Так Петухов показывал, какие богатые возможности таит в себе шовинистический подход для увязывания русского неоязыческого мифа с православием. Во-первых, теперь уже нет оснований противопоставлять христианство язычеству – ведь обе эти религии сформировались в одной и той же «русской» среде и являются родными сестрами, делить им нечего. Во-вторых, «богоубийство» оказывается детской шалостью по сравнению с теми преступлениями, которые евреи якобы совершили против русского народа, оккупировав его «исконную территорию» на Ближнем Востоке и, в частности, в Палестине и присвоив его интеллектуальное наследие336. В-третьих, евреи вообще оказываются не людьми, а некими «биороботами», «искусственно выведенной расой», плодом плохо поставленного эксперимента. Так Петухов вносил в свой «православный подход» элементы расистского антисемитизма. Наконец, в-четвертых, возрождая из небытия призывы позднего Достоевского к захвату Константинополя, Петухов поправлял великого писателя – Константинополь должен по праву принадлежать России не в силу ее претензий на византийское наследие («Москва – Третий Рим»), а потому, что по концепции современных русских неоязычников «Троада испокон веков была русской, славянской землей…» (Петухов 1998в: 15; 2009б: 128).
Следует отметить, что антисемитские рассуждения и пассажи не являлись чем-то новым в работах Петухова конца 1990-х – начала 2000-х гг. Еще в 1990 г. он выпустил сборник публицистики, где отдал должное идеям, развивавшимся идеологами «Памяти». Выступая с позиций крайнего консерватизма, он делал тогда все возможное для защиты любых русских реакционеров, мракобесов и антисемитов, начиная с известного крепостника и царского цензора адмирала А. С. Шишкова (Петухов 1990б: 33–38)337 и до получившего в 1980-х гг. сомнительную славу борца против «спаивания русского народа евреями» академика Ф. Г. Углова и деятелей «Памяти», которых Петухов всячески защищал от нападок со стороны демократической прессы. В этой брошюре Петухов подхватывал миф о «еврейском питейном капитале», «еврейской русофобии» и создании евреями режима апартеида для русского народа. Он утверждал, что кампанию против «космополитов» затеяли и раздули едва ли не сами евреи, и обвинял критиков шовинизма в создании «образа врага» и «разжигании национальной розни». Наконец, он обвинял евреев в замыслах превращения России в расистское государство и в то же время доказывал, что антисемитские настроения раздувают сионисты для того, чтобы стимулировать отъезд евреев из страны (Петухов 1990б: 9, 68 сл., 75–77, 84–88, 92, 95 сл.). Вполне в духе идеологов «Памяти» Петухов возбуждал у русского населения страхи относительно некой хотя и неведомой, но страшной опасности, нависшей над ним и способной привести русских к вырождению и полному исчезновению. Эту опасность он напрямую связывал с деятельностью «международного сионизма», повторяя на излете перестройки избитые штампы советской пропаганды (Петухов 1990б: 104–108).
Творчество писателей, сделавших арийство и тоску по мистике Севера своей излюбленной темой, не остается незамеченным. За их произведениями напряженно следят активисты русского национального движения, неизменно помещающие восторженные рецензии на их книги в своих изданиях. В частности, «арийские фантазии» Никитина и Петухова удостоились самых благожелательных отзывов в журнале «Нация», органе русских неонацистов (Нация, 1996, № 2: 38).
В любом случае сравнение рассмотренных выше версий истории показывает, что русские радикалы готовы распространять самые фантастические, в том числе и диаметрально противоположные, взгляды, лишь бы обвинить евреев в самых ужасных кознях против человечества и, особенно, русского народа.
Впрочем, для русских националистов православной ориентации более характерен другой подход, стремящийся примирить русское православие со славянским язычеством. Основой для этого им служат исследования русских и советских ученых, продемонстрировавшие мощный пласт языческих верований, доставшийся по наследству русскому православию. Исходя из этого, некоторые авторы даже пытаются «национализировать» последнее, настаивая на его самобытности, которое оно получило на русской почве в силу отмеченного христианско-языческого симбиоза. Именно в этом им видится суть народного православия, и они настаивают на том, что фактически язычество никогда и не умирало, хотя до сих пор оно и находилось на периферии народного сознания (Синягин 1995; Абаев 1995). В этом плане язычество рассматривалось в альманахе «Волшебная гора», стоящем на православных позициях, хотя и с эзотерическим оттенком (Осипова 1995). Одновременно авторы журнала давали понять, что в христианстве есть и другой пласт, связанный с иудаизмом, и вот от этого-то современному христианству и следует освобождаться. Нетрудно заметить, что такое отношение к язычеству сближает его с теми, кто придерживается «мягкого неоязычества». Это также разительно напоминает попытки некоторых немецких интеллектуалов создать «арийское христианство» в начале 1930-х гг.
Наконец, следует обратить внимание на то, что увлечение «Влесовой книгой» и «гиперборейской прародиной» рано или поздно приводит к антисемитизму. Например, написав четыре объемистых тома, посвященные «русской цивилизации», и тщательно избегая любых упоминаний о евреях, И. В. Можайскова все же не смогла до конца соблюсти «политическую корректность». В четвертой части своего многословного произведения она не удержалась от обращения к «Протоколам сионских мудрецов», заявив, что вся история XX в. развивалась по разработанному в них сценарию (Можайскова 2002. Ч. 4: 305).
По сути, рассмотренный миф опирается на апокалиптическую логику, отводящую евреям (иудеям) особо негативное место в картине конца Света, когда им предназначено стать главной опорой Антихриста, страшного гонителя христиан. Только теперь место христиан занимают арийцы (или славяно-арийцы), эпоха конца времен растягивается на неопределенно долгий период, насчитывающий тысячелетия, а евреи из подручных Антихриста превращаются в самостоятельный субъект Мирового Зла. Примечательно, что популярность этого мифа не ограничивается неоязычниками, он распространен и среди приверженцев некоторых других новых религиозных движений, например Белого братства и виссарионовцев (Фаликов 2007: 234–245; Ахметова 2010).
Глава 9Эра водолея и русское мессианство
Антихристианский пафос рассмотренной выше идеологии вполне созвучен духу западных Новых правых (см., напр.: Бенуа 1991), хотя русские националисты и призывают бороться с «тлетворным влиянием Запада». Кроме того, в отличие от весьма топорной пропаганды последних Новые правые тщательно вуалируют свои расистские концепции рассуждениями о заботе и сохранении отдельных этнических идентичностей (см., напр.: Amaudruz 1993)338.
Настаивая на своей оригинальности, русское неоязычество на самом деле отражает тенденцию, охватившую за последние несколько десятилетий весь западный мир. Речь идет о растущей популярности дохристианских, восточных и эзотерических религий, в которых все большее число людей видит путь к преодолению мирового кризиса – экологического, экономического, социального и духовного (Adler 1986). Немало этих неофитов прямо связывают кризис с двухтысячелетним господством монотеистической «иудеохристианской» религии, обвиняя ее в антропоцентризме, оправдании эксплуатации, преследовании меньшинств и стремлении упразднить культурное многообразие (Bonewitz 1971: 200; Adler 1986: 18–19, 35, 365; Fry 1990: 335; Ringel 1994: 66). Сторонники этих идей видят выход в возвращении к языческим верованиям, способным, на их взгляд, выработать более бережное отношение к природе и культивировать толерантность и эгалитаризм. Одним из важных компонентов современного западного неоязычества является феминизм, причем до такой степени, что в ряде случаев он выглядит как бы «монотеизмом наоборот», то есть культ сводится к поклонению «Богине-Матери» и руководство им осуществляется исключительно жрицами.
Нетрудно заметить, какую огромную роль в западном неоязычестве играют современные западные ценности – стремление сохранить и упрочить личную свободу, акцент на эгалитаризме, сочувственное отношение к меньшинствам, установки на культурный плюрализм и бережное отношение к природному наследию. В этом смысле современное неоязычество органически вписывается в более широкое движение «Новая Эпоха», предрекающее наступление «духовной революции», якобы способной кардинально изменить натуру человека и тем самым спасти человечество от надвигающейся катастрофы (Ferguson 1981).
В то же время как неоязычество, так и движение «Новая эпоха» не являются неким однородным целым. Напротив, они включают целое соцветие весьма разнообразных и порой противоречащих друг другу идей, мировоззрений и рецептов на будущее, среди которых есть и весьма сомнительные. В частности, некоторые группы культивируют веру в то, что путь к спасению лежит через чистоту культуры и чистоту крови; они стоят за изоляционизм и прекращение иммиграции (Harvey 1996: 60).
Родоначальницей движения «Новая эпоха» считается англичанка Элис Бейли, сформировавшая свою концепцию в 1940-х гг. В ее оккультном учении, как в капле воды, отражаются все присущие этому движению противоречивые тенденции. Верная последовательница Блаватской, Бейли воспринимала XX век в апокалиптических тонах как век всемирной катастрофы, на смену которому скоро придет новый Золотой век. Наше время ей виделось как сложный переходный период от эры Рыб к эре Водолея. Она выступала против социальной несправедливости, авторитарных и тоталитарных режимов, расовой ненависти и идей расового превосходства, неравенства полов, войн и беззаконий и, наконец, засилья материализма и бездуховности. Она жила ожиданием эры Водолея, которая покончит с хаосом, «засвидетельствует восстановление внутреннего духовного водительства на высшем витке спирали» и даст народам Земли покой (Бейли 1994б: 16–18, 74, 117). Путь к этому она видела в установлении по-настоящему единой человеческой цивилизации, единой и в политическом (Мировая федерация наций) и в духовном отношении (Новая мировая религия) (Бейли 1994а: 167–173; 1994б: 55, 163).