по всему миру – от Индии до Британских островов. «Их “чистота”, – писал он, – обеспечивалась не только природной изолированностью, но и культурно-идеологической обособленностью, ревниво поддерживаемой жрецами-волхвами. Но воины-конники разносили эти “хромосомы” по всему свету» (Скурлатов 1987: 215). Здесь же, в Причерноморско-Предкавказском регионе, Скурлатов искал исконную территорию народа Рос (Рус) и «страны русов». По его словам, отдельные группы славяно-русов сыграли немалую и притом благотворную роль в формировании народов Кавказа, Великой Булгарии, Малой Азии и даже Леванта.
Все эти построения были нужны автору для того, чтобы обосновать исконные права русских на всю территорию бывшей Российской империи. В одной из своих работ, опубликованных под псевдонимом, Скурлатов провозглашал: «Таким образом, не Припятские болота, куда нас пытаются загнать некоторые археологи, а огромный простор Евразийских степей вплоть до Амура – вот наша истинная прародина. 400 лет назад русские лишь вернулись в родное Русское поле, которое тысячелетиями принадлежало нашим предкам» (Скурлатова 1979: 57)117.
По сути, этим он оживлял уже известные нам взгляды ряда авторов конца XIX в., включая В. М. Флоринского118, пытавшегося представить российскую колониальную экспансию в Центральной Азии «возвращением на прародину». К аналогичным аргументам прибегал и Скурлатов, выводивший предков славян откуда-то из Центральной Азии (Скурлатов 1977б: 331; Скурлатова 1979: 57) и утверждавший, что в раннем Средневековье Дикое поле и Северный Кавказ принадлежали росам (их он безоговорочно и ошибочно отождествлял с ираноязычными кочевниками, роксоланами и росомонами), пока их оттуда не вытеснили тюркоязычные кочевники (Саратов 1980; 1985; 1988: 68). Он настаивал на том, что аланское, готское, гуннское, аварское, болгарское и хазарское племенные образования состояли по большей части из славян и что загадочное государство Артания было создано «русами-полянами», жившими на территории, простиравшейся от Волги и Кавказа до Дуная (Саратов 1988: 38, 42). Эта концепция искусственно реанимировала давно отвергнутую наукой легенду о «южной Руси» (об этом см.: Гадло 1968) и пыталась тем самым легитимировать территориальные приобретения Российской империи, представляя их «возвращением Родине утерянных земель» (см., напр.: Саратов 1980: 33).
Другая цель Скурлатова состояла в удревнении русской и, в целом, славянской истории, которая была, на его взгляд, ничуть не моложе истории германских, индоиранских, тюркских и других народов и насчитывала как минимум несколько тысячелетий. Этим способом он пытался наделить русский народ дополнительными достоинствами (Скурлатов 1977б: 329), как будто достоинства народа определяются древностью его происхождения.
В принципе в том же русле работал и писатель-фантаст В. И. Щербаков, по профессии радиофизик119, кандидат технических наук, настойчиво объявлявший себя профессиональным лингвистом – видимо, сказалось обучение на философском факультете Университета марксизма-ленинизма, который он окончил в 1965 г. В 1960 – 1970-х гг. он был тесно связан с журналом «Техника – молодежи» (в 1976–1979 гг. был заместителем его главного редактора) и был близок к писателю Л. Леонову, питавшему симпатии к русскому национализму (Митрохин 2003: 419). Его построения отличались еще большим размахом и безудержной фантазией. Он стремился отождествить этрусский язык со славянским, а самих этрусков-расенов – с «восточными атлантами», якобы сумевшими выжить в Малой Азии и Восточном Средиземноморье после гибели легендарной Атлантиды 12 тыс. лет назад120. По мнению автора, «этруски – это, образно говоря, лист, оторванный от хетто-славянского древа» (Щербаков 1987: 170). В то же время в работах Щербакова этруски (читай: славяне) оказываются у истоков древнеегипетской и левантийской цивилизаций, заселяют Канарские острова (якобы это их наследниками являются загадочные гуанчи!) и даже устраивают экспедиции к берегам Центральной Америки, оказывая влияние на индейцев-майя и ацтеков (Щербаков 1995а: 12–13). Развивая некоторые идеи Скурлатова (Скурлатов 1987: 215), Щербаков заявлял, что древнейшие обитатели Палестины (вначале хананеи, затем филистимляне) изначально были также «пеласгами-этрусками». И даже Библия была якобы записана на языке хананеев, а не израильтян, появившихся в Палестине относительно недавно (Щербаков 1987: 178; 1995а: 13–14).
Другим исконным ареалом русов оказывается, по Щербакову, Малая Азия, откуда после разгрома Трои население бежало в Европу, в частности в Северное Причерноморье, в Поднепровье и так до Балтийского моря, где пришельцы восстановили свою былую государственность. Для Щербакова не составляло труда объявить восточнославянское племя полян потомком хетто-лувийцев (особой ветви индоевропейцев, не имевшей никакого отношения к славянам. – В. Ш.) и хаттов (вообще не индоевропейцев! – В. Ш.) (Щербаков 1987: 189; 1990: 203). Тем самым, этруски отождествляются с «древнейшей ветвью средиземноморских племен», положивших начало многим народам и цивилизациям Средиземноморья и Малой Азии (Щербаков 1987: 181; 1988а; 1990: 207)121.
К началу 1990-х гг., то есть тогда, когда СССР дал основательную трещину и начался необратимый процесс его распада, построения Щербакова приняли особенно гипертрофированный характер. Теперь племя русов, или «восточных атлантов», оказалось тождественным дошумерскому населению Двуречья122: оно будто бы расселялось по Ливии, долине Нила, Северной Индии и даже дошло до Китая и Японии (Щербаков 1990: 204). А ваны, или венеты/венеды, что, по автору, тождественно славянам (точнее, вятичам), будто бы обитали первоначально в Малой Азии, а затем широко расселились на западе (включая Западную Европу) и на востоке (вплоть до Парфии) (Щербаков 1991: 229–236; 1996в). Они же будто бы основали государство Урарту (Ванское царство), и «почти все корни урартов и их слова вместе со многими грамматическими формами… совпадают с корнями русского языка и диалектных слов, унаследованных от ванов-вятичей» (Щербаков 1991: 18, 254; 1992: 264)123. И автор сетовал на то, что археологи Армении якобы умалчивали о находках «славянских черепов» на территории Урарту, скрывая от мира правду (Щербаков 1991: 254). В свете этого уже не вызывает удивления утверждение Щербакова о том, что у жителей Боспорского царства была «славянская внешность» (Щербаков 1996в).
Подобно Скурлатову, отдавая дань расовой теории, автор был убежден в возможности обнаружения древних «славянских черепов», причем это его убеждение основывалось на не имеющей никакой фактической почвы вере в то, что древние народы старались поддерживать чистоту генофонда: «Смешанные браки способны обезобразить даже многочисленный народ, ведь древние хорошо знали преимущество чистой породы, сохраняемой даже в сельском хозяйстве; до эпохи геноцида и принудительной гибридизации, равно уничтожающих генофонд, было еще очень далеко» (Щербаков 1991: 235). Автор не сомневался в наличии чистых расовых типов и объяснял наличие противоречащей этому научной информации идеологическими причинами (Щербаков 1991: 71).
Как бы то ни было, методология автора – он называл ее «метаисторией»124 – была основана на идеях катастрофизма и крайнего миграционизма. И он стремился доказать, что ваны-венеды были единственными создателями цивилизаций и государств «от Ханаана до Дона и Оки; от Галлии и Адриатики до Гималаев и Тибета…» (Щербаков 1991: 254). Им будто бы были родственны арийцы (асы), или легендарные даваньцы китайских источников, основавшие могущественное государство Парфию с ее священным городом Асгардом. И хотя асы вели войну с ванами в 309 г. н. э., автор доказывал, что их удел – жить в мире и тесном взаимодействии друг с другом. Ведь Москва, по автору, – «северный форпост Асгарда», «его продолжение в грозных тысячелетиях борьбы и побед, город, который ныне олицетворяет утраченную некогда и вновь обретенную власть над небом и космосом» (Щербаков 1991: 19). От русской мессианской идеи автор переходил к пророчествам, пытаясь научить русских и их соседей стратегии поведения. Он отмечал, что именно в силу своей слабохарактерности этруски дали римлянам себя победить «и русы сейчас столь же бесхарактерны, как 2000 лет назад», не только живя в нищете и позволяя заезжим купцам себя грабить, но и «поддерживая своих врагов – националистов» (Щербаков 1991: 97–98)125. И тут же, возвращаясь к событиям Второй мировой войны, автор среди самых заклятых врагов называл Литовский легион, эстонскую «Эрна», латышских националистов и крымско-татарский легион смерти (Щербаков 1991: 134). Все это имело особый смысл для русских националистов в конце 1980-х – начале 1990-х гг., когда Прибалтика боролась за независимость, а крымские татары предпринимали очередную попытку вернуться в Крым.
Щербаков видел во Второй мировой войне новый поход асов на ванов, причем асы снова потерпели поражение, не ведая, что посягают на «второй Асгард» (то есть Москву). «Фюрер, исповедуя арийскую доктрину, развязал войну против самой могущественной группировки арийцев – против славян, наследников Асгарда» (Щербаков 1991: 135), в чем, по мнению автора и многих современных русских националистов (об этом см.: Yanov 1987: 158; Мороз 1992: 72; Евгеньев 1999: 63), и заключалась его роковая ошибка. Автор с восторгом писал, что от нацистов Москву защищали русские, в жилах которых текла кровь подлинных асов и ванов, «кровь богов». Участие советских людей нерусского происхождения в защите страны для автора существенного значения не имело. Зато залогом непобедимости древних предков он считал славянскую языческую веру, основанную на формуле «Явь, Навь, Правь», означающей триединство мира людей, духов и богов. Последнее обнаруживает истинные истоки концепции автора, выработанной в русле идеологии русских националистов-неоязычников, одному из лидеров московской группы которых, В. Емельянову, в особенности полюбилась эта формула, заимствованная им у эмигранта Ю. П. Миролюбова (см.: Емельянов 1979: 7–8).