25, он был неумолим в отношении всех "подозрительных" и, мягко говоря, "смело" выдвигал людей на командные посты. Отношение старых военных, искренне вставших на сторону Революции, к этим, порой малообъяснимым, чинопроизводствам ярко отражает письмо генерала Крига, коменданта Меца, к военному министру: "До тех пор пока я буду видеть во главе войск людей, которые всю жизнь занимались лишь ремеслом или коммерцией, или мелочной торговлей, я буду оплакивать судьбу армий Республики... Ваш метод чинопроизводства, гражданин министр, не может быть таковым, если Республика должна существовать. Сердце у меня обливается кровью, когда я вижу старых пьяниц, непригодных, наделенных всеми недостатками, которые вышли из кабаков, из грязи, из всех социальных пороков и поднялись до командиров, начиная с роты и кончая армией. Как Вы надеетесь, что солдаты будут иметь доверие к командирам подобного типа, если в течение 30-40 лет им не осмеливались доверить артельную кассу четырех рядовых?"26
Опасения Крига не были безосновательными: благодаря Бушотту среди генералов оказались такие, как Сюзамик, который, пробыв 14 лет унтер-офицером, ушел в отставку, но затем вернулся в строй батальона волонтеров, был избран капитаном, а затем 4 октября 1793 г. стал командиром батальона. На следующий день Бушотт внезапно сделал его бригадным генералом, несмотря на протесты представителей народа. Как раз в этот момент Сюзамик попросил отставки, так как почти ослеп и был неграмотным. Тем не менее он все- таки был произведен в генералы... чтобы через два месяца быть разжалованным за "неспособность"27.
Ну и совсем уже комичный случай произошел с другой креатурой Бушотта, генералом Анри Латуром, который был арестован Гошем за то, что "прибыв к армии Запада, нарушил линию аванпостов, пил и пел с гренадерами, целовался с негром и заснул вместе с мясниками армии"28.
Однако не Сюзамик и Латур представляли типичный облик вождя республиканской армии. Наряду с досадными просчетами в период якобинской диктатуры выдвинулась целая плеяда талантливейших полководцев, столь многочисленная, что, пожалуй, трудно найти другую армию, где в течение нескольких лет перебывало бы столько блестящих дарований на командных постах.
Это знаменитые Гош, Марсо, Дезе, Клебер, Дюгоммье, Бонапарт, Массена, Лекурб, Моро, Жубер и многие другие. В большинстве своем эти звезды первой величины полководческого искусства были молоды. Они опирались на прочную фалангу генералов солидного возраста, имевших огромный военный опыт и вышедших из низших командных должностей, из среды тех, кто, несмотря на всю безупречную и преданную службу, едва ли мог раньше мечтать о более высоком командном посте, чем командир роты гренадер.
К началу 1793 г. 80% генералов имели в своем послужном списке не менее 25 лет службы, и только 4% служили не более 15 лет29.
Среди этих испытанных командиров, возможно, не оставивших столь яркого следа в летописи побед Республики, были Моисей, Периньон, Серюрье, Дагобер, Дюбуа, Бейран, Косе, Шарле, Фюзье, Ла Барр, Соре и сотни других.
В период якобинской диктатуры происходила и глобальная чистка "остатков" младшего и среднего звена командных кадров королевской армии. Если с 10 августа 1792 г. по 2 июня 1793 г. насчитывалось всего 150 отстранений со службы офицеров, то после установления якобинской диктатуры подобные факты стали обычным явлением. Только за период со 2 июня 1793 г. по 20 апреля 1794 г. около 600 офицеров были отстранены по причине дворянского происхождения или недостаточного "цивизма" (гражданственности)30.
Интересно, однако, отметить, что причиной отстранения офицеров от исполнения обязанностей не всегда были лишь особо рьяные комиссары Конвента.
Известно немало случаев, когда инициатива исходила и снизу. Причинами этого были и Республиканский пыл солдат, подогретый якобинскими клубами, и страх измены, и просто сведение личных счетов.
Ярким примером подобной пертурбации командных кадров является эпизод в 23-м линейном полку, произошедший зимой 1793-1794 гг. и ставший объектом разбирательства со стороны командования и комиссаров Конвента.
Документы, хранящиеся в архиве исторической службы сухопутных войск в Венсенне, позволяют восстановить обстановку этого своеобразного события, имевшего место в 1-м батальоне полка, расположившегося отдельно на зимних квартирах в небольшом селении Модан недалеко от Гренобля.
Документ на бланке административного совета 42-й линейной полубригады (VII г.).
Строгость командира батальона и ряда офицеров, бывших дворян, вероятно, возбудила недовольство солдат, чем не преминули воспользоваться то ли беспринципные карьеристы, то ли фанатичные якобинцы, а скорее всего, люди, соединившие в себе и то и другое. Обвинения, которые выставил один из них против офицеров из "бывших", смотрится, мягко говоря, как недостаточно мотивированные, да и заголовок у документа, где они сформулированы, тоже довольно "своеобразный": "Старое бельё, которое надо выкинуть на помойку". В первой графе написаны... "имена сволочей"(!), во второй - "замечания". Здесь мы читаем:
"Дютей, подполковник 23-го пехотного полка, - дворянство и старая глупость...
Удан, капитан в том же полку, - мюскаден, хороший патриот Конституции 1789 г., но не любящий ту, которая сейчас; дворянин.
Пэнтандр, капитан в том же полку, - мюскаден до крайности, аристократ, трус, который идет в бой, как собака, которую гонят хлыстом на охоту...
Дионис, капитан в 23-м пехотном полку, - аристократ, гад и сволочь как человек, дворянин.
Д'Энград, суб-лейтенант в том же полку, - дворянин, очень дворянин, бесконечно дворянин, мюскаден. Аристократ... Будучи в плену в Пьемонте, выпущен под честное слово. Занимался тем, что корчил шута перед Сардинским тираном и его сателлитами. Похвалы, которыми тот его осыпает, не оставляют сомнений в этом... и т. д."31
Эти абсурдные обвинения нашли, очевидно, своих сторонников, и, когда некто Шеврийон, агент Исполнительного совета, прибыл к батальону и заявил о том, что все, кто принадлежат к "бывшей дворянской касте, не заслуживают более того, чтобы занимать посты настоящих санкюлотов"32, было решено провести собрание батальона, о котором рассказывает другой небезынтересный документ:
"Модан, 16 нивоза II-го года Французской Республики, единой, неделимой и демократической.
Офицеры, унтер-офицеры и солдаты 1-го батальона 23-го полка генералу Пеллапра, командующему армией Альп.
Гражданин генерал, мы спешим сообщить тебе результаты обсуждения, которое мы провели в отношении офицеров нашего полка, запятнанных пороком дворянства (!). Оно было продиктовано нам самым чистым патриотизмом и санкюлотизмом, кроме того, оно основано на декрете Конвента; мы посылаем тебе копию протокола нашего собрания, и мы уверены, что, как истинный санкюлот, ты одобришь наше поведение.
Настоящие республиканцы не должны иметь ничего более важного и спешного, как исторгнуть из своей груди людей, которые принадлежат к касте, желающей обратить в пепел цветущую Республику и снова взять в руки свою тираническую власть.
Мы уверены, что, имея настоящих санкюлотов на посту командиров, мы разрушим все проекты изменников и уничтожим их всех до самых корней.
Салют и Братство. Подписано председателем собрания Сан-Шагреном*"33.
* Сан-Шагрен (фр. Sans-Chagrin) - солдатское прозвище, дословно: "без печали".
После изгнания офицеров-дворян - командира батальона дю Тея, капитанов Удана, Диониса и Окара, а также суб-лейтенанта Моранжье - были тотчас произведены выборы командиров на их вакантные места, причем командиром батальона был избран некто Анри Вампук, пятидесятитрехлетний офицер, выходец из семьи кожевенника, который прослужил 32 года солдатом и унтер-офицером и только и 1791 г. получил эполеты. О нем даже автор записки о "старом белье" пишет, что он "не может командовать, ибо, хотя он храбрец и добрый санкюлот, но без всякого образования и военных талантов..." 34
Нужно отметить, что командование весьма прохладно, если не сказать больше, отнеслось к инициативе 1-го батальона 23-го линейного. Сразу по получении известия о случившемся командующий армией Альп Пеллапра послал рапорт в Париж военному министру Бушотту... Реакция последнего была не самой восторженной, равным образом как и представителя народа при армии Альп Гастона, который указом от 13 жерминаля II года объявил незаконным собрание батальона и не имеющими юридической силы все новые назначения командиров. Тем не менее он не решился вернуть изгнанных офицеров, обещав лишь проводить их в почетную отставку35.
В данном эпизоде наиболее интересным является уверенность солдат и унтер-офицеров в том, что они действуют в соответствии с декретом Конвента об изгнании дворян из армии, который "враги народа" сокрыли от масс: "Согласно изложенному участвующие в собрании постановили, что они не сомневаются, что декрет (об изгнании дворян) был принят Конвентом, и если он еще не послан в эту армию (Альп), то возможно, что эта задержка происходит по вине чиновников... из-за их злых намерений скрыть от истинных санкюлотов основополагающие декреты Республики"36.
Наряду с чистками, отстранениями, разжалованиями, казнями и т. д., якобинцы усиленно пытались политизировать армию. В войска отправляется большое количество пропагандистской литературы. Военный министр распорядился выплатить Эберу 118 600 ливров за миллион экземпляров крайне левой газеты "Пер Дюшен", которые предназначались для солдат и офицеров37. Именно подобная пресса воспитывала солдат в духе бдительности по отношению к их командирам. До ареста Эбера, т. е. до марта 1794 г., "Пер Дюшен" была для армии одним из основных источников информации о событиях в Париже, а также средством идеологического воздействия.
Э. Детайль. Знаменосец 23-й линейной полубригады и солдаты, разглядывающие знамя.