю фсех руських могуциех богатырей:

Во-первых я Илью да веть уш Муромця,

Во-фторых-то Добрынюшку Микитиця!»

Заревел тут король как по-звериному:

«Уш вы слуги, мои слуги да слуги верные!

180. Скоро дайте-подведите да мне добра коня

И со фсей ёго со збруной да с богатырьское;

А хоша веть уш мне-ка да жывому не быть, —

Не поступлюсь я Настасьей да Митреевисьней!»

Тут поехал король да за Настасьею.

185. Он сустыг где веть Ваню да на цистом поли,

На цистом поли Ваню да при белом шатри.

Он и вопит-крыцит своим громким голосом:

«Уш ты ой еси, Ванюшка Маленькой!

Уш ты скоро ставай да нонь скоре того

190. Уш ты скоро выходи да из бела шатра:

А кому будёт на поли Божья помошшь,

Кому достанецьсе Настасья да Митреевисьня?»

Ише ф та поре Ванюшка Маленькой

Выходил-де уш он да из бела шатра.

195. А и нацели они да тут боротисе;

Некоторо́й некото́рого одоли́ть не мо́жот.

Говорит тут веть Ванюшка Маленькой:

«Уш ты ой еси, Настасья да Митреевисьня!

Поди пособи одолеть да мне-ка короля:

200. За королем жыть — потеряеш фсю веру крещоную!»

Говорит тут король да король неверные:

«Уш ты ой еси, Настасья да Митреевисьня!

Поди пособи одолеть да мне-ка Ванюшку:

За мною веть быть, да и веть царыцэй слыть,

205. А за Ванюшкой жыть — да сиротиной слыть!»

Говорит тут веть Ванюшка Маленькой:

«А за мною веть быть — да не в меньших же слыть!»

Выходила тут Настасья да Митреевисьня.

Да брали они Ваню да за русы кудри,

210. Да припетили Ваню да ко сыру дубу,

Привязали опутинками шелковыма;

А сами они стали да опочеф дёржать.

А Ваня лёжыт да пот сырым дубом.

Налетали как два сизых два голуба;

215. А садились они к Ванюшки на сырой дуп,

А поу́ркивают да погова́рывают.

А король с Настасьей тоже розговор говорят;

Говорит тут король, король неверные:

«А по що они сели к Вани на сырой дуп?

220. Они сели бы к нам да веть на бел шатёр.

Я возьму веть уш выйду (так) да свой ярой лук,

Я наложу веть две стрелы каленые —

Я сострелю веть этих да сизых голубей!»

Выходил веть король да из бела шатра,

225. Да брал веть уш он да свой ярой лук,

Он натегивал тетивоцьку шелковую,

Он накладывал веть две стрелы калёные,

Он и хоцёт стрелеть да сизых голубей.

Захватила Настасья да Митреевисьня:

230. «Не стрелей веть уш ты да сизых голубей, —

Ты прямо мети Вани пот сырой дуп:

Роспороло бы у Вани да грудей белые,

Роскололо бы у Вани да ретиво серьцо!»

Говорит тут король, король неверные:

235. «Уш ты глупа-ле, Настасья да Митреевисьня!

А сизы-ти голубы улетят веть,

А Ваня от сыра дуба не у́рвицсэ!»

И опеть король метит да ф сизых голубей.

Захватила Настасья да во фторой након:

240. «Не стрелей-де уш ты да сизых голубей, —

Ты уш прямо мети Вани пот сырой дуп:

Роспороло бы у Вани да груди белыи,

Роскололо бы у Вани да ретиво серцо!»

А спустил-де король стрелы ф сизых голубей, —

245. А сизы-то голубы улетели.

А когда эти срелы назать воротяцьсе, —

И одна стрела падала не на гору,

А не на гору падала, не на воду, —

Она падала к королю во черны груди.

250. Тут и падал король да на сыру землю, —

Да тут заплакала Настасья да Митреевисьня.

Фтора стрела падала не на гору,

Не на гору падала, не на воду, —

Она падала Ванюшки пот сырой дуп,

255. Пересекла опутинки шелковые.

Тут отскакивал Ваня да от сыра дубу,

Да сам говорит да таково слово:

«Уш ты ой еси, Настасья Митреевисьня!

Уш ты скоро собирай да ноньце бел шатёр;

260. Поедём мы ноньце да в стольне Киев-град!»

Собирала Настасья да веть уш бел шатёр.

Да поехали они да по цисту полю;

Да доехали они да до Почай-реки.

Говорит тут веть Ванюшка Маленькой:

265. «Уш ты ой еси, Настасья Митреевисьня!

Ты сходи-тко-се ноньче да во Почай-реку:

Уш я долго стоял нонь да пот сырым дубом,

Загорело моё да ретиво серьцо;

Принеси веть уш ты да мне напитисе,

270. Принеси мне-ка воды свежой ключевое!»

Говорила Настасья да Митреевисьня:

«Не воды ты пить хош свежой ключевое, —

Ты хош пить моей крови горяцее!..»

Он отсек у Настасьи да руку правую:

275. «Мне-ка эта рука боле не надобна, —

Обнимала поганого тотарина!»

Он отсек у Настасьи да нос и з губами:

«Мне-ка эти веть губы боле не надобны, —

Цёловали поганого тотарына!»

280. Он отсек у Настасьи да ногу правую:

«Мне-ка эта нога боле не надобна, —

Оплётала поганого тотарына!»

Тут поехал веть Ванюшка в стольне Киев-град.

Говорит кнесь Владимер да стольнекиевской:

285. «Ты здорово, Ваня, женилсэ, да, видно, не с ким спать?»

Говорит тут веть Ванюшка Маленькой:

«У мня осталась любавушка у Почай-реки!..»

Говорит кнесь Владимер да стольнекиевьской:

«Со глупости, Ваня, да оставаисьсе:

290. Ише как же король в сугон не погониццэ?..»

Затем-то веть Ванюшки славы поют,

292. А славы-ти поют да и старины скажут.

376. Данило Игнатьевич

В стольнём-то городи во Киеви

Да у ласкова князя да у Владимера

У ёго было пированьё, да был поцесьён пир

Про многих хресьян да про богатырей

5. Да про фсех полениц да преудалыех.

Да фсе на пиру да сидят, пьют, едят,

Да фсе на пиру да пьяны-весёлы.

Владимер-от княсь ходит весёл и ра́доцён;

По светлой-то грыдьни да князь похажыват

10. Да белыма руками да прирузмахиват,

Злаченыма перснями да принащалкиват,

Серебряныима скопками ф пол побрякиват,

Да сам из рецей да выговариват:

«Уш вы ой еси, князи да ноньце бояра!

15. А и фсе у нас в городе нонь поженёны,

За вас красны-ти девушки повыданы;

Един я веть нониче холост жыву,

Холост я жыву да нежонат хожу.

Вы не знаете ле где-ка да мне обручьници

20. А обрусници мне-ка да супротивници,

Супротивници мне-ка да красной девици:

Щобы ростом велика да лицём хороша

И крепка умом бы да совершенная?..»

А больши-ти хоронятьсе за средьниех,

25. А средьни хоронятьсе за меньшиех,

А от меньших бояр долго ответу нет.

А из-за того стола из-за середьнёго,

Из-за той же скамейки да белодубовой

Выставаёт удалой да доброй молодець,

30. А по имени Мишата да сын Лазурьевиць.

Он и сам говорит да таково слово:

«Государь ты кнесь Владимер да стольнекиевско(й)!

Позволь-ко-се мне-ка да слово молвити, —

Не вели миня за слово скоро сказнить

35. А скоро миня сказнить, скоре того повесити,

Не ссылать миня во сылоцьки во дальние,

Не садить во глубоки да тёмны подгрёбы!..»

Говорит кнезь Владимер да стольнекиевьской:

«Уш ты ой еси, Мишата да сын Лазурьевиць!

40. Говори ты слово реци да безопальнёё:

«Не велю я тибя за слово скоро сказнить

А скоро тибя сказнить, скоре того повесити,

Не сошлю я тя в сылоцьки во дальние,

Не сажу во глубоки да тёмны подгрёбы».

45. Говорит тут Мишата да сын Лазурьевиць:

«Есь во далецём-далецём да на украины,

Есь во хо́рошом-хоро́шом да во Черни в городи,

А есь у Данила да у Игнатьевица

А есь у ёго да молода жона,

50. Молода жона Марфа да доць Викулисьня.

Она ростом велика да лицём хороша,

Она крепка умом да совершенная:

Ише есть где кого да уш кнегиной назвать,

Ише есть-де кому да поклонитисе!»

55. Говорит тут кнесь Владимер да стольнекиевьской:

«Я дивуюсь ноньце тем рецям Мишатиным:

«Ище как можно у мужа жона отнять,

Ище как можно жива мужа з женой розлуцить?..»

Говорит тут Мишата да сын Лазурьевиць:

60. «Право, плохо есь у мужа жона отнять,

Право, плохо есь жива мужа з жоной розлуцить.

Ты уш делай, Владимер-княсь, почесьён пир;

Созовём мы Данила да на почесьён пир,

Посадим мы Данила да за окольней стол

65. И с тема ёго детеми да со боярьскима

Ише пити-исть есвы да ожурёные[118].

Ище много нонь Данило с тобой в супор заговорит:

“Мне-ка перво место моё Данилово —

А сидеть подли князя да по праву руку,

70. А фторо бы место моё Данилово —

А сидеть подли князя да по леву руку;

Не сидеть бы мне за столом да за окольнием

А с тема мне детеми да со боярьскима

А пить и исть есвы да ожурёные!”

75. Скажош: “Много ты, Данило, со мной в супор заговорил!”

Ты накинь на ёго службу тяжэлую

Ёму съездить Данилу да во цисто полё,

Во цисто полё Данилу да на Буян-остроф,

Поимать ёму Данилу да дикого вепря,

80. Привести вепря не бита и не ранёна

И нецем-де вепря не бесцестёна!»

А поехал Мишата да во Черни-горот<д>

А к тому же Данилу сыну Игнатьевицю.

А приехал веть он да во Черни-горот<д>,

85. Он и сам говорит да таково слово:

«Уш ты ой еси, Данило да сын Игнатьевиць!

Тебя звал-жаловал Владимер-княсь на почесьён пир!»

Говорит тут Данило да сын Игнатьевиць:

«Уш я рат, су, гото́ф ехать ко князю да на почесьён пир».

90. И поехали с Мишатой да в стольне Киев-грат.

Молода ёму жона да наговариват:

«Уш ты ой еси, Данило да сын Игнатьевиць!

Ты поедёш веть нонь ко князю но<а>[119] почесьён пир, —

Ты уш много со князём в супор не говори:

95. Веть не нать быть добру, да нать быть прелести, —

А фсё ради гузна да ради женьского

Погибают удалы да добры молоцьци!»

Тут поехали они да в стольне Киев-град.

Тут и делал Владимер-княсь почесьён пир

100. Про многих хресьян да и про бояриноф,

А садил тут Данила да за окольней стол

А с тема он детьми ёго со боярьскима

А пить и исть есвы да ожурёные.

Говорит тут Данило да сын Игнатьевиць:

105. «Не сидеть мне за столом бы за окольнием

А с тема ноньце детеми да со боярьскима

А пить и ись есвы да ожурёные!..

Мне-ка перво бы место моё Данилово —

А сидеть подли князя да по праву руку,

110. А фторо бы место моё Данилово —

А сидеть подли князя да по леву руку,

А не сидеть мне-ка з детеми да со боярьскима!..»

Говорит тут кнесь Владимер да стольне киевьской:

«Уш ты много нонь, Данило, в супор заговорил;

115. Я накину на тибя службу тяжелую —

Тибе съездить Данилу да во цисто полё,

Во цисто полё Данилу да на Буян-остроф,

Поимать тибе Данилу да дикого вепря,

Привести вепря не бита и не ранёна

120. И нецем-де вепря не прибесцестёна!»

Ище ф та поре Данилу да за беду пришло,

За велику досаду да показалосе;

Как поехал тут Данило да во Чернигов-грат

Ко своей-де он Марфы да ко Викулисьни.

125. Тут стрецяёт ёго да молода жона,

Ище та же веть Марфа да доць Викулисьня.

Говорит тут Данило да сын Игнатьевиць:

«Княсь накинул на меня службу тяжэлую:

Ище съездить мне Данилу да во цисто полё,

130. Во цисто полё Данилу да на Буян-остроф;

Привести мне-ка Данилу да дикого вепря,

Привести ёго не бита да мне не ранёна

И нецем-де вепрёнка не прибесьцестёна!..»

Говорит веть ёму да молода жона,

135. Еще та же веть Марфа да доць Викулисьня:

«Ты поедёш, Данило, нонь во цисто полё,

Во цисто полё поедёш да на Буян-остроф, —

Ты возьми с собой кота (так) и рёвула (так),

Ты возьми с собой суцьку-насле́дьницю (так);

140. Ты завидиш нонь, Данило, да дикого вепря, —

Ты спусти своя кота и рёвула,

Ты спусти свою суцьку-наследьницю;

Ище дик-от веть вепрёнок да уполохницсэ,

Ко сырому дубу гузном да приворотицсэ, —

145. Ты приди-ткось возьми да вепря за уши,

Ты уш выздынь вепрёнка выше своей буйной головы,

Ты спусти-тко вепрёнка да во сыру землю,

Отшыби у ёго хо́робрость великую;

Ты поедёш, Данило, как по цисту полю,

150. Тебе стретицьсе на поли триццэть недругоф, —

Ты уш выстрели им да фсем по стрелоцьки;

Тибе стретицьсе на поли един недруг,

Он и станёт просить у тя востро копьё, —

Не подавай ёму востро копьё тупым конъцём,

155. Ты подай ёму востро копьё вострым коньцём!»

Тут поехал Данило да во цисто полё,

Во цисто полё Данило да на Буян-остроф.

Как увидял Данило да дикого вепря, —

Он спустил своя кота и рёвула,

160. Он спустил свою суцьку-наследьницю.

Ище дик-от вепрёнок да уполохницьсе,

Ко сырому дубу гузном да приворотицьсе, —

Он пришол, как уш взял вепря за уши,

Он и вызнял вепрёнка выше своей буйной головы,

165. Да спустил он вепрёнка да о сыру землю,

Он отшып у ёго хоробрость великую.

Тут поехал Данило по цисту полю, —

Ёму стретилось на поли триццэть недругов.

Опеть стретилса на поли один недруг,

170. Он и просит у ёго да веть востро копьё.

Подават ёму Данило своё востро копьё,

Подават ёму копьё да он вострым коньцём.

Говорит тут Мишата да сын Лазурьевиць:

«Уш ты ой еси, Данило да сын Игнатьевиць!

175. Ты по що подаваш мне своё востро копьё,

Подаваш ты копьё мне-ка вострым коньцём?

Уш я, право, не видал твоя востра копья, —

Подавай ты мне востро копьё тупым коньцём!»

Ище ф та поре Данило да сын Игнатьевиць

180. Он и подал востро копьё ёму тупым коньцём.

А на ту пору Мишата да он ухватциф был —

Потпирал он Данила да на востро копьё.

Ище тут-то Данилу да смерть слуциласе.

Тут поехал Мишата да в стольне Киев-грат;

185. Он приехал ко князю да ко Владимеру:

«Государь ты княсь Владимер да стольнекиевьской!

Скажут: “Приставилса Данило да на цистом поли!”

Я поеду нонь за Марфой да за Викулисьней».

Говорит тут кнесь Владимер да стольнекиефьской:

190. «Ты загрезил нонь, Мишата — да нонь догреживай!»

Тут поехал Мишата да во Черни-горот

Ище к той веть Марфы да ко Викулисьни.

Говорит он веть Марфы да доцери Викулисьни:

«Скажут: “Приставилса твой Данило да на цистом поли!” —

195. Ты идёш ле, не йдёш ле да ноньце за князя

А за князя да за Владимера?»

Говорит тут веть Марфа да доць Викулисьня:

«Ты свози миня г<к> Данилову белу телу —

Мне с Даниловым белым телом проститисе;

200. Дак тогда бы уш дак и замуш уш ушла».

Говорит тут Мишата да сын Лазурьевиць:

«Я свожу тебя г<к> Данилову белу телу».

Нарежаласе тут Марфа да доць Викулисьня;

Она ф пазуху клала да веть два ножыка

205. А два ножыка клала да два булатные;

Тут поехала с Мишатой да веть с Лазурьевицём.

А уш возит ей Мишата да нонь туда и сюда

А туда он и сюда да и неведомо куда.

Говорит тут Марфа да доць Викулисьня:

210. «Уш ты ой еси, Мишата да сын Лазурьевиць!

Ты уш прямо вези г<к> Данилову белу телу —

Со Даниловым белым телом мне проститисе;

Ише тут меня вези, да где-ка вороны-ти грат!..»

Он привёс ею г<к> Данилову белу телу.

215. Да пришла она г<к> Данилову белу телу;

Да и пала она да на сыру землю,

Да й пала она да не востала же:

Поткололасе на два ножа булатные.

Тут поехал Мишата ко князю ко Владимеру:

220. «Я привёс ею г<к> Данилову белу телу,

А и пала она — да не востала же!..»

А затем-то Мишаты тут да славы поют,

223. А славы-де поют да и старины скажут.

377. Дунай

Во стольнём-то городе во Киеви

Да у ласкова князя да у Владимера

У ёго было пированьё, да был поцесьён пир.

А-й было на пиру у ёго собрано:

5. Кнезья и бояра, купьци-гости торго́вы

И сильни могуции богатыри

Да фсе поленици да приудалые.

Владимер-от княсь ходит весёл-радочён,

По светлой-то грыдьни да он похажыват

10. Да сам из рецей да выговариват:

«Уш вы ой еси, князи да ноньце бояра

Да фсе же купьци-гости торговые!

Вы не знаете ле где-ка да мне обрушници,

Обручьници мне-ка да супротивници,

15. Супротивници мне-ка да красной девици:

Красотой бы красна да ростом высока,

Лицё-то у ей да было б — белой снек,

Оци у ей да — быф у сокола,

Брови черны у ей да — быф два соболя,

20. А ресьницки у ей — да два цистых бобра?..»

Тут и больш-от хороницьсе за средьнёго,

Да средьн-ёт хороницьсе за меньшого;

От меньших, сидят, долго ответу нет.

А из-за того стола из-за середьнёго,

25. Из-за той же скамейки да белодубовой

Выставал тут удалой да доброй молодець,

А не про́велик детинушка, плецьми шырок,

А по имени Добрынюшка Микитиць млад.

Выстават уш он да ниско кланеицсэ,

30. Он и сам говорит да таково слово:

«Государь ты кнесь Владимер да стольнекиевской!

А позволь-ко-се мне-ка да слово молвити, —

Не вели миня за слово скоро сказнить,

А скоро миня сказнить, скоре того повесити,

35. Не ссылай миня во сылоцьку во дальнюю,

Не сади во глубоки да тёмны подгрёбы!

У тя ес<т>ь нонь двенаццэть да тюрём темныех;

У тя ес<т>ь там сидит как потюрёмшицёк,

Потюрёмшицёк сидит ес<т>ь да доброй молодець,

40. А по имени Дунай да сын Ивановиць:

«Уш он много бывал да по другим землям,

Уш он много служил да нонь многим царям,

А царям он служил, много царевицам,

Королям он служил да королевицам.

45. А не знат ле веть он тибе обручницы

А обручьници тибе да супротивници,

Супротивници тибе да красной девици?»

Говорит тут кнесь Владимер да стольнекиевской:

«Уш вы слуги, мои слуги да слуги верные!

50. Вы сходите-тко веть ноньце да ф темны подгрёбы,

Приведите вы Дуная сына Ивановиця!»

Тут и скоро сходили да ф тёмны подгрёбы,

Привели тут Дуная сына Ивановичя.

Говорит тут кнесь Владимер да стольнекиевской:

55. «Уш ты ой еси, Дунай ты да сын Ивановиць!

Скажут, много ты бывал, Дунай, по фсем землям,

Скажут, много живал, Дунай, по украинам,

Скажут, много ты служил, Дунай, многим царям,

А царям ты служил, много царевицам,

60. Королям ты служил да королевицам.

Ты не знаш ли веть где-ка да мне обручьници,

Обручьници мне да супротивници,

Супротивници мне-ка да красной девици?..»

Говорит тут Дунай как да сын Ивановиць:

65. «Уш я где не бывал, да ноньце фсё забыл:

Уш я долго сидел нонь да ф те́мной те́мници».

Ише ф та поре Владимер да стольнекиевской

Наливал ёму цяру да зелена вина,

А котора-де цяра да полтара ведра;

70. Подносил он Дунаю сыну Ивановицю.

Принимал тут Дунай цяру да единой рукой,

Выпивал он веть цяру да к едину духу;

Он и сам говорит да таково слово:

«Государь ты кнесь Владимер да столънекиевьской!

75. Уш я много нонь жыл Дунай по фсем землям,

Уш я много нонь жыл да по украинам,

Много служивал царям да я царевицам,

Много служивал королям я да королевицам.

Я уж жыл-де был в земли да в земли в дальнее,

80. Я во дальней жыл в Земли да Ляхови́ськое

Я у стремена у короля Данила сына Манойловица;

Я не много поры-времени — двенаццэть лет.

Ище ес<т>ь у ёго да как две доцери.

А больша-та веть доци да то — Настасея,

85. Ище та же Настасья да королевисьня;

Ище та же Настасья — да не твоя цёта,

Не твоя цёта Настасья и не тибе жона:

Ище зла полениця да приудалая.

А мала-та доци да то — Опраксея,

90. Ище та Опраксея да королевисьня;

Красотой она красива да ростом высока,

А лицё-то у ей — дак ровно белой снек,

У ей ягодьници — быф красные ма́зовици[120],

Ясны оци у ей да — быф у сокола,

95. Брови черны у ей да — быф два соболя,

А ресницки у ей — быф два цистых бобра:

Ище ес<т>ь-де кого дак уш кнегиной назвать,

Ище ес<т>ь-де кому да поклонитисе!»

Говорит тут кнесь Владимер да стольнекиевской:

100. «Уш ты ой тихой Дунай да сын Ивановиць!

Послужы ты мне ноньце да верой-правдою;

Ты уш силы-то бери, да скольки тибе надобно,

Поежджайте за Опраксеей да королеви(с)ьней:

А добром король даёт, дак вы и добром берите;

105. А добром-то не даст, — берите силою

А силой возьмите да богатырьскою,

А грозою увезите да княженецькою!»

Говорит тихой Дунай да сын Ивановиць:

«Государь ты кнесь Владимер да стольнекиевьской!

110. Мне-ка силы твоей много не надобно,

Тольки дай ты мне старого казака

А фторого Добрыню сына Микитица:

Мы поедём за Опраксеей да королевисьней!»

То и будут богатыри на конюшын двор;

115. А седлали-уздали да коней добрыех;

И подвязывали седёлышка черкафские;

И подвязывали пот(п)руги да шолку белого,

Двенаццэть пот(п)руг да шолку белого,

Тринаццата пот(п)руга — церес хребетну кость:

120. То не ради басы, да ради крепости,

А фсё ради храбрости молодецькое

Да для-ради опору да богатыръского:

Не оставил бы конь да во цистом поли,

Не заставил бы конь меня пешом ходить!»

125. Тут стоели-смотрели бояра со стены да городовое,

А смотрели поеску да богатырьскую;

И не видели поески богатырьское,

А тольки они видели, как на коней садились:

Из города поехали не воротами, —

130. Они церес ту стену да городовую

А церес те башни да наугольние;

Тольки видели: ф поли да курева стоит,

Курева-та стоит, да дым столбом валит.

Здраво стали они да полём цистыем;

135. Здраво стали они да реки быстрые;

Здраво стали они да в землю в дальнюю

А во дальнюю Землю да в Ляховиськую

А ко стремену ко королю ко красну крыльцю.

Говорит тихой Дунай тут да сын Ивановиць:

140. «Уш вы ой еси, два брата названые,

А старой казак да Илья Муромець

А фторой-де Добрынюшка Мекитиць млад!

Я пойду нонь к королю как на красно крыльцё,

Я зайду к королю нонь на новы сени,

145. Я зайду к королю как ф светлу да светлицю;

А що не тихо, не глатко уцинитьсе с королем да на новых сенях, —

Затопцю я во середы кирписьние;

Поежджайте вы по городу ляховиському,

Вы бейте тотаровей со старого,

150. А со старого бейте да вы до малого,

Не оставлейте на семяна тотарьские!»

Тут пошол тихой Дунай как на красно крыльцё, —

Под им лисвёнки-ти да изгибаюцьсэ.

Заходил тихой Дунай да на новы сени;

155. Отворят он у грыдьни да шыроки двери;

Наперёт он ступат да ногой правою,

Позади он ступат да ногой левою;

Он крест-от кладёт как по-писаному,

Поклон-от ведёт он да по-уцёному;

160. Поклоняецьсе на фсе на цётыре да кругом стороны,

Он во-первы-то королю ляховиському:

«Уш ты здрастуёш, стремян король Данило да сын Манойловиць!» —

«Уш ты здрастуёш, тихой Дунай да сын Ивановиць!

Уш ты ко мне приехал да на пиры пировать,

165. Але ты ко мне приехал да нонь по-старому служить?..»

Говорит тихой Дунай тут да сын Ивановиць:

«Уш ты стремян король Данило да сын Манойловиць!

Ище я к тибе приехал да не пиры пировать,

Ище я к тибе приехал да не столы столовать,

170. Ище я к тибе приехал да не по-старому служить.

Мы уш ездим от стольнёго города от Киева,

Мы от ласкова князя да от Владимера;

Мы о добром дели ездим да фсё о сватосьви

На твоей на любимой да нонь на доцери,

175. На молодой Опраксеи да королевисьни!

Уш ты даш, ли не даш, или откажош-то?»

Говорит стремян король Данило Манойловиць:

«У вас стольн-ёт веть город да быф холопской дом,

А кнесь-от Владимер да быф холопищо, —

180. Я не дам нонь своей доцери любимое,

Молодой Опраксеи да королевисьни!»

Говорит тихой Дунай тут да сын Ивановиць:

«Уш ты ой стремян король Данило да сын Манойловиць!

А добром ты даёш, дак мы и добром возьмём;

185. А добром-то не даш, — дак возьмём силою,

А силой возьмём мы да богатырьскою,

Грозой увезём мы да княженецькою!»

Пошол тут Дунай да вон из горёнки,

Он стукнул дверьми да в ободверины, —

190. Ободверины-ти вон да обе вылетели,

Кирьписьни-ти пецьки да россыпалисе.

Выходил тут Дунай как да новы сени,

Заревел-закрицел да громким голосом,

Затоптал он во середы кирьписьние:

195. «Уш вы ой еси, два брата названые!

Поежджайте вы по городу ляховиському;

Вы бейте тотаровьей со старого,

Со старого вы бейте да и до малого;

Не оставлейте на семена тотарьские!»

200. Сам пошол тихой Дунай тут да по новым сеням,

По новым сеням пошол да ко третьим дверям;

Он замки-ти срывал да бутто пугофки.

Он дошол до Опраксеи да королевисьни:

Опраксеюшка сидит да веть красеньця ткёт,

205. А ткёт она сидит да золоты красна.

Говорит тихой Дунай тут да сын Ивановиць:

«Уш ты ой Опраксея да королевисьня!

Ты получше которо[121], дак нонь с собой возьми,

Ты похуже которо, да то ты здесь остафь:

210. Мы возьмём-увезём да тибя за кнезя

А за кнезя да за Владимера!»

Говорит Опраксея да королевисьня:

«А нету у мня нонь да крыла правого,

А правого крылышка прави́льнёго;

215. А нету сестрици у мня родимое,

Молодой-де Настасьи да королевисьни;

Она-то бы с вами да приуправилась».

Ище ф та поре Дунай тут да сын Ивановиць

Он брал Опраксею да за белы руки,

220. За е́е же за перстни да за злаченые;

Повёл Опраксе́ею да во́н из го́рёнки.

Она будёт супротиф как да дверей батюшковых,

А сама говорит да таково слово:

«Государь ты родитель да мой батюшко!

225. Ты по що же миня нонь да не добром оддаёш,

А не добром ты оддаёш, да веть уш силою;

Не из-за хлеба даваш ты да не из-за соли,

Со великого даваш ты да кроволитея?

Ище ес<т>ь где веть где-ле да у других царей

230. А ес<т>ь-де у их да веть и доцери, —

Фсё из-за хлеба давают да из-за соли!»

Говорит тут король да ляховиськие:

«Уш ты тихой Дунай ты да сын Ивановиць!

Тя покорно-де просим хлеба-соли кушати!»

235. Говорит тихой Дунай тут да сын Ивановиць:

«На приездинах гостя не употчовал,

На поездинах гостя да не уцёстовать!»

Выходил тут Дунай да на красно крыльцо;

Он спускалса с Опраксеей да с королевисьней;

240. Садил-де он ей да на добра коня.

На добра коня садил да фпереди себя.

Вопел, он крицел своим громким голосом:

«Вы ой еси, два брата названые!

Мы пойдём же нонь да в стольне Киев-град!»

245. Тут поехали они да в стольне Киев-град.

А едут-де они да веть цистым полём, —

Церес дорогу тут лошать да переехала,

А на ископытях у ей потпись потписана:

«Хто-де за мной в сугон погоницсэ,

250. А тому от миня да жывому не быть».

Говорит тихой Дунай тут да сын Ивановиць:

«Уш ты ой старой казак ты да Илья Муромець!

Ты возьми у мня Опраксею да на своя коня,

На своя коня возьми ты да фпереди себя;

255. А хоша веть уш мне-ка да жывому не быть,

Не поступлюсь я поленици да на цистом поли!»

А сам он старику да наговариват:

«Уш ты ой старой казак да Илья Муромець!

Ты ус цёсно довези до князя до Владимера

260. Ище ту Опраксею да королевисьню!»

А тут-то они да и розъехались;

Поехал Дунай за поленицею,

А богатыри поехали в стольне Киев-грат.

Он сустыг поленицю да на цистом поли.

265. А стали они да тут стрелетисе.

Как устре́лила полениця Дуная сына Ивановиця —

А выстрелила у ёго да она правой глас;

А стрелил Дунай да поленицю опять,

А выстрелил ей[122] — да ис седёлка вон:

270. Тут и падала полениця да на сыру землю.

А на ту пору Дунаюшко ухватциф был;

Он и падал поленици да на белы груди,

Из-за налуцья выхватывал булатной нош,

Он хоцёт пороть да груди белые,

275. Он хоцёт смотреть да ретиво серьцё,

Он сам говорит да таково слово:

«Уш ты ой полениця да приудалая!

Ты уш коёго города, коей земли,

Ты уш коее дальнее украины?

280. Тебя как, полениця, да именём зовут,

Тебя как звелицеют да из отецесьва?..»

Лёжоцись полениця да на сырой земли,

А сама говорит да таково слово:

«Кабы я была у тя на белых грудях, —

285. Не спросила бы не имени, не вотьцины,

Не отецесьва я, не молодецесьва:

Я бы скоро порола да груди белые,

Я бы скоро смотрела да ретиво серьцё!»

Замахнулса тут Дунай да во фторой након;

290. А застоялась у ёго да рука правая;

Он и сам говорит да таково слово:

«Уш ты ой полениця да приудалая!

Ты уш ко́ёго города, кое́й земли,

Ты уш коее дальнее украины?

295. Тибя как, полениця, да именём зовут,

Тибя как зве(лиц)цеют да из отецесьва?..»

Лёжоцись полениця да на сырой земли,

А сама говорит да таково слово:

«Уш ты ой еси, тихой Дунай сын Ивановиць!

300. А помнишь ли ты, але не помнишь ли?

Похожоно было с тобой, поежджоно,

По тихим-то вёшным да фсё по заводям;

А постреляно гусей у нас белых лебедей,

Переперистых серых да малых утицей!»

305. Говорит тут тихой Дунай сын Ивановичь:

«А помню-супо́мню да я супа́мятую;

Похожоно было у нас с тобой, поежджоно,

На белых твоих грудях да приулёжано.

Уш ты ой еси, Настасья да королевисьня!

310. Увезли веть у вас мы нонь родну сёстру.

Ище ту Опраксею да королевисьню,

А за кнезя да за Владимера.

А поедём мы с тобой в стольне Киев-град!»

Тут поехали они как да в стольне Киев-град

315. А ко князю Владимеру на свадёпку.

А приехали они тут да ф стольне Киев-грат,

Пировали-столовали да они у князя.

Говорит тут веть тих(о)й Дунай сын Ивановиць:

«Государь ты кнесь Владимер да стольнекиевской!

320. Ты позволь-ко-се мне-ка да слово молвити;

Хош ты взял нонице меньшу сёстру, —

Бласлови ты мне взеть ноньце большу сёстру,

Ише ту же Настасью да королевисьню!»

Говорит тут кнесь Владимер да стольнекиевьской:

325. «Тибе Бог бласловит, Дунай, женитисе!»

Весёлым-де пирком да то и свадёпкой

Поженилса тут Дунай да сын Ивановиць.

То и скольки-ли времени они пожыли,

Опеть делал Владимер да княсь почесьен пир.

330. А Дунай на пиру да приросхвасталсэ:

«У нас нет нонь в городи сильне миня,

У нас нету нонь ф Киеви горазне миня!»

Говорила тут Настасья да королевисьня:

«Уш ты ой тихой Дунай да сын Ивановиць!

335. А старой казак будёт сильне тибя,

Горазне тебя дак-то и я буду[123]».

А ту́т-то Дунаю да не зандравилось;

А тут-то Дунаю да за беду прышло,

За велику досаду да показалосе.

340. Говорит тут Дунай да сын Ивановиць:

«Уш ты ой еси, Настасья да королевисьня:

«Мы пойдём-ко с тобой нонь да во цисто полё;

Мы ус<ж> станём с тобой да нонь стрелетисе,

Мы во дальнюю примету да во злачен перстень!..»

345. И пошли-де они да во цисто полё.

И поло́жила Настасья перстень да на буйну главу

А тому же Дунаю сыну Ивановицю;

Отошла-де она да за три попрыща;

А и стрелила она да луком-ярым-е, —

350. Ище на́двоё перстень да росколупицьсе,

Половинка половиноцьки не у́бьёт же[124].

Тут и стал-де стрелетъ опеть Дунаюшко:

А перв-от рас стрелил — дак он не дострелил,

А фтор-от рас стрелил — дак он перестрелил.

355. А и тут-то Дунаю да за беду прышло,

За великую досаду да показалосе;

А мети́т-де Настасью да он уш третей рас.

Говорыла Настасья да королевисьня:

«Уш ты ой тихой Дунай ты да сын Ивановиць!

360. А-й не жаль мне кнезя да со кнегиною,

И не жаль сёго мне да свету белого:

Тольки жаль мне в утробы да млада отрока!»

А тому-то Дунай да не поваровал;

Он прямо спустил Настасьи во белы груди, —

365. Тут и падала Настасья да на сыру землю.

Он ус<ж> скоро-де падал Настасьи на белы груди,

Он ус<ж> скоро порол да груди белые,

Он и скоро смотрел да ретиво серьцё;

Он нашол в утробы да млада отрока:

370. На лобу у ёго потпись-та потписана:

«А был бы младень этот силён на земли».

А тут-то Дунаю да за беду стало,

За велику досаду да показалосе;

Становил веть уш он своё востро копьё

375. Тупым-де коньцём да во сыру землю,

Он и сам говорил да таково слово:

«Протеки от меня и от жоны моей,

Протеки от меня, да славной тихой Дон!..»

Потпиралсэ веть он да на остро копьё, —

380. Ище тут-то Дунаю да смерть слуциласе.

А затем-то Дунаю да нонь славы поют,

382. А славы-ты поют да старины скажут.

Чупов Иван Егорович

Иван Егорович Чу́пов — крестьянин дер. Кильцы, Погорельской волости, роста выше среднего, бодрящийся старик 72 лет. Он грамотен, имеет трех сыновей: старшие женаты, младший сын грамотен и имеет печатную книжку со старинами под названием: «Илья Муромец, наибольший богатырь... Иван Ивин. М. 1898. Изд. Е. А. Губанова». Занимается он также кузнечеством. Он дядя Ивана, Афанасия и Николая Алексеевичей Чуповых, которые говорили, что он знал ранее много старин. Но когда я был в деревне, у него трудно было записывать старины. С одной стороны, он подзабыл их от старости, а с другой ему было не до пения. Выдалось сухое время. Был сенокос. И. Е. Чупов, несмотря на старость, ходил косить и грести сено: уходил он на работу часа в три утра, а возвращался в сумерках, около восьми часов сильно уставшим, так что трудно было его заставить петь да и было жаль его. Поэтому я старался, что было можно, записать у его племянника Ив. Ал. Чупова, знавшего эти старины в той же редакции, а к старику приставал с просьбой пропеть только старины, не пропетые племянником. Он пропел мне две старины: 1) «Василий Бруславлевич» (путешествие и смерть) и 2) «Добрыня и Маринка». Первую старину я записал ночью при свечах. Начав ее, он не мог продолжать пения, так как у него все слиплость во рту; чтобы немного его подбодрить, пришлось поднести ему рюмку водки, а перед пением в фонограф другую. Задушевное пение надтреснутым старческим голосом в связи с интересным напевом производило на меня захватывающее впечатление. При пении этой старины ему приходилось припоминать и вставлять пропущенные по забывчивости стихи. Кроме пропетых, он знает еще старины: 1) «Купанье Добрыни», 2) «Васька-пьяница», 3) «Василий Окулович и Соломан» — все три согласно с Ив. Алекс. Чуповым, а также 4) «Батый Батыевич» (= Батей Батеевич), где вместо Василия Казимировича действует Дунай (я записал ее уже у двух Разсоловых из соседней деревни Печища); раньше он знал, но теперь позабыл; 5) «Старину о льдинушке» и 6) «Ссору Ильи Муромца с Владимиром из-за шубы»; кроме того, он умеет рассказывать 7) о встрече Ратая и О́льга. Он слыхал также старины про 1) Святогора, 2) Сокольника, 3) Дуная, 4) Дюка, 5) Илью Муромца и Издолища, 6) Соломана, 7) Первую поездку Ильи Муромца, 8) Три поездки Ильи Муромца. Рассказ его о мезенских местностях напечатан выше, в примечании <к описанию дер. Кильцы. — Ред.>

378. Василий Бруславлевич (путешествие и смерть)

(См. напев № 45)

Не на Волхови зеленой нонь сат<д>[125] шатаицьсе, —

Да по морской волны караблицёк похажыват.

По караблицьку Васильюшко погуливат.

Що не белая берёска г<к> земли клоницьсе,

5. Не кудрява до сырой да догибаицьсе, —

Да ише сын-ле стоит да перед матерью.

Он низёшенько матушки поклоняицьсе

Да русыма кудрями вплоть до пояса,

А ище того пониже — до сырой земли;

10. Да он веть просит у матушки бласловле[н]ьицё,

Бласловленьиця просит он великого,

Да он весьнёго-де просит до сырой земли,

От востоку он просит вплоть до запада.

Да как давала ему матушка бласловлень[и]це[ё],

15. Она с нёба давала до сырой земли

Да з буйной главы и до резвых ног;

Да ище ёму матуш[к]а наговариват:

«Да уш ты ой еси, дитятко родимоё,

Уш ты молод Василей сын Бруславлевиць!

20. Да уш ты будёш в Ерусалиме-городи? —

Во Ердане-то реки люди не купаюцьсе:

Да во Ердане-то реки люди омываюцьсе

Для того-де для здравьи(ц)я оцей ясныех;

Да на плакуне-траве люди да не катаюцъсе:

25. Да плаконом-травой люди утираюцьсе

Да для того-де для здравья тела белого!»

Да шше ёму матушка наговариват,

Да но(а)говариват матуш(к)а — наказыват:

«Уш ты ой еси, дитятко родимоё,

30. Да уш ты молоды Василей сын Бруславлевиць!

Да на той на / дорошки ес<т>ь сулой быстёр

Да що солой-от быстёр, да ес<т>ь розбой востёр.

Да как ес<т>ь там веть горы Сорокиньские;

Да на тех горах да на Сорокиньскиех

35. Да тут стоят-то кресты да Леванидофски.

Там есь сарачина нонь премудрая

Да що премудра сара́чина прехитрая:

Да нехто сарацины да не перехитривал,

Да що нехто долгополой не перемудривал».

40. Говорит тут Василей сын Бруславлевиць:

«Да уш ты ой еси, матуш[к]а родимая

Да чесна вдова Омельфа Тимофеёвна!

Да как сулой-от быстёр да мы перегребём,

А розбой-от востёр да мы поклонимсе!»

45. Да тут стал-де Василий снарежатисе

да он ехать молицьсе в Ерусалим-город.

Да он брал-де дружину фсё хоробрую:

Да он веть брал Костю-Лостю Литурженина,

А-й да брал он Фому Толсторемянников[а],

50. А шше брал-де Потаню малого хромого;

Да брал он с собой да звоньчяты гусли.

Да шше заходил они да на черной корапь.

Становил он Костю-Лостю ноньце на корму,

Да Фому Толсторемянникова на нос же.

55. А-й Потаньку мала хрома около парусоф.

А-й да выкатывали якори булатные,

Подымали они парусы полотняны,

Они з[д]раво пошли церес синё морё.

Да Васильюшко по караблицьку похажыват,

60. Да в звоньцяты гусли Васильюшко поигрыват.

Да пошли они здраво за синё морё.

Да шше пала им ти́шина способная.

Да завидели горы Сорокинские

Да на горах-то кресты да Леванидофски.

65. Говорит тут Василей сын Бруславлевиць:

«Да уш ты ой еси, Костя сын Литуржени[н]!

Ты дёржи-тко-се на горы Сорокиньские:

Да на горах-то да кресты оказуюцьсе,

Ливанидофски цесны да знамянуюцсе;

70. Да вот веть нам крестам да помолитис[е],

Ливанидофским чесным да приложитисе».

Да подъежджали-де под горы Сорокинские;

Опускали-де парусы полотняны,

Да що выкатывали якори булатные,

75. Да вымётывали сходёнки дубовые,

Да соходили они да с черна карабля.

Ф полгоры лёжыт голова да богатырьская,

Ф толщину голова да как пивной котёл.

Да тут-де Василей сын Бруславлевиць

80. Да он как нацял головушку попинывать,

Он попинывать, головушку побрасывать.

Да говорит голова да богатырьская,

Говорит голова да таково слово:

«Да уш ты ой еси, Василей сын Бруславлевиць!

85. И нецёго тебе надо мной галицьсе.

Да уш я был богатырь да на своих ногах;

Да служил-то-ле я да сороким царям

Да сороким-то царям да я царевицям,

Королям-то я служил да коро[ле]вицям;

90. Да уш я дралса с сорочиной да ровно три года.

А-й да та-де сорочина прехитрая

Да прехитра сорочина веть премудрая

Накопала она перекопы глубокие

Да що наставила подрези ножовые.

95. У мня перв-от перекоп конь перескочил,

Да ище фтор-от перекоп конь перескочил,

И ф треть-ёт перекоп конь обрюшылсэ.

Тут опутала в опутиньки шелковые

Да потом отрубила буйну голову.

100. Да уш ты ой еси, Василей сын Бруславлевиць!

Да уш ты ой еси, Василей сын Бруславлевиць!

Да уш ты будёш лёжать да со мной поряду!»

Да пошол тут Василей на чернен карап.

Да выкатывали якори булатные

105. И здергивали сходёнки дубовые

Да подымали-то парусы полотняны;

И пошли-де они в Ерусалим-горот.

Да во Ёрдани-то реки да он купаицсэ,

На плакуне-то травы да катаицсэ;

110. Да шше тут-де Василей поворот дёржыт,

Заходил-де Васильюшко на чернен карапь.

Да що выкатывали якори булатные,

А здергивали сходёнки дубовые

Да подымали белы парусы полотняны.

115. Потходили веть пот горы Сорокинские, —

Да как веть тут карапь да остоялсэ у их.

Говорит тут Васильюшко Бруславлевиць:

«Да уш вы ой еси, дружья-братья-товарыщи!

Вы берите-ко щупы да долгомерные:

120. Да мы на кошецьку нашли, ле на камешок!»

Да берут они щупы да долгомерные:

Да не на кошечьку нашли мы, не на камешок!»

Говорит тут Василей сын Бруславлевичь:

«Да уш вы ой еси, дружья-братья-товарыщи!

125. Мы фперёт шли, з головушкой россорились;

Да, видно, нать нам з головушкой поладицьсэ.

Вы дёржите на горы Сорокинские!»

Да у их сад-от[126] пошол, да как сокол полетел.

Потходили под горы Сорокинские

130. Да опускали-то парусы полотняны,

А-й выкатывали якори булатные

Да що вымётывали сходёнки дубовые;

Выходили они да на сыру землю,

Да подымалисе они да на круту гору.

135. Да на той на дорошки ес<т>ь горюць камень,

Да що на етом на камешки потписано:

«Ище хто етот камешок не перескоцит, —

Да тому-ле на свети жывому не быть».

Говорит тут Василей сын Бруславлевиць:

140. «Да уш мы фсе етот камешок перескоцим;

У нас горё-беда Потаньки Хромому, —

Да как ёму этого камешка не перескоцитъ».

Да скакал тут Костя-Лостя Литурженин,

Да он веть этот-ле камешок перескоцил;

145. Да скакал тут Фома Толсторемянникоф,

Да уш тот веть этот камешок перескоцил;

Да скакал тут Потанька малой Хроменькой, —

Да он веть етот камешок да перескоцил;

Он скоцил церес камешок и назат отскоцил[127].

150. Да скакал тут Василей сын Бруславлевиць, —

Да он веть этот камешок перескоцил,

Он перескоцил камешок и назать отскоцил,

Да на этом на камешки обрюшылсэ...

154. А-й тут-те Васильюшку славы поют.

379. Добрыня и Маринка

Да во стольнём во городи во Киеви

И да жыл-был Микита да сын Романович.

Да было у его чадо любимоё

И мо́лоды Добрынюшка Микитич млад.

5. Да стал-ле Добрыня да лет пятнаццати;

Да он хочот идти гулять в красен Киев-грат,

Да он просит у батюшка благословленице:

«Мне сходит(ь) гулять по городу по Киеву,

Посмотреть мне-ка нонь людей добрыих,

10. Показать-де себя дородня молоцца!»

Да давали ёму отець-мать бласловленицё

Да сами ему да наговарывали:

«Уш ты ой еси, дитятко родимоё!

Ты пойдёш гулять по городу по Киеву, —

15. Не загуливай во улици ты Игнатьёвы,

Во часты переулки да во Марынкины:

Да та-ле Маринка — зла безбожниця,

А люта-ле змея да подколодниця!»

Да на то-де Добрынюшка[128] ослушалсэ:

20. Он пошол гулять по городу по Киеву;

Он зашол-де во уличи Игнатьёвы,

Во часты переулки да во Марынкины.

Да та-ле Маринка, зла безбожниця

И люта-ле змея да потколодниця,

25. Овёрнула Добрыню да туром гнедыем

Да спустила Добрыню да во чисто полё.

Да ходит Добрынюшка во чистом поли,

Да ходит туром Добрыня гнедыем.

Тут хватились Добрыни да отець-матушка:

30. «Да некуда Добрыни нонь деватисе;

Он ушол, видно, во улици Игнатьёвы,

Во часты переулки да во Маринкины

Да к той-де Маринки, злой безбожници

Да к лютой-ле змеи да потколодници!»

35. А была у Добрынюшки родима сёстра,

Именём звали Марфа свет Микитисьня.

Да пошла она во уличи Игнатьёвы,

Во часты переулки да во Маринкины;

Говорила Маринки, злой безбожници

40. Да лютой-де змеи, да потколодници:

«Уш ты ой еси, Маринка, зла безбожниця

Да люта-ле змея да потколодниця!

Ты оддай мне-ка братилка родимого,

Ище молода Добрыню сына Микитиця!

45. Да ежеле мне ты да не оддаш его, —

Овёрну я тибя сукой да волотяжною,

Я спущу тибя по городу по Киеву

Да малым ребятам да на поруганьё

И псам ле кычка́м[129] да на потарзаньё!»

50. Да тут-де Маринка испугаласе;

Овёрнулась Маринка змеей лютою,

Полетела Маринка да во чисто полё

Да нашла-ле Добрыню да во чистом поли.

Да садиласе Добрыни она на правой рок<г>,

55. А сама говорит да таково слово:

«Уш ты ой еси, Добрынюшка Микитиц млад!

Да хош ле на свети ноньце жи́вой быть, —

Отвёрну я тибя да доброго молоцца.

Да возьмёш ле ты меня да за себя взамуш?..

60. Да ты станёш ле меня да веть бить-мучити?..»

Отвечял Добрынюшка Микитич млад:

«Я возьму тибя, Маринка, да за себя взамуш.

Я не стану тибя нонеце бить-мучити.

Только дам поученьё да молодецькоё!»

65. Да во ту-ле веть пору да и во (то) время

Отвёрнула Маринка да тура гнедого.

Да тут стал-ле Добрыня да на резвы ноги,

Да схватил он Маринку да за белы руки,

Да мётал он под вышыну небёсную —

70. Да сам-ле веть ей да не потхватывал...

Да тут-де Маринки злой славы поют,

72. Да славы-де поют да старину скажут.

Погорелец