Не знаю чем в свободное время занимались Шешковские, а в одном из сундуков всё-таки нашёлся ларец с ювелирными изделиями, в которые вместо драгоценных камней были инкрустированы артефакты.
— Ну хоть что-то, — успокоился Сергей. — Перлы в аурум обратишь, а золото и серебро в ломбард можно сдать.
— С чего бы это золото в ломбард нести? — возмутилась Алёна Вадимовна. — Тут украшений на половину фрейлин Императорского двора.
— Зная биографию Шешковского-старшего и род деятельности младшего, я б золото сама переплавила бы, — заявила Лариса. — Сдашь что-нибудь уникальное, а потом хозяин найдётся. Стыда не оберёшься. Понятно, что Вы Александр Сергеевич отмажетесь, но осадок у людей останется.
— А что в тех двух больших кувшинах находится, — кивнул в сторону стены Виктор Иванович. — Да ещё и вместо крышек они воском залиты.
— Может вино какое старинное? — предположил Серёга. — А воском запечатано, чтобы в уксус не превратилось.
— А вот сейчас и проверим, — достал я ножик прадеда и выщелкнул лезвие.
— Ничего себе вино, — заглянула в кувшин Вадимовна, после того как я вырезал на одном из кувшинов восковую шайбу сантиметров пять толщиной. — Судя по цилиндрикам в вощеной бумаге, Вы, Александр Сергеевич, очередной клад нашли.
— Посмотрим, — развернул я одну упаковку и хмыкнул. — Десять серебряных рублей отчеканенных при Екатерине Великой. И что с ними делать? В серебро переплавлять?
— Зачем? Они спокойно ходят по стране и принимаются казной по номиналу, — успокоил меня Виктор Иванович. — Просто казна их из оборота изымает.
— Если все монеты такого же достоинства, то судя по величине кувшинов, не так уж и много нам перепало, — заметил я.
Нашёл на что жаловаться. Серебра ему мало досталось. Есть крестьяне, которые в жизни своей серебряного рубля не видели.
— Александр Сергеевич, а Вам пельменей ещё не расхотелось? — отвлёк меня от мыслей Виктор Иванович.
— Я за них Родину готов продать, — пошутил я. — Но к Берду с такой мелочной просьбой не пойду. А других владельцев литейных производств у меня пока в знакомцах пока нет.
— Зачем вам чугунный завод? Мясорубка — это же не паровой двигатель. Сами сделайте, — заявил тульпа.
— Из этого металлолома? — кивнул я на стены, увешанные железом.
— Именно. Даже облудить сталь можете, чтобы не ржавела, благо вентиляция здесь хорошая.
— А на нож пустить хорошую сталь, — продолжил я мысль Виктора Ивановича.
— Даже ручку можно какую-нибудь красивую приспособить. Хотя бы вон от того стилета взять, — ткнул Иваныч в сторону клинка с цилиндрической рукоятью.
И правда, почему бы мне самому не сделать мясорубку, если пельмешек захотелось. Подумаешь, всего лишь каких-то пару мечей между собой слепить, а затем, как из пластилина вылепить несколько деталей.
Девица Авдотья Истомина встретилась мне в самом начале бульвара, где мне вдруг вздумалось прогуляться, глядя на удивительно неплохую погоду для Петербурга. Вечерние прогулки по набережной и бульвару по Невскому проспекту входят в перечень развлечений для нынешней аристократии и местного бомонда. Отличный повод для встреч и разговоров. Пусть я пока мало кого знаю, но решил вдруг просто понаблюдать со стороны, заодно добавив в свою прогулку толику эпатажа своей шляпой, вызывающего вида и аспидно-чёрным шёлковым плащом на шерстяной подкладке.
Последний необходим, так как погода здесь переменчива и стоит подуть ветру с Балтики, и пятнадцати минут не пройдёт, как продрогнешь до самых костей.
Решил прогуляться, глядя на удивительно неплохую погоду для Петербурга. Остановка у меня вынужденная. Жду рождения братика, который так или иначе, но тоже станет Ганнибалом-Пушкиным. И пусть в прошлой истории Платон умрёт спустя два с половиной года, но не теперь, когда я здесь появился.
«…Бульвар сделался сходбищем, куда идут торговать счастие, покупать веселие, прицениваться к найму друзей, нанимать и наниматься любить!…»*
* писатель-сатирик Николай Страхов.
— Ваше Сиятельство! Александр Сергеевич! — с каким-то восторженным писком подкатило ко мне мелковастое создание женского пола, в котором я не сразу узнал молоденькую балерину.
— Прелестница вы наша, вы всё так же хороши! — не вдруг вспомнил я её имя, но вовремя сумел выкрутиться, обойдясь без него
А девица вовсе не плоха. Одета, правда, неприхотливо и довольно скромно, но шляпка на ней торчит задорно, и щёчки от свежего воздуха зарумянились.
Хех, а девушка, не иначе, как на охоту вышла. Она так ловко ко мне приклеилась и под шаг попала, что не предложить ей руку выглядело бы по меньшей мере неприличным.
— Первый раз я сегодня на бульвар вышла, и почти сразу вас увидела. Судьба, не иначе, — как обычно бесхитростно поведала мне нимфа «из балетных», — Представляете, они вчера там перестрелялись, а во всём я оказалась виновата! Даром, что осталась без покровителя осталась!
— Что вы говорите, кто и с кем стрелялся? — вежливо поинтересовался я, приглядывая место, где бы можно было исчезнуть из виду и не стать поводом для сплетен.
Так-то, Авдотья приоделась, как шлюха, и собственно, собиралась отработать это дело по полной программе.
— Так Завадовский Шереметева изволил убить, после того, как тот ему воротник на мундире оторвал, целя в горло.
— Страсти-то какие, — погладил я барышню по замёрзшей руке, — А не заглянуть ли нам в кофейню? Думаю, чашечка чая или кофе, вместе с парочкой пирожных, вам очень кстати придутся, — решил я чуть согреть девицу, которая сегодня явно решила себя впервые попробовать в роли «бульварных шлюх».
Вот уж не думал не гадал, а устоявшееся название-то вон откуда корни берёт. Прямо вот с этого бульвара, не иначе.
— Мне только одно пирожное можно. Иначе поправлюсь, в балетные наряды не влезу и мой антрепренёр меня выпорет.
— Прямо таки выпорет? — не поверил я.
— А что тут такого. Нас, безродных, с самого училища лупят все, кому не лень. Вот когда покровитель появляется, то отстают, хоть деньги тянут, а не хватило ума покровителя заиметь, так будь любезна, другими местами отрабатывай. Мамашка моя таким же образом из крепостных выбралась. Тоже балериной была в крепостном театре, но не долго. Мной забеременела, и отчего-то ей вольную выписали.
От скользкой темы я почти было ушёл, когда мы зашли в одну из венских кофеен которых на Невском как бы не с дюжину устроено, и занялись выбором напитков и десерта, но Авдотья оказалось дамочкой настойчивой, и доев пирожное, запаниковала.
— Мне сегодня до ночи нужно восемь рублей за квартиру оплатить, иначе старуха обещала мои вещи на улицу выкинуть. Зря я с ней связалась. Надо было у мужиков угол снимать. Там бы я договорилась, — посетовала девица, вполне понятно давая понять, что бы послужило мерой к расчёту.
— Этот вопрос мы решим, — погладил я её по руке, — Но, Авдотьюшка, сдаётся мне, вы всё преувеличиваете. Не может такого быть, чтобы в балетном училище такие ужасы существовали, — подзадорил я балеринку, которая уже приняла вместе со мной приличную порцию глинтвейна, грамм этак под четыреста с лишним, разумеется, выпитого чисто для согрева и от простуды, и её, голодную, уже изрядно развезло.
— Меня одно время в училище каждую неделю на показ и порку вызывали. Сначала гости всё показывать заставляли, на вертикальном шпагате, затем лапали по очереди и жребий кидали, кто кого из нас выпорет, — бесхитростно поведала мне уже пьяненькая балерина, — Потом легче стало, когда я одного из меценатов соблазнила. Пусть он хоть и старый, но ещё тот затейник оказался. Всякому разному меня обучил. Но он мне деньги начал давать. Я за показательный вечер с пуделями, перед парой его гостей, иногда по пятьдесят рублей получала, — произнесла несостоявшаяся «бульварная» с какой-то гордостью.
Как по мне — нашла чем гордиться, но на заметку я это возьму.
Я не мог не удивиться её откровенности. Авдотья, казалось, была бесхитростно готова поделиться своими секретами, и в её глазах загорался этакий особый огонёк, когда она говорила о своих «успехах».
Маньячка. Пусть сейчас и нет такого понятия.
— А что, если я предложу вам немного помочь? — произнёс я, стараясь чтобы мой вопрос прозвучал непринуждённо. — Может быть, я смог бы стать вашим покровителем?
Она взглянула на меня с недоверием, но в её глазах читалось любопытство. Я заметил, как её губы слегка приоткрылись, а дыхание стало чуть быстрее. Ну, так-то понятно. С покровителями у неё уже опыт есть, а вот работать «бульварной» она не обучена.
— Вы? — спросила Истомина, и в её голосе прозвучала искорка надежды. — Но зачем это вам это нужно?
Я наклонился ближе, чтобы она могла уловить мой шёпот среди гомона кофейни.
— Я вижу в вас талант, Авдотья. И не только в танце. Вы во всём хороши, и ваш рассказ мне это доказал. Ваша страсть и энергия меня завораживают. Я бы хотел помочь вам раскрыть ваш потенциал… в том числе и финансово. Про остальное сами додумайте.
Она замялась, обдумывая мои слова. В этот момент я провёл пальцем по краю бокала, который издал протяжный звук, и она, словно очнувшись от задумчивости, взглянула мне в глаза.
— Но что вы рассчитываете получить взамен? — спросила она с улыбкой, которая пронзила меня своей игривостью.
— Возможно, просто ваше общество, — ответил я, не отводя взгляда. — Или нечто большее… Если удивите.
Авдотья прикусила губу, а в её глазах блеснуло озорство. Она наклонилась ближе, и я почувствовал её сладкий аромат — смесь глинтвейна и ваниль от свежей выпечки.
— Вы знаете, что такое «большее»? — горячо прошептала она, и в её голосе прозвучала страстная нотка вызова, — Я такое умею, что парижским пигалицам и не снилось! Меня старательно учили, и почти всегда не в одного! Каждый своё преподавал, зачастую с разных сторон. А мне нравилось! Как вам такое?
Я не удержался и коснулся её руки. Её кожа была уже теплая и мягкая, а прикосновение вызвало у меня мурашки по всему телу.