Гробница Св. Цецилии на Аппиевой дороге. Фото конца XIX в.
Когда кладбище было открыто и вход в подземные галереи расчищен, оставалось все же еще много дела. Из описаний Росси узнал, каким могилам поклонялись пилигримы VII века, но надлежало их еще отыскать. Это была нелегкая работа. Как не потеряться, как знать, куда идти среди этих сотен галерей, среди тысяч всех этих могил, как быть уверенным, что идешь по дороге, которая должна привести к знаменитым пещерам? По счастью, и тут ценные указания должны были руководить изысканиями.
Эти указания были доставлены Росси теми работами, которые были предприняты в эпоху, когда Церковь пользовалась миром, и остатки которых легко отличить и в наши дни. Восторжествовавшее христианство почтило убежище, где нашло себе приют в тяжелые дни; но так как катакомбы очень пострадали во время гонений, то всего исправить не могли, а занялись преимущественно пещерами, где покоились главные мученики. Они были укреплены и украшены; выстроили новые, более великолепные входы, более удобные лестницы, чтоб спускаться в них; выкопали колодцы (lucernaria), чтобы дать к ним доступ свету. Поэт Пруденций, видевший катакомбы при Феодосии, описал нам в прекрасных стихах состояние, в каком они тогда находились, и наплыв пилигримов, посещавших их. Он подробно описывает проделанные в своде отверстия для освещения самых главных пещер; он говорит о мраке галерей, время от времени пересекаемом просветами, словно солнечными островками, и об этих переходах от мрака к свету, от которых душу охватывал религиозный ужас. Рядом с могилами святых стены покрыты мрамором или облицованы серебряными пластинами, «которые блестят, как зеркало». Сюда сбираются отовсюду, когда наступает праздник какого-нибудь знаменитого мученика. Приходят сюда из Рима, «и царственный город извергает поток своих граждан». Сюда приходят также и из соседних стран. Крестьяне толпами стекаются из селений Этрурии и Сабинии. «Все весело отправляются в путь с женами и детьми. Двигаются так скоро, как только могут. Тесно поле, чтобы вместить весь этот веселый народ, и, как ни широка дорога, видно, как несметная толпа останавливается». Это тот же народ, который еще и теперь охотно покидает свои мареммы или спускается со своих гор, чтобы посетить чудотворных мадонн или святого младенца из Аракоэли. Достигнув могилы мученика, они отдаются порывам того шумного и выразительного благочестия, привычки к которому итальянцы еще не утратили. «С утра теснятся, чтобы поклониться святому. Прибывшая для этого толпа до самого вечера приходит и уходит. Прикладываются к серебряной блестящей пластинке, покрывающей могилу, кладут ароматы, и слезы умиления текут у всех из глаз».
Вход в катакомбы Св. Калликста
Эти пилигримы, о которых говорит Пруденций, оставили на кладбищах следы своего пребывания. Они имели привычку писать свои имена вместе с какими-нибудь молитвами на стенах и при входе в пещеры. Время не совсем стерло эти graffiti, надписи, которых особенно много поблизости от наиболее посещаемых могил; Росси тщательно списал все те, которые мог прочесть, и труд его не пропал даром. Сколько любопытных особенностей открылось перед ним в тех немногих словах, которые чертили на стенах грубые крестьяне V и VI века. Среди других любопытных открытий они знакомят нас с одним из тысячи тайных звеньев, посредством которых христианское благочестие связано с прежними верованиями. Когда мы смотрим издали, эта тонкая связь от нас ускользает, и нам кажется, что бездна разделяет христианство от предшествовавших ему религий; но наука, изучающая вещи вблизи, не пренебрегая никакими подробностями, хоть и не заполняет всецело расстояния, во всяком случае восстанавливает переходные ступени. У греков и римлян был трогательный обычай, когда они посещали храм или даже какой-нибудь восхищавший их памятник, паломники вызывали в своей памяти образы родных и друзей: для того ли, чтобы расположить к ним бога, которому посвящен был храм, для того, чтобы приобщить своих близких к удовольствию, какое им доставляло прекрасное зрелище. Эти знаки почитания, или проскинемы, часто встречаются в Греции, и особенно в Египте; по своей форме они обыкновенно довольно кратки и мало разнообразны. «Сарапион, сын Аристомаха, прибыл к великой Изиде Филейской и по благочестивому побуждению вспомнил о своих родителях. Я, Панолбий Гелиопольский, любовался могилами царей и вспоминал всех своих». Однако не все так просты и холодны, и порой в них можно подметить истинное чувство. Одна римлянка, посещая пирамиды, вспоминает умершего брата и пишет следующие трогательные слова: «Видела пирамиды без тебя и от этого зрелища исполнилась печали. Все, что могла сделать, это пролить слезы о твоей судьбе; затем, верная твоей памяти, я пожелала написать тут эту жалобу». Поэтому Росси, быть может, не совсем прав, говоря, что языческие проскинемы никогда ничего не содержат, «кроме холодной и сухой формулы»; но он уверен, что христианство вложило сюда больше горячности и страсти. Для нас всего интереснее их искренность и непосредственность. Тут нет ничего официального, условного, как в пространных надписях, высеченных на мраморе; они не так пышны и великолепны, но в них гораздо больше чувствуется сердечного порыва. То пилигрим просто пишет свое имя, смиренно прося молиться за него и выражая благочестивые пожелания (Eustathuis humilis ресcator; tu qui legis, ora pro me, et habeas Dominum protectorem); то он молит святых о себе или о тех, кого любит: «Святые мученики, помяните Дионисия. Попросите для Верекунда и его близких счастливого плавания. Пошлите покой моему отцу и моим братьям».
Раннехристианское богослужение в катакомбах Святого Калликста. Гравюра XIX в.
Чаще всего он ограничивается употреблением краткой формулы: «Живите» или «да живет он в Боге». При входе в пещеру Луциния, у подножия лестницы, находишь следующие слова, много раз повторенные: «Софрония, живи в Боге! Sofronia vivas!» Несомненно, что, написав эти слова, путник проник в пещеру, стал на колени, молился у подножия могилы мучеников, и вполне вероятно, что вместе с молитвой в сердце его проникло доверие. Это доказывает следующая надпись, начертанная той же рукой со стороны выхода: «Софрония, моя милая Софрония, ты будешь жить всегда, да, ты будешь жить в Боге: Sofronia dulcis, semper vives Deo; Sofronia, vives!»
Граффити из катакомб Св. Калликста
Не из простого любопытства Росси так тщательно собирает памятные надписи и изображения из эпохи Константина и Феодосия, сохранившиеся в катакомбах; они имеют для него другую важность; они открывают ему дорогу к другим историческим захоронениям. Так как именно для них после триумфа признания церкви построили широкие лестницы и выкопали большие луцернарии, он узнает, встречая их, что недалеко какой-нибудь знаменитый склеп. Чтобы найти его, исследователю нужно только идти по следам пилигримов, о которых я только что говорил. Их надписи указывают правильное направление, исследователь, так сказать, идет вместе с ними, и, по мере того как горячей становятся их молитвы, он догадывается, что приближается к цели. Оказавшись в пещере, множество подробностей, которые он внимательно рассматривает, сличая их со сведениями, сохранившихся от древних историков, немедленно открывают ему, кто именно этот мученик или исповедник, к чьей гробнице приходили, чтобы достойно почтить ее, и к чьей помощи прибегали. Если только это какой-нибудь известный святой, только в редких случаях, ученый не найдет каких-нибудь остатков надписи папы Дамасия. Он был большой почитатель, или, скорее, большой поклонник катакомб; папа положил свою жизнь на их поправку и украшение. Сочинил даже несколько маленьких стихотворений, которые должны были быть помещены над могилами святых и напоминать верным об их великой истории. Чтобы вырезать их на мраморе, один знаменитый каллиграф, Фурий Филокал, сам называющий себя почитателем и другом папы Дамасия (Damasi рарае cultor atque amator), придумал род особой азбуки, буквы которой на концах имели особого рода украшения, по чему их очень легко было узнавать. Так как буквы эти употреблялись только для стихов папы-поэта, можно быть уверенным, что если только видишь одну из таких букв на мраморном обломке, то это отрывок надписи Дамасия, и что, следовательно, находишься поблизости от могилы известного лица.
Вот каким способом Росси удается почти безошибочно угадывать направление в этом лабиринте и каким образом он в течение такого небольшого количества лет открыл в нем столько знаменитых могил. Тем не менее ему не хватало еще одной гробницы, как раз той, которую ему всего важнее было открыть. Мысли, изложенные им относительно местоположения кладбища Калликста, имели один недостаток – они были слишком новы; эта вина очень многими не прощается; особенно в среде духовенства, и, конечно, в стране, где незыблемость была одновременно физической потребностью и религиозным догматом, малейшее изменение в принятых мнениях являлось преступлением. Чтобы заставить простить себе эти новшества, раскрыть глаза самым маловерным и с торжеством доказать, что перед ними было действительно кладбище Калликста, необходимо было найти место погребения пап III века.
Крипта пап в катакомбах Св. Калликста. Реконструкция XIX в.
Вопрос, который Росси хотел разрешить, является крайне запутанным. По какой причине был перенесен на кладбище Калликста этот папский склеп, упорно им разыскиваемый? Почему римские епископы пожелали покоиться не рядом с св. Петром в славной пещере Ватикана, а в другом месте? Никто не мог найти причину этого. Но это не был единственный повод к неуверенности и сомнению, представлявшийся в предпринятом Росси исследовании. С самого начала своих изысканий он увидал, что кладбище Калликста было древнее, чем это можно было думать, судя по имени, под которым оно было известно. Характер живописи в комнатах и галереях, которые были выкопаны первыми, способ расположения в них могил, язык надписей, там находящихся, – все тут говорит о второй половине второго века. Еще более убедительным аргументом является то, что кирпичи, употребленные на постройку и по римскому обычаю носящие знак поставившего их мастера, были все сделаны в царствование Марка Аврелия. Следовательно, эти работы были произведены раньше времен Зефирина