— У меня бывают провалы в памяти. Головой сильно ударился, — сказал я и для достоверности потер шишку, набитую чучелом фазана. — Не подскажите, какой сейчас год?
— 199… на дворе. Завтра или уже нет, сегодня — первое мая, — ответил Толик и захихикал.
Кажется, я начинал догадываться, кто они такие.
— А Валентина Овечкина знаете?
— В гости к нему приехали. Отдыхать и конкурентов бахать, — развязным тоном заявил Миша.
— Тшш… — шикнул на него Толик. — Не болтай.
— Что ты меня затыкаешь?!
— Ты ещё про общак расскажи, — едва слышно прошипел толстяк на ухо плечистому, а у меня спросил: — Откуда знаешь Валика?
— Не помню, — развел я руками. — Контузия.
— Валика значит — знаешь, а нас — нет. Мишу Кедра и Толю Груздя? Не знаешь? — толстяк подозрительно сощурился.
— Савва Берёзкин в 90-е весь город в страхе держал, а больше никаких имён из тех времён я не помню, мал ещё был, — ляпнул я, не подумав.
— Кто?! Сявка Берёзкин?! — взревел Миша. — Из каких это «таких времён»?! Ты что мелешь, мелкий дрыщ?!
Мне показалось, что под мышкой у него кобура, а в ней пистолет и он сейчас его выхватит и… Опережая его движение, я достал смартфон и сунул под нос широкоплечему.
— Посмотрите на дату. Уже давно не девяностые. Сейчас 20… год.
— Глянь, Толян. Мобила чудная — большая, плоская, без кнопок.
— Вы катались с Валиком Овечкиным на лодке. Был взрыв. Помните? — затараторил я, не давая браткам опомниться.
— Допустим.
— Лодку затянуло в водоворот. Вас считают пропавшими без вести уже много лет.
— Врёшь, Рыбкин! Как это много лет? Мы десять минут назад в воду упали и сразу выплыли!
— Ага! А почему ваша одежда тогда не мокрая?
Братки оглядели друг друга с ног до головы. Насупились.
— Забери мобилку, Кедр, — сказал Толик. — Врежь умнику пару раз по почкам, если хочешь. И пошли отсюда.
Широкоплечий протянул руку, но его пальцы прошли сквозь телефон, не встретив преграды. Он ударил меня кулаком в лицо, потом в грудь, в живот — эффект оказался тот же.
— Ааа! Это призрак! Призрак! — заорал Миша Кедр и бросился наутёк.
— Подожди меня! Подожди! — заверещал Толик Груздь и, смешно тряся округлыми боками, устремился вслед за приятелем.
Как только они отдалились, их силуэты вновь потеряли четкость и засветились, как лесные гнилушки. Порыв ветра разорвал зыбкие тела на множество блуждающих огоньков и играясь, разметал по лесу. Я остался один. Ну, я так думал, ровно одну минуту, а затем раздался шквал аплодисментов.
— Ох, молодец, внучек! Ох, насмешил, ох, порадовал!
Обернулся и увидел колдуна Валентина в черном плаще с капюшоном и в черных очках.
Глава 6Колдун
— Лес — это гребень? — спросил я и сам, понимая, как дико это звучит. — А вы, значит, муж бабушки Наташи. И «молодой» Овечкин — это тоже вы?
Валентин скрестил руки на груди и кивнул.
— Родственнички напели, что я весь лес вырубил? Нет, не весь. Наташа опередила — спрятала священную рощу в гребень.
— А озеро — это зеркало?
— Угадал, внучек. Иди за мной! — ещё раз по-хозяйски кивнув, колдун развернулся и пошёл еле заметной тропкой дальше в лес.
– Но озеро в другой стороне! — удивился я.
— Озеро Зеркальное… — мечтательно улыбнулся Валик. — Уникальное место, где можно менять прошлое. Я пытался разобраться, как ЭТО работает, но…
— Наташа опередила — спрятала озеро в зеркало, — дерзко вставил я свои полкопейки, на что колдун лишь беззлобно рассмеялся.
— Умнеешь на глазах. Верно, я много экспериментировал на Зеркальном. Бросал в озеро кукол вуду, привязанных к динамиту. Добился определенных успехов. Разорил парочку предпринимателей, мешавших проворачивать дела в Капищево, «стёр» нескольких конкурентов Миши и Толи, а потом моя Наташенька чуть не «стёрла» меня вместе с ними.
Оказывается, в «первом» варианте нашего прошлого, мои ночные знакомцы — Миша Кедр и Толик Груздь, заправляли в городе в лихие 90-е. Каждая собака знала кто они такие, а грозный Савва Березкин был у них на побегушках. Пропав на озере, они унесли с собой и часть своих прошлых дел, поэтому я не вспомнил даже их имён. А что касается Валентина… К сожалению, чтобы колдуна «стереть» — его не раз и не два надо макнуть в воды забвения.
Не знаю, как долго Валик вёл меня по лесу, но в конце концов пришли мы к такому здоровенному дубу, что у меня чуть голова не отвалилась, когда я пытался разглядеть его верхушку.
— Лезь! — велел мне колдун.
— На дерево?
— Рано я обрадовался, что ты поумнел. В дупло! Лезь, живо.
Внизу над переплетенными корнями дерева зияло темное отверстие величиной с чердачное окошко.
— Не полезу!
— Давай, я сказал!
Валентин щелкнул пальцами, и неведомая сила забросила меня в дупло, как бумажку в мусорный бак. Расцарапывая локти и колени, отбивая бока, я скатился вниз по каменному желобу и упал на нечто, похожее по запаху на гнилую солому. Я посветил телефоном под ноги. Так и есть, гнилая солома. Посветил вверх — увидел низкие покатые своды, по сторонам — сундуки, закрытые на ржавые амбарные замки, запечатанные бочки, мешки и корзины, набитые всяким хламом, шкатулки, кубки, лапти, старинные книги в кожаных переплётах и деревянный поднос, на котором что-то шевелилось. Присмотрелся и испугано отшатнулся, потому что на подносе сидела пупырчатая коричневая жаба величиной с трёхкилограммовый торт, которая с брезгливостью косилась на меня глазищами размером с теннисные шарики.
— Скажи — свет! — крикнул мне Валик.
«Хуже всё равно не будет», — подумал я и повторил за ним.
— Свет.
— Скажи свет — жабе, олух!
— Свет…
— Уверенней. Чётче. Не сомневайся в своих словах ни на секунду!
— Свет… Свет! — на разные лады повторил я раз десять-двенадцать, пока жаба, наконец, не сжалилась надо мной, и не выплюнула зеленоватый камешек.
От него полился мягкий приятный свет, как от лампы с зеленым тканевым абажуром. Комната оказалась намного больше, чем показалось в темноте. Не комната — зал.
По каменным стенам развешаны пыльные ковры, щиты, кинжалы, сабли, пистолеты, ружья, трости, картины, гравюры, карты неведомых земель и много ещё всякого старого и странного. А посредине зала стоял макет — реконструкция окрестностей деревни Капищево в Х веке. Как я это понял? Да очень просто. Видел этот макет в краеведческом музее, когда в школе учился. Нас водили туда по три раза в год, и макет я изучил досконально, до сантиметра. Вот озеро Зеркальное, а вот снесённые в эпоху массовых застроек курганы, вот само древнее Капищево — бревенчатые домики, колодцы, огородики. Из деревни широкая прямая дорога ведет к святилищу — месту в лесу за высоким частоколом.
— Зачем вы забрали макет из музея? — спросил я у Валентина.
— Ха, забрал, как же. Выбросили в 90-е годы, как ненужный мусор, а я подобрал и починил. Рассказать, как выглядел капищенский идол? На макете его нет, и не было никогда. Никто о нем не знает, кроме меня.
— Это так важно? — вздохнул я, думая, честно сказать, не про идола, а про то, как буду выбираться из колдовского схрона.
— Сам скажи. Посмотри на гравюру между ковром с оленями и картой Тмутаракани.
Я отправился гулять вдоль стен. Шаманский бубен, зеленая чалма с павлиньим пером, пиратский флаг, флаг с совой, флаг с грифоном, картина на ветхом шелке — пожилой китаец в белом с синими ирисами халате и в черных очках, рисунок на клеёнке — пять русалок с лицами Бриджит Бардо и… вот она карта Тмутаракани. Рядом с ней висела небольшая старинная гравюра — деревянная статуя крутобедрой большегрудой женщины под сенью дуба на лесной поляне. В одной руке у женщины зеркало, в другой гребень, а на голове — рогатая шапка. Гравюра черно-белая, но шапка покрашена в красный цвет и её очертания напоминают полумесяц. Присмотревшись к лицу женщины, я поймал себя на мысли, что уже где-то его видел. Это лицо… Угрюмое, но довольное.
— Не может быть! — вскрикнул я от неожиданности. — Бабушка Наташа!
— Ты тоже её узнал? — мне показалось, что голос колдуна задрожал от волнения.
— Почему она похожа на Наталью Овечкину?
— Загадка, — ответили мне на разные голоса щиты на стенах.
Я повертел головой, не зная с каким щитом «говорить». И вдруг все они засветились, как экраны телевизоров. В них я увидел озеро, пляж и загорающих людей из разных ракурсов, будто шла онлайн-трансляция от нескольких видеокамер. В щите тевтонского рыцаря мальчишки играли в футбол, а в щите римского легионера, как бы мне навстречу, шла красавица в цветастом коротком платьице. За ней, слегка косолапя, плелась девушка в длинном желтом пончо и смешной панамке, похожая на угрюмого хомячка.
— Сам ты, хомячек… — вздохнул Валентин и рассказал, как в молодости (когда ему ещё не исполнилось и ста лет!) он нашел гравюру капищенского идола.
— Сто лет? — удивился я (это называется в молодости?).
— А чему ты удивляешься?
Оказалось что для колдунов из Брюсова рода — сто лет не возраст. Юнец совсем, таких и на шабаш не берут.
— Комиссаром я тогда был в отряде анархистов. — рассказал Валик. — Реквизировали мы имущество у помещиков Овечкиных, в году этак восемнадцатом. Гравюру бросили в костер, когда грелись и жгли семейные архивы и мебель. Я голыми руками бросился её доставать. Выхватил из пламени, взглянул один раз и влюбился на всю жизнь. И когда паспорт новый делал, взял себе фамилию Овечкин, потому что…
— Подождите, — остановил его я. — Подождите, разве вы… не Беллу Овечкину любили?
— Да у меня таких Белл! Пальцем щелкну, любая прибежит, — невесело рассмеялся колдун. — У меня полным-полно любовных артефактов: амулеты, талисманы, перстенёчки заговоренные, но ни один на Наташу не подействовал. Ни один! Богиня! Я к ней и так и сяк, а она молчит, ни да, ни нет, не говорит. Потом назло женился на её сестре, дуре колхозной.
Я попробовал расспросить Валика о судьбе Беллы. Правда ли, что она уехала за границу? Но он ответил, что если я до сих пор не догадался, где Белла Овечкина, то уже не узнаю этого никогда.