Следующий визит, по рекомендации Неклюдова, я нанёс его другу и конкуренту Обрютину Петру Ивановичу, угрюмому пожилому мужчине, обременённому немалым семейством.
Конный завод у него был поставлен похуже, чем у Неклюдова, но лошадки получились на удивление ладные, вызвав истинное удовольствие у Григория одним только своим видом.
— Очень достойно, Пётр Иванович. Как только вы умудрились такую породу вывести? — принял я приглашение на чай, когда мы сторговались за пятнадцать тяжеловозов.
— А я и не пытался никого выводить. Не моё это, — простецки развёл руками помещик, — Это воронежская порода. Как меня заверили, одна из самых удачных. Так что чем лес городить, я просто купил нужное количество, да раз в три года докупал по две — три головы, чтобы кровь освежать. Зачем что-то лишние измышлять в поисках лучшего, если кто-то до нас его уже придумал. Вот только просьба у меня к вам будет небольшая, Александр Сергеевич. Вы, как лошадок моих и Неклюдова в деле проверите, так не откажите в любезности мне сравнение по ним прислать. Спорим мы с Неклюдовым не первый год и при каждой встрече, но вы и у него и у меня приличное количество коней купили. Прямо любопытно, как они себя друг перед другом покажут, если их в одном хозяйстве будут содержать и использовать.
— И письмо напишу, и в гости вас к себе приглашаю. Как в Псков ближе к лету выберетесь, так и ко мне в Велье заезжайте по-соседски. К тому времени лошадки наши уже и на пахоте себя покажут, и на других работах. Сами работников и опросите, чтобы я невзначай чего не упустил.
— И то дело, — впервые за всю нашу встречу улыбнулся коннозаводчик, — Вы-то сами их в лучшем случае из окна кареты в работе увидите.
Вот так, в два приёма, моё Велье обзавелось некоторым количеством могучих лошадок. Встали они мне изрядно. Это я понял после первой же крестьянской ярмарки, где мы с Григорием прикупили полдюжины обычных трёхлеток. И вышли они нам чуть ли не в три с половиной раза дешевле, чем их более породистые собратья — тяжеловозы.
— Григорий, а не перемудрили ли мы с тяжеловозами? — задал я своему кучеру само собой напрашивающийся вопросец, — Может нам обычных коняшек, да числом побольше стоило купить?
— Никак нет, Лександр Сергеевич, — обернулся ко мне кучер, когда мы не спеша катили обратно, — Коней на ярмарке мы добрых взяли, но под ваши плуги, да по тяжёлой пахоте они не вытянут. Разве тройка коней, из нынче купленных, такой плуг потащит, и то недолго. А лошадки так и вовсе нет, не потянут. Жилы надорвут.
— Хочешь сказать, что мы с плугами перемудрили? — напрягся я, так как первые самостоятельные изделия из шведской стали на мой дилетантский взгляд выглядели вполне добротной копией тех немецких образцов плуга, с которых мы их слизали, а то даже превосходили их, так как у нас сталь была лучше, и все сочленения конструкции удалось сделать усиленными, без увеличения веса.
Если что, даже я там руку не раз приложил, не удержавшись.
— Так без ума же германскую технику пытались пользовать, — усмехнулся кучер, — Не под крестьянских коней их плуга предназначены были. Оттого и вредительство одно из-за них выходило. Только коней калечили, а работы, которую немец прописал, эти плуги под нашими лошадьми показать никак не могли.
Упс-с… Вот так живёшь, считаешь себя самым умным, а тут вдруг раз — и твой кучер доносит до тебя настолько очевидную Истину, что стыдно становится, как сам не додумался.
Больше я по ярмаркам не ездил, не до них стало. Отправлял туда Григория с Прошкой и парой отставников. За следующие две недели они пригнали ко мне в имение ещё четыре десятка добрых крестьянских лошадок, полностью закрыв недостаток моего хозяйства в тягловой силе.
Хорошо, что Селивёрстов был в курсе моих планов и строителям заказал ещё один конный двор, но и он нас не выручил. Часть простых лошадок пришлось раздать на зимовку по крестьянским дворам, поспешно закупая для этого возы сена где только можно.
Пожалуй, давно в Велье не было так оживлённо, как в начале нынешней зимы.
Глава 19
Модест Ипполитович Болотников, мой архиважный и высоконаучный агроном негодовал.
Как так, без его разрешения и указания крестьяне на поля начали санями вывозить огромные кучи сапропеля, пользуясь устоявшимся снежным настом.
— Ваше Сиятельство!!
— Модест Ипполитович, мы же договаривались… Наедине без лишних титулов.
— Александр Сергеевич, что за самоуправство происходит?
— Вы про поля под картофель? — вкрадчиво поинтересовался я в ответ, — Если да, то там по моему распоряжению всё происходит.
— Да хоть под что! Где это видано, чтобы озёрный ил на поля вывозить⁉ Болото решили устроить?
— Испокон веков так было, пусть и не у нас, но снимали же египтяне небывалые урожаи после разлива Нила. Или мы с вами разные книги читаем? — весьма спокойно и добродушно взялся я отвечать на его сентенции, — Кроме того, открою вам наш фамильный секрет — именно Арап Петра Великого был одним из первых, кто уйдя в отставку, по приказу Екатерины Второй, занялся исключительно выращиванием картофеля, как культуры, достигнув через несколько лет значительных успехов в порученном ему деле. Как вы считаете, должен был он после своей смерти оставить какие-то записи, а то и журналы своих экспериментов, к слову сказать, весьма подробные?
Намёк вышел более, чем жирный. По сути, я чуть ли не прямым текстом уведомил агронома, что у меня на руках имеется вполне весомое руководство по выращиванию картофеля, про которое он слыхом не слыхивал.
— А я могу ознакомиться с этими журналами? — заметно сбавил Модест Ипполитович свой напор.
— Разве что, чисто теоретически, но такая возможность может и есть, — пожал я в ответ плечами, довольно ехидно улыбаясь.
— Простите, не понял…
— К Родовым документам я могу вас допустить, но лишь в том случае, если вы окажетесь одним из членов Рода. Чисто теоретически у меня есть сестра, но у неё вроде бы намечался роман с итальянским архитектором. Что там у них получится в итоге сейчас сказать сложно, но стань вдруг вы её мужем, я мог бы вас принять в Род, и тогда конечно, нет проблем, но сами понимаете, вероятность такого случая пренебрежимо мала. Опять же, зачем вам читать журналы и дневники Ганнибала, если я и так вам готов рассказать про самые важные вехи и моменты, которые нашёл мой славный предок за долгие годы упорного труда? Могу дать подсказку. Гораздо лучше будет, если руководствуясь моими действиями, вы начнёте составлять своё собственное руководство для этой культуры. Полагаю, что ваше образование позволит заглянуть в это дело гораздо шире и масштабнее, и в результате выльется в серьёзную научную работу, на которой вы сделаете себе имя. А пока просто предлагаю поверить мне на слово. Картофель вас приятно удивит! — одновременно и польстил я агроному, и обрисовал ему радужные перспективы в плане науки. — И знаете, что для вас самое приятное?
— Что же? — повеселев, откликнулся он на мой вопрос.
— Так хотя бы то, что все риски и расходы пойдут за мой счёт! Вам останется лишь всё фиксировать и сводить эти данные в таблицы. Это ли не праздник!
— Согласен. Выглядит заманчиво. Но скажите, зачем вы в схему размеченных мной полей внесли изменения? Что за «пропашные культуры»?
— Господи, да обычный овёс с горохом, высеянный редкими рядами в шаге друг от друга. В июле мы рядки перепашем поперёк и оставим всё так как есть до следующего года.
— Зачем⁉ Я же оставлял эти земли под паром?
Похоже — это возглас отчаяния. Болотников вполне искренне не понимает, что происходит.
— Считайте, что они такими и остались. Как и соседние с ними, которые никто не собирается трогать. А результаты мы сравним в следующем сезоне. И что вас несомненно порадует, все неудачи я опять же готов принять на себя.
Я готов не делать тайн из своего послезнания, но как объяснить Болотникову, что горох оставляет в почве около ста грамм минерального азота на каждый квадратный метр? А молодая поросль овса, если её пропахать и землёй присыпать, благоприятно воздействует на почвенный гумус и имеет мочковатую корневую систему, неплохо снабжающую почву воздухом.
Никак. Нет пока ни слов таких, не понимания. Чуть ли не любую букву придётся доказывать, а оно мне надо?
Если что, я сам многого не понимаю. Не был я никогда садово-огородным гуру или докой агротехники и, пожалуй, более неприспособленного человека к жизни помещика надо бы ещё было поискать! Впрочем, заводчиком, химиком и строителем я тоже никогда не был. Но вот на тебе! Досталось, так досталось. Извольте выкручиваться, Александр Сергеевич!
Поскольку селения, удалённые от Велье, я твёрдо решил отпустить на оброк, то у меня подготовлены земельные проекты для пяти деревень, каждая из которых по двадцать — тридцать дворов. На них-то я и решил обкатать систему аукционов, где оброчные крестьяне сами будут выбирать себе земли и пастбища, предлагая мне лучшую цену. Двадцать дворов — значит сорок лотов. Отдельно на посевные угодья и покосы. Вишенка на торте — тем, кто пять лет подряд оброк выплатит исправно, я предоставлю льготное право выкупа, а земли им потом буду сдавать в аренду. Те же самые, и снова на пять лет, но уже по цене вдвое ниже оброка. Отчего так? Так чтобы и к земле народ привязать, и хищнического отношения к ней избежать.
Вот это я и объяснил всем пяти выборным старостам, а чтоб они ничего не перепутали, ещё и по два листа бумаги им выдал, где то же самое было написано и планом раздела земель снабжено. С каждого обещание взял, что они это перед своими селянами вслух прочитают.
На первый аукцион выехал на санной тройке. Это купец Песьяцкий обо мне позаботился. С его слов, одну из лучших троек Опочки мне сговорил за вполне приличную цену. Сопровождали меня четыре отставника верхами, и три пацана на лошадках, под руководством Прошки, гордо восседающем на моём Орлике. Рысаку давно надо было набегаться вдосталь, а то застоялся совсем.