турист. Последний не знает переходов. Кругом одни «здесь» и «сейчас». Турист не в пути в собственном смысле слова. Пути беднеют до состояния пустых проходов, в которых нет ничего достопримечательного. Тотализация «здесь» и «сейчас» забирает у расстояния всякий смысл. Сегодня для опыта характерно то, что он очень беден переходами.
Если ориентироваться исключительно на цель, то пространственный интервал до пункта назначения оказывается всего лишь препятствием, которое нужно преодолеть как можно быстрее. Чистая ориентация на цель лишает расстояние всякого значения. Она опустошает его до состояния коридора, у которого нет никакой собственной ценности. Ускорение – это попытка полностью устранить межвременье, необходимое для преодоления расстояния. Богатый смысл пути исчезает. Ускорение ведет к семантическому обеднению мира. Пространство и время уже мало что значат.
Когда пространственно-временной интервал начинает восприниматься только с точки зрения утраты и промедления, возникает стремление полностью его устранить. Электронные носители информации или другие технические возможности повторения уничтожают временной интервал, ответственный за забвение. Они позволяют в два счета извлекать прошедшее и распоряжаться им. Ничто не может уйти от этой мгновенной хватки. Интервалы, которые противостоят мгновенности, устраняются. Электронная почта создает мгновенность, полностью уничтожая пути как пространственные интервалы. Она избавляется от самого пространства. Интервалы уничтожают, чтобы создать тотальную близость и одновременность. Устраняется всякая даль, всякое отдаление. Все должно стать доступным в «здесь» и «сейчас». Мгновенность становится страстью.
То, чего нельзя представить себе настоящим (vergegenwärtigen), не существует. Все нуждается в настоящем, чтобы быть. Межвременья и расстояния, которые отменяют настоящее (entgegenwärtigend wirken), ликвидируются. Остается всего два состояния: ничто и настоящее. Между ними больше нет никаких промежутков. Но бытие – нечто большее, чем бытие-настоящим. Человеческая жизнь беднеет, если из нее удалить все промежутки. Человеческая культура также богата промежутками. Праздники часто оформляют промежутки. Так, адвент[41] – это межвременье, время ожидания.
Тотализация «здесь» удаляет «там». Близость «здесь» уничтожает ауру дали. Исчезают границы, отделяющие «там» от «здесь», невидимое от видимого, неизвестное от известного, чужое от знакомого. Исчезновение границ объясняется принуждением к тотальной видимости и доступности. «Там» исчезает в лишенном дистанции сочетании (Nebeneinander) событий, ощущений и информации. Все есть «здесь». «Там» больше не обладает никакой значимостью. Человек – больше не лиминальное существо (Schwellentier). Хотя границы и вызывают страдания и страсти, они несут и счастье.
Интервалы не только замедляют. Они также обладают функцией упорядочивать и оформлять. Без интервалов есть только неоформленное, ненаправленное сочетание или хаос событий. Интервалы оформляют не только восприятие, но и жизнь. Переходы и этапы придают ей определенное направление, т. е. смысл. Упразднение интервалов порождает ненаправленное пространство. Поскольку в нем нет хорошо определенных этапов, становится невозможно завершить (Abschluß) одну фазу, которая осмысленно переходила бы в следующую. Там, где события быстро сменяют друг друга, нельзя решиться и на завершение чего-либо. В ненаправленном пространстве можно всегда прервать осуществлявшееся действие и начать его заново. При многообразии возможностей-переключения (Anschluß-Möglichkeiten) завершение имеет мало смысла. Тот, кто завершает, может вдруг упустить возможность для переключения. Пространство возможностей-переключения не знает непрерывности. Здесь вновь и вновь принимают новые решения и постоянно хватаются за новые возможности, что ведет к дискретному времени. Все решения неокончательны. Однажды принятые решения отступают перед новыми решениями. Упраздняется идущее линейно, необратимое время, то есть время судьбы.
Сетевое пространство (Netz-Raum) – это тоже ненаправленное пространство. Оно сплетено из возможностей-переключения, или ссылок, которые принципиально друг от друга не отличаются. Никакое направление, никакой вариант не имеет абсолютного преимущества перед другими. В идеальном случае всегда можно сменить направление. Не существует окончательности. Все находится в подвешенном состоянии. Не ходить, шагать или маршировать, а сёрфить и браузить (что изначально значит «пастись» или «поглядывать»[42]) – вот способ передвижения в сетевом пространстве. Эти формы передвижения не связаны ни с каким направлением. Они не знают и никаких путей.
Сетевое пространство состоит не из непрерывных фаз и переходов, а из дискретных событий или данных. Поэтому в нем не бывает никакого продвижения, развития. Оно лишено истории. Сетевое время (Netz-Zeit) – это дискретное и точечное время из моментов «сейчас» (Jetzt-Zeit). Движутся от одной ссылки к другой, от одного «сейчас» к другому. У «сейчас» нет никакой длительности. Здесь ничто никого не задерживает, чтобы подольше побыть в каком-то «сейчас» (Jetzt-Stelle). В силу разнообразия возможностей и альтернатив не возникает никакого стимула, никакой необходимости пребывать на одном месте. Длительное пребывание вызвало бы только скуку.
Конец линейной конституции мира ведет не только к утратам. Он также делает возможными и необходимыми новые формы бытия и восприятия. Движение вперед уступает место парению. Восприятие становится чувствительным к некаузальным отношениям. Конец той нарративной линейности, которая с помощью сурового отбора встраивала события в узкую колею, вынуждает передвигаться и ориентироваться в большой гуще событий. Искусство и музыка сегодня также отражают эту форму восприятия. Эстетические напряжения порождаются не развитием нарратива, а нагромождением и сгущением событий.
Укорачиваются интервалы – возникает ускоренная последовательность событий. Сгущение событий, информации и образов не позволяет пребывать. Стремительная смена кадров не допускает созерцательного пребывания. Образы, которые лишь мимолетно касаются сетчатки, ненадолго привлекают внимание. Они быстро расходуют свое визуальное очарование и меркнут. В отличие от знаний и опыта в особом смысле слова информация и переживания не оказывают длительного или глубинного воздействия. Истина и познание тем временем начинают звучать архаично. Они покоятся на длительности. Истина должна длиться. Но она меркнет перед лицом настоящего, которое становится все более кратким. А истина обязана своим существованием темпоральному собиранию, которое впрягает прошлое и будущее в настоящее. Темпоральная протяженность характеризует как истину, так и познание.
Становящиеся все более короткими интервалы касаются и производства технических или цифровых продуктов. Последние сегодня устаревают очень быстро. Новые версии и модели делают их жизни столь краткосрочными. Принуждение к новому сокращает циклы обновлений. Оно легко объясняется тем, что ничто не способно порождать длительность. Не существует произведения, заключительной версии, одно лишь бесконечное обновление версий и вариантов. Равно и дизайн как чистая игра формы, даже «чистая» красота в кантианском смысле, т. е. прекрасный внешний вид без всякого глубинного смысла, без сверхчувственного, который вызывает простое чувство «нравится», уже по своему определению требует постоянного обмена, постоянных изменений, которые должны служить оживлению «души», иными словами, удерживать внимание. Никакой смысл не придает прекрасному внешнему виду длительность. Никакой смысл не сдерживает (verhält) время.
Сокращение настоящего не опустошает и не растворяет его. Его парадокс заключается как раз в том, что все одновременно становится настоящим, что все получает или хотя бы должно иметь возможность стать «сейчас». Настоящее сокращается, утрачивает всякую длительность. Его временны́е рамки становятся все у´же. И вместе с тем все вторгается в настоящее. Это ведет к скоплению образов, событий и информации, которое делает любое созерцательное пребывание невозможным. Так по миру начинают перемещаться с помощью переключения.
Ароматный хрусталь времени
Время и в самый ясный день идет тихо, как вор в ночи.
Уставиться на время, рычать на него, пока оно не остановится от испуга, – спасение или катастрофа?
Прустовскую нарративную практику времени можно истолковать как реакцию на ту «эпоху скоростей» (une époque de hâte), в которой само искусство становится «лаконичным» (bref)38. Из него уходит дыхание эпоса. Всеобщее удушье охватывает мир. Эпоха скоростей – это для Пруста эпоха железных дорог, которые, как он считает, убивают всякое «созерцание». Прустовская критика времени также нацелена и на «кинематографическое» время, в котором реальность распадается на быструю смену образов. Его направленная против эпохи скоростей темпоральная стратегия заключается в том, чтобы вновь придать времени длительность, вернуть ему запах.
Прустовские поиски утраченного времени – это реакция на прогрессирующую утрату временности вот-бытия, которая диссоциирует его. Я (das Ich) распадается на «цепь мгновений» (succession de moments)39. Поэтому оно лишается всякой стойкости или устойчивости. «Того человека, каким я был, – пишет Пруст, – больше не существует, значит, теперь я – другой» (je suis un autre)40. Прустовский роман о времени «A la recherche du temps perdu»[43] – это попытка вновь стабилизировать идентичность Я (Identität des Ich), которое грозит распасться. Темпоральный кризис переживается как кризис идентичности.
Ключевое переживание романа – это, как известно, запах, вкус