ещение зоопарка подействовало на меня самым живительным образом. Черноглазая пушистая Улика была до чрезвычайности убедительна.
Поэтому, когда мы с Андреем отправились на следующий день в библиотеку, я уже бестрепетной рукой развернул толстые комплекты советских и иностранных газет. Пусть себе пишут что хотят о наших фотоснимках — остается еще не известный никому, не использованный пока довод, который сохраняется до поры до времени в одной из вольер Московского зоопарка!
Впрочем, большинство советских корреспондентов почти не обратили внимания на фотографии, сделанные мною и Андреем над ледяной пустыней Восточно-Сибирского моря. Интересовали подробности спасения людей с «Ямала». Только вскользь было сказано в одной из статей:
«Решена попутно проблема гипотетической Земли к северу от острова Врангеля, о существовании которой высказывались догадки до революции: полеты двух научных работников на самолетах, эвакуировавших команду „Ямала“, с очевидностью показали, что Земли в этом районе нет…»
Однако заграничная, главным образом американская, печать придала фотоснимкам больше значения. Их напыщенно именовали «беспристрастным рефери».
«Фотографический аппарат был „беспристрастным рефери“. Он рассудил людей, — заявляла „Манхэттен кроникл“. — Земли в этом районе нет. Земли и не могло быть. Иначе ее нашел бы Текльтон. Глупо было сомневаться в этом».
Расторопный корреспондент «Манхэттен кроникл» в Москве перетряхнул старые журнальные комплекты и вытащил на свет статью Петра Ариановича «О возможности нахождения острова или группы островов…». Мало того, он заинтересовался мною и Андреем и разведал наши биографии.
То, что мы учились у Петра Ариановича, придавало всему, в понимании корреспондента, привкус сенсации:
«Ученики опровергают учителя!», «Конец арктической сказки», «Текльтон прав!»
Брр! Противно!
Я с раздражением отодвинул ворох иностранных газет и принялся просматривать «Вечерку». Что новенького в театрах столицы? Как жила-поживала без меня театральная Москва?
— Махнем-ка в театр, Андрей? Рассеемся. А?
Я перебросил ему «Вечерку». Он взглянул на четвертую страницу и изумленно присвистнул:
— Смотри-ка: Союшкин объявился!
Я перегнулся через плечо Андрея. Пониже театральных и повыше рекламные объявлений было напечатано:
«Институт землеведения. 17.VI в 7:30 вечера в конференц-зале состоится обсуждение реферата тов. Союшкина К.К. „О так называемых гипотетических землях в Арктике в связи с последними исследованиями советских полярников“.
Союшкин? Весьегонский примерный пай-мальчик? Зубрила с первой парты?
— А что нам сомневаться, гадать? — Андрей отодвинул стул. — Пойдем и убедимся. Когда обсуждение это? Сегодня в семь тридцать? Успеем.
…В конференц-зале было не очень много народу, но не так уж мало — как раз столько, сколько нужно для того, чтобы у докладчика, топтавшегося, наверное, где-нибудь в коридоре, тревожно екало сердце и холодело под ложечкой.
Достойно улыбаясь и негромко переговариваясь, рассаживались за столом члены президиума. Два служителя с безучастными лицами повесили за кафедрой большую, во всю стену, карту Арктики. Раздался трезвон колокольчика. Внимание!
К кафедре приблизился человек примерно моих лет. По виду он не был испуган или встревожен. Держался довольно уверенно, только чаще, чем нужно, поправлял хлипкое пенсне-клипс и даже вскидывал голову, чтобы оно не сползало с носа.
Прямые, довольно длинные волосы его были зачесаны набок и блестели, словно на них навели глянец сапожной щеткой. Он был похож на морского льва в водоеме и гордо пофыркивал на публику из-за графина с водой.
— Он? — шепнул я Андрею.
— Как будто бы он! Хотя…
В этом было что-то необычное, почти что из арабских волшебных сказок. Вода в графине, приготовленная для докладчика, замутилась, пошла кругами, и со дна вдруг выскочил чертик: поднялась остренькая — редька хвостом вверх — голова с зачесанными набок мокрыми волосами. Потом, поправив пенсне, она с достоинством огляделась по сторонам.
Я не разобрал первых слов докладчика, так как был поглощен изучением его наружности. Затем до меня донеслось:
— Нет больше «белых пятен» на Земле! Период открытий закончен… К тридцатым годам двадцатого столетия все открыл, взвесил, измерил человек. Мир обжит нами, мы знаем его теперь, как собственную свою квартиру…
Андрей подтолкнул меня локтем:
— Обрати внимание на редчайший экземпляр: человек, которому известно и ясно все.
С удивлением смотрели мы на «редчайший экземпляр». Докладчик то и дело высвобождал манжеты из рукавов, как это делают фокусники. Манжеты мешали ему откладывать в сторону четвертушки бумаги с цитатами. Для цитат приготовлен был особый ящик. Еще тогда поразил меня этот жест. В нем было что-то птичье.
От монотонно повторяющегося взмаха рук над кафедрой мельтешило в глазах.
С глубокомысленным видом Союшкин перечислил: Землю Джиллиса, Землю Санникова, Землю сержанта Андреева. Все они, по его мнению, не существовали никогда и были, к сожалению, обманом зрения, арктическим миражем либо же грядами торосов, принятыми за землю.
Он привел ряд доказательств, правильно назвал вслед за тем Землю Петермана и Землю короля Оскара, которые явились только плодом воображения путешественников. Указка постукивала по карте, двигаясь по самому ее краю, с запада на восток. Медленно, но верно Союшкин подбирался к нашим островам в Восточно-Сибирском море, по своему обыкновению крадучись, бочком.
Поколебавшись с минуту в воздухе, указка ткнулась в правый верхний угол Восточно-Сибирского моря. Так и есть! Добрался наконец.
— Накануне мировой войны, — неторопливо продолжал Союшкин, — длинный список был пополнен. Появилась некая новая гипотетическая земля в Арктике, причем в отличие от остальных координаты ее были в точности определены. Помещаться она должна была бы вот здесь…
Докладчик описал небрежный круг указкой на карте и усмехнулся. Кулаки сжались у меня сами собой от этой снисходительной усмешки!
— Автор гипотезы, — доносилось с кафедры, — не был, однако, путешественником, никогда даже не заглядывал в такую даль, как Восточно-Сибирское море, которое, кстати сказать, наименее исследовано из всех полярных морей и чрезвычайно редко посещалось путешественниками. Всю жизнь свою новоявленный открыватель в кавычках просидел в одном из самых захолустных городов старой царской России, в Весьегонске. Об этом городе найдете упоминание у наших гениальных русских сатириков Гоголя и Щедрина.
Далее Союшкин высмеял провинциального учителя географии, страдавшего манией величия, осмелившегося поднять руку на общепризнанный — мировой! — авторитет Текльтона. Не смехотворны ли были его претензии считать себя чуть ли не «открывателем островов», призванным исправить «ошибку» Текльтона, хотя сам он, как известно, в Арктике никогда не бывал?
— Лишь наша советская наука об Арктике, — тут голос оратора окреп и зазвенел, — лишь она смогла разрешить этот запутанный, темный вопрос. Менее месяца тому назад на помощь кораблю, терпевшему бедствие во льдах Восточно-Сибирского моря, ринулись краснозвездные самолеты. Во время эвакуации команды были совершены полеты и над районом мнимых островов — сейчас уже можно с полной уверенностью сказать: не гипотетических, именно мнимых!.. Два гидролога, участники спасательной экспедиции, находившиеся на борту самолетов, попутно произвели со свойственной советским ученым добросовестностью серию фотографических снимков. И что же? Внизу не оказалось никаких, даже самых ничтожных, признаков Земли!..
Докладчик поспешно отпил глоток воды из стакана и сделал особенно торжественный, видимо заключительный, взмах своими манжетами.
— Итак, из перечня гипотетических, то есть предполагаемых, земель выброшена еще одна, последняя. Полеты советских исследователей над Восточно-Сибирским морем перечеркнули на карте буквы «с.с.» — «существование сомнительно» — заодно с сомнительной землей!
Он сделал решительный, немного театральный жест в воздухе, точно крест-накрест перечеркивая тайну островов, и захлопнул папку.
Раздались разрозненные хлопки.
Я покосился на Андрея. Он сидел, глядя прямо перед собой, сжав губы.
Докладчик сошел с трибуны и бочком двинулся к своему месту, обходя сидевших за столом, точно боясь, что кто-нибудь из членов президиума невзначай толкнет или подставит ножку.
— Он?
— Да уж теперь по всему видно, что он!
С трудом взобравшись на кафедру, седенький, в желтой тюбетейке профессор с неразборчивой фамилией долго мямлил, шепелявил, сморкался и кашлял. Вывод его, сколько можно понять, был благоприятен для Союшкина. Старичок высоко оценил его усилия. Затем выступил еще кто-то и тоже похвалил. Но мы уже слушали вполуха, сблизив головы за стульями и переговариваясь заговорщическим шепотом.
— Каков гусь, а? — возмущался Андрей. — Мы, значит, еще в пути были с тобой, еще выводов не опубликовали, а он уже готовился цитировать, скальпы снимать!
— Забежал по своему обыкновению вперед. Раздобыл где-то материалы…
— Хотел украсить свой реферат самыми последними новинками…
— Да это бы, понимаешь, еще полбеды! Но он напутал, извратил все!
— Ну, вот что, — сказал Андрей, выпрямляясь. — Кто первым будет выступать: ты или я? Про Нобиле скажи ты и про Северную Землю, а я про Улику? Ладно? Про голубые льды не стоит. Если бы ты успел их сфотографировать…
В президиум, перепархивая по рядам, полетела записка.
Председательствующий поднялся с места и с улыбкой оглядел зал.
— Приятная неожиданность, товарищи! — сказал он. — Среди нас находятся участники спасательной экспедиции, о которых упоминалось в докладе, товарищи… (он заглянул в записку) Ладыгин и Звонков. Первым желает выступить товарищ Ладыгин. Прошу!
Впоследствии московский корреспондент «Манхэттен кроникл», присутствовавший, как выяснилось, на заседании, вышутил меня. Он написал, что оратор «напустил много туману в свое выступление».