— А что так?
— А тебя монеты слушаются!
— И что с того? — сплюнул под ноги незнакомый крепыш, ещё и хрустнул костяшками сцепленных пальцев. — Это наш угол! Сами решаем, кто выиграл, а кто проиграл!
— Вот ты дурак! — ругнулся Лещ. — Он тут не один! Лука в кабаке, не видел разве? Не будем мы с тобой играть, Серый. Ни на деньги, ни на щелбаны.
Собачиться с босяками не хотелось, не для того сюда пришёл. Так что просто прислонился к стене и огляделся. Подумал вдруг, что старше любого из парней на год или даже два, а значит, и сам вот-вот Гнилой дом перерасту. Если уже не перерос.
— Жмых где? — спросил я, лишь бы только отвлечься. — Давненько его не видел.
— В матросы подался, — подсказал Лещ. — Что-то с Горелым не поделил, вот и пришлось когти рвать.
— По реке ходить будет?
— Не, наш Горелый — сила, не чета вашему Бажену. На реке бы он Жмыха достал. Тот на колониальный рейс завербовался. Да он и там не пропадёт. Антиподов обжуливать будет.
Я кивнул. Податься в матросы было проще всего. Но… Но не для меня.
По дороге проехала телега и сразу за ней ещё одна, на этой привезли в соседнюю лавку какие-то ящики. Несколько кумушек обсуждали предсказанный звездочётами небесный прилив, у кабака спорила троица подвыпивших мужичков, а вербовщик Черноводской торговой компании что-то оживлённо вещал парочке работяг, но те плыть на войну с антиподами желанием отнюдь не горели. Ещё девка гулящая из совсем уж пропащих на углу вертелась. Именно она моё внимание и привлекла. Только не к себе привлекла, смотреть там было не на что, а к невесть откуда взявшемуся господину лет тридцати с повязанным на шее платком. Коричневый сюртук, в тон ему брюки, кожаные туфли, шляпа с невысокой тульей. Модник, да и только!
Девка подкатила к слишком уж нарядному для Заречной стороны франту, а тот зло отмахнулся тростью и двинулся в нашу сторону. У меня аж правую ногу судорогой свело. Такой вот тростью получить — радости мало. Но нет, модник прошёл мимо и потопал прочь, а дальше из двери кабака выглянул Лука. Он жестом дал знак подойти, и я отлип от стены.
От одной только мысли, что получится зашибить аж полсотни целковых, неровно заколотилось сердце, а ещё стало как-то очень уж тревожно. Такие деньжищи за здорово живёшь не платят. И я окончательно уверился в этом, увидев, с кем именно собрался вести дела Лука.
Не жулики. Ухари-головорезы.
Так посмотришь — ничего особенного, люди как люди. Неброская одежда, спокойные движения, тихие голоса. Один, с переходящими в усы бакенбардами, был невысоким, упитанным и обманчиво мягким. Другой оказался выше и жилистей, взгляду было попросту не за что зацепиться на его невзрачном лице. Отвернёшься и забудешь. А отворачиваться нельзя. Да и на узенькой улочке встретиться бы не хотелось.
На столе стояло три кружки пива, мне ничего заказывать не стали. Жилистый без промедления спросил:
— Голубиный квартал в Среднем городе знаешь?
Я с немалым облегчением сообразил, что от названного места до клуба на Каштановом бульваре идти едва ли не полгорода, и кивнул.
— Бывал пару раз.
Тогда последовал новый вопрос:
— Сколько там босяк ошиваться сможет, прежде чем его взашей погонят?
Лука открыл было рот, но прикусил язык, стоило только упитанному предостерегающе поднять руку. Впрочем, подсказок мне и не требовалось.
— Очень недолго. Либо дворники накостыляют, либо подручные квартального выловят. Но там любой на виду будет, не только босяк. Нет лавок и харчевен, нищих и тех нет.
Ухари переглянулись, и жилистый спросил:
— А если чистильщик обуви в нужном месте сядет?
— Смотреть надо, — решил я. — В иных местах чистильщик как бельмо на глазу будет.
Жутенькая парочка разом поднялась из-за стола.
— Поехали!
Жилистый двинулся на выход, упитанный задержался кинуть на стол пару монет. Я взглянул на Луку, тот кивнул.
Когда вышли на улицу, перед кабаком уже стоял невесть кем вызванный сюда закрытый экипаж. Получается, ухарей не двое, а трое. И третьего нигде не видать. Внутри-то никого, на козлах — один извозчик.
Жилистый велел тому ехать в Голубиный квартал, и мы расселись на жёстких лавках, как и в кабаке — друг против друга. Сказать по правде, раньше доводилось кататься лишь на запятках, а потому всё было в новинку, так и прилип к боковому окошку. Впрочем, это лишь пошло на пользу делу — успел оглядеться, когда на нужную улочку вывернули, поэтому и не заявил с ходу, что ловить здесь нечего.
Интересовавший ухарей дом прятался в глухом тупичке, и хоть на углу было никак не встать, зато на глаза попался крохотный сквер по соседству. И всё же, прежде чем ответить согласием, я уточнил:
— А чёрный ход?
— Нет его там.
Я глянул на Луку и сказал, будто в ледяную воду прыгнул:
— Сделаем.
Ухари вновь переглянулись, и упитанный высунулся из экипажа, велел извозчику катить к Чёрному мосту, а жилистый достал кошель. Разомкнул его, вынул три целковых.
— На инструмент и мзду квартальному, — пояснил он, вручая Луке крупные монеты, пестревшие царапинами и вмятинами. — Как условитесь о месте, получишь у Жилыча задаток.
Лука побренчал в кулаке серебряными кругляшами и качнул головой.
— Этого мало! Только ботинки на два целковых потянут!
Жилистый немного поколебался, но всё же добавил два потёртых полтинника, а упитанный неожиданно ловким движением вдруг перехватил запястье Луки и пригрозил:
— Начнёшь крутить хвостом, мы их из тебя вместе с зубами и дерьмом выбьем!
И я ему как-то сразу поверил. Такой выбьет. Именно что с зубами и дерьмом. Можно даже не сомневаться.
— А что делать-то надо будет? — запоздало решил я прояснить детали. — Просто за домом смотреть?
— Будешь караулить одного человека. Но сначала о месте договорись, остальное потом. И юлить не вздумайте! Поздно уже, раз по рукам ударили!
Обратно на Заречную сторону нас с Лукой не повезли. Высадили у моста.
— Что скажешь? — спросил старший.
Я передёрнул плечами.
— Заплатят они нам? Слишком жирный кусок посулили.
Лука глянул свысока и усмехнулся.
— Кусок только по меркам босяков жирный. Для серьёзных людей это не деньги.
— Так мы бы и на червонец согласились, нет?
— Ты бы согласился. А я с пятёрки торг начал и до полусотни ставки поднял! Дельце попахивает, точно тебе говорю. Поэтому и подпрягаться не хотел.
— Да и плевать! — отмахнулся я. — Четвертной сразу, четвертной после дела. Но это только половина. Где остальное возьмём?
Лука досадливо поморщился.
— Придумаю что-нибудь! Говорю же: Яр наводку подкинуть обещал! — отмахнулся он. — Ты иди на рынок, к инструменту и шмоткам приценись, а я в церковь заскочу. Надо с подушного учёта Пыжика снять. Скоро этот драный прилив, всех на небесное омовение погонят. Недосчитаются людей — плетей всыплют.
Мы разошлись, и следующие несколько дней я и не присел даже толком, перекусывал и то на ходу. Сначала рыскал по рынку, подбирая инструмент подешевле, пусть даже и не новый. Не стал экономить только на картузе, ботинках и рубахе, но там уж деваться было некуда: как ни крути, встречают по одёжке. Если какой-нибудь оборванец пожалует, человек при должности с ним даже разговаривать не станет, велит гнать взашей.
В итоге на всё про всё у нас ушло два с полтиной, и ещё целковый пришлось сунуть квартальному надзирателю. Вроде бы неоправданно много, но это только на первый взгляд. Годовой патент на работу в Среднем городе стоил десять целковых, и поди ещё вперёд очереди пролезь и убеди чинуш, что ты не жулик и всерьёз честным трудом зарабатывать намерен. И даже так о конкретном месте договариваться надо всё с тем же квартальным, а он, как пить дать, и слушать ни о чём таком без должного подношения не стал бы.
Историю я состряпал что надо, приплетя и отца в долговой яме, и отданный им в заклад патент, заодно продемонстрировал мастерство, в пять минут доведя сапоги квартального надзирателя едва ли не до зеркального блеска. Тот так проникся, что на седмицу освободил меня от оброка. Весь заработок за эти дни я мог оставить себе, да только у подручных моего нового покровителя оказалось собственное мнение на сей счёт — велели делиться.
Ну и плевать! Зато на правильном месте сел!
Облюбовал я сквер, занимавший широкую прореху между домами от улицы и до улицы. Три дюжины шагов в одну сторону и четыре в другую, несколько чахлых деревьев, пожухлая трава на газонах, четыре скамьи. Вот рядом с одной из них я с милостивого разрешения квартального надзирателя и расположился. Нужный дом прятался в тупичке, самого его видно отсюда не было, зато никто из направлявшихся туда пройти другой дорогой попросту не мог.
А может так статься, интересующий ухарей человек и вовсе через этот самый сквер путь срежет. Окрестные жители и торговавшие в квартале лоточники, по крайней мере, делали так постоянно. Место оказалось не таким уж и пропащим: к тому времени, когда ранним утром меня явились проведать наниматели, я уже заработал две деньги.
— Карауль здесь с рассвета и до самых фонарей. Дальше — не твоя забота, — заявил упитанный, уселся на скамью и упёр ботинок в мой короб. — Никуда не отлучайся, харчи с собой носи.
— Ждать мне кого? — спросил я, начав работать скребком.
Жилистый огляделся по сторонам, пошарил за пазухой и протянул сложенный в четыре раза лист потёртой на сгибах бумаги.
— Вот этого хмыря.
Я отвлёкся от чистки обуви, поглядел на портрет типа с запавшими щеками и ввалившимися глазами, полоской узких губ, искривлённым после перелома носом и низким лбом. На правой скуле был подрисован приметный шрам, мочка уха оказалась откромсана. То ли тюремный художник запечатлел, то ли по словесному описанию намалевали. Такие вот художества квартальным надзирателям и охотникам на воров выдают и в людных местах на тумбы вывешивают. Обычно внизу награда указывается, здесь — оторвано.
Неужто ухари — охотники на воров, а тип с рисунка лиходей, за которого большой куш назначен? Если так, то большой насколько?