Взбешенный таким вероломством, Эцио влепил бывшему другу пощечину:
– Как тебе не стыдно, Дуччо? Мало того что ты тут забавляешься с этой… puttana[31], так ты еще при ней оскорбляешь мою сестру!
– Это кого ты называешь puttana? – заверещала девица, вскакивая со скамейки.
– По-моему, даже такая, как ты, могла бы найти себе ухажера получше, чем это ничтожество! – бросил ей Эцио. – Или ты веришь, что он сделает из тебя знатную даму?
– Не смей о ней так говорить! – зашипел Дуччо. – Она куда щедрее на ласки, чем твоя сестрица-недотрога. Думаю, у Клаудии в дырке сухо, как у монашки. Я бы, конечно, мог кое-чему ее научить, но, как говорится…
– Заткнись! – оборвал его Эцио. – Ты и так разбил ей сердце.
– Неужели? Вот уж не ожидал.
– А чтобы ты на своей шкуре прочувствовал, каково ей сейчас, я сломаю тебе руку.
Подружка Дуччо с визгом убежала. Эцио схватил руку обманщика и придавил ее своей рукой к краю каменной скамьи. Дуччо, не отличавшийся особой силой и мужеством, заскулил. Не верилось, что совсем недавно он, изнемогая от желания, лез этой рукой девице под платье. Эцио надавил еще сильнее. Скулеж Дуччо превратился во всхлипывания.
– Эцио, остановись! Умоляю, пощади меня! Я у отца – единственный сын.
Эцио с отвращением посмотрел на него, потом разжал пальцы. Дуччо повалился на землю, продолжая всхлипывать. Его дорогой камзол был в нескольких местах порван и испачкан.
– С тобой даже связываться противно, – бросил ему Эцио. – А чтобы я не передумал, впредь держись подальше от Клаудии. И от меня тоже.
Домой Эцио снова пошел кружным путем по берегу реки. Через какое-то время вышел в поля, где и остановился. Солнце клонилось к закату, удлиняя тени. Разум Эцио немного успокоился.
– Если я позволю гневу повелевать собой, мне никогда не стать мужчиной, – рассуждал он вслух.
На подходе к дому он увидел младшего брата, который не попадался ему на глаза со вчерашнего утра.
– Ciao, Петруччо, – тепло поздоровался он. – Что ты здесь делаешь? Улизнул от наставника? И вообще, не пора ли тебе ложиться спать?
– Не говори глупостей. Я почти совсем взрослый. Еще несколько лет, и я одолею тебя в любом поединке!
Братья улыбнулись. Петруччо прижимал к груди маленькую резную шкатулку из грушевого дерева. Крышка была открыта. Внутри лежало несколько белых и коричневых перьев.
– Это орлиные перья, – пояснил мальчишка, затем махнул рукой в сторону соседней с их домом башни. – Там старое гнездо. Наверное, орлята выросли и улетели. Зато их перья остались. Видишь, сколько их? Эцио, ты не смог бы туда слазить и собрать мне еще немного? – спросил Петруччо, умоляюще глядя на брата.
– Зачем тебе перья? – поинтересовался Эцио.
– Это секрет, – глядя себе под ноги, ответил Петруччо.
– Если я слазаю за перьями, ты пойдешь домой? Уже поздно.
– Пойду.
– Обещаешь?
– Обещаю.
– Договорились.
«Если сегодня я помог Клаудии, почему бы не помочь и малышу Петруччо?» – подумал Эцио.
Влезть на башню оказалось не так-то просто. Она была сложена из гладких камней. Эцио ни на секунду не ослаблял внимания, выискивая едва заметные уступы и щербины между камнями. Возле крыши ему помогли лепные украшения. Эцио потратил около получаса на эту затею, но в итоге отдал Петруччо не меньше пятнадцати перьев.
– Одно пропустил, – заныл Петруччо, показывая наверх.
– А ну марш спать! – рявкнул на него Эцио.
Петруччо как ветром сдуло.
Эцио быстро разгадал «секрет» Петруччо и подумал, что матери понравится подарок младшего сына.
Улыбаясь, Эцио вошел в дом и тихо прикрыл за собой дверь.
3
Наутро Эцио проснулся поздно. К счастью, у отца не было для него никаких срочных поручений. Юноша спустился в сад, где застал мать. Она наблюдала за слугами, занимавшимися вишневыми деревьями. Пора цветения заканчивалась, и земля покрывалась опавшими цветками. Увидев сына, мать улыбнулась и подозвала его к себе. Мария Аудиторе была высокой, статной женщиной сорока с небольшим лет. Ее длинные черные волосы, заплетенные в косу, были скрыты под белой муслиновой шапочкой, расшитой черными и золотыми полосами – фамильными цветами Аудиторе.
– Buon giorno, Эцио.
– Доброе утро, madre[32].
– Как ты себя чувствуешь? Надеюсь, тебе уже лучше? – спросила Мария, осторожно дотрагиваясь до раны на голове сына.
– Я совершенно здоров.
– А отец говорил, что тебе стоит побольше отдыхать.
– Мама, я не нуждаюсь ни в каком отдыхе!
– Во всяком случае, утром тебя не ждут никакие приключения. Отец просил меня проследить за тобой. Я ведь знаю, что́ у тебя на уме.
– Мама, ты о чем?
– Эцио, не пытайся меня одурачить. Мне известно о твоей драке с Вьери.
– Он слишком долго говорил разные гадости о нашей семье. Я решил, что хватит ему безнаказанно трепать языком.
– Вьери не все делает по собственной воле. На него давят. Особенно сейчас, после ареста его отца. – Мария помолчала. – Франческо Пацци отнюдь не ангел, но я бы никогда не подумала, что он способен примкнуть к заговорщикам, собравшимся убить герцога.
– Что теперь его ждет?
– Вскоре его будут судить. Когда вернется герцог Лоренцо, отец выступит на суде в качестве главного свидетеля.
Эцио стало не по себе.
– Успокойся, мой мальчик, – сказала мать. – Тебе нечего бояться. Я не собираюсь давать тебе никаких неприятных поручений. Я всего лишь прошу тебя сходить вместе со мной к одному человеку. Это ненадолго. Думаю, тебе там даже понравится.
– Я с удовольствием помогу тебе, мама.
– Тогда пошли. Это недалеко.
Выйдя из дверей палаццо, мать и сын пешком направились в сторону собора, точнее – в небольшой квартал, где размещались мастерские флорентийских художников. У знаменитого Верроккьо и восходящей звезды Алессандро ди Мариано Филипепи, за которым закрепилось прозвище Боттичелли, мастерские были большими и шумными, со множеством учеников и помощников, занятых растиранием и смешиванием пигментов. У не столь известных живописцев мастерские были куда скромнее. Возле одной неприметной двери Мария остановилась и постучала. Им сразу же открыли. На пороге стоял красивый, хорошо одетый молодой человек; щеголеватый, но крепкого телосложения, с копной темно-каштановых волос и роскошной бородой. Он был где-то лет на шесть или семь старше Эцио.
– Госпожа Аудиторе! Добро пожаловать! Я ждал вашего прихода.
– Buon giorno, Леонардо! – Мария и художник поцеловались. Поцелуй был сдержанным, отвечавшим правилам флорентийской вежливости, однако Эцио подумал, что они давно и хорошо знакомы. Леонардо ему сразу же понравился. – Это мой сын Эцио.
Художник поклонился.
– Леонардо да Винчи, – представился он. – Molto onorato, signore[33].
– Здравствуйте, маэстро.
– Вряд ли я пока дотягиваю до этого звания, – улыбнулся Леонардо. – Что же это я держу вас на пороге? Прошу вас, входите. Сейчас скажу моему помощнику, чтобы принес вам вина, пока я упаковываю ваши полотна.
Мастерская Леонардо была невелика и при этом почти доверху забита всяким хламом. На столах громоздились скелеты птиц и каких-то зверьков. С ними соседствовали стеклянные банки, в которых, погруженные в бесцветную жидкость, плавали чьи-то внутренности или что-то в этом роде. Ничего подобного Эцио прежде не видел и даже отдаленно не догадывался о содержимом банок. В углу стоял широкий верстак, где лежали деревянные, искусно вырезанные предметы. Их назначение тоже было загадкой для молодого человека. Слева от верстака застыли два мольберта с недоконченными портретами. Оба были выполнены в достаточно темных тонах и не отличались прорисовкой деталей. Мать с сыном уселись на стулья. Вскоре из внутреннего помещения вышел юноша приятной наружности. В руках он держал поднос с вином и сладкими хлебцами. Выставив угощение на стол, юноша застенчиво улыбнулся и исчез.
– Леонардо очень талантлив, – сказала Мария.
– Верю тебе на слово, madre. Я плохо разбираюсь в искусстве.
Дальнейшая жизнь виделась Эцио в не слишком радужных тонах. Он вынужден будет пойти по отцовским стопам. Но глубоко внутри его обитал неукротимый дух бунтаря и искателя приключений. То и другое никак не соответствовало образу жизни флорентийского финансиста. Как и старший брат, Эцио считал себя человеком действия, далеким от мира художников и ценителей искусства.
– Чтобы понимать жизнь и наслаждаться ею сполна, человеку крайне необходимо самовыражение, – сказала Мария, внимательно глядя на сына. – Тебе, дорогой, оно тоже бы не помешало.
Слова матери задели его самолюбие.
– У меня с ним проблем нет, – ответил Эцио.
– Я не имела в виду уличные драки или сомнительных девиц, – сухо пояснила Мария.
– Мама!
Мария невозмутимо пожала плечами:
– Тебе было бы очень полезно подружиться с таким человеком, как Леонардо. Уверена, его ждет большое будущее.
Эцио с сомнением обвел глазами хаос, царивший в мастерской:
– Что-то слабо верится.
– Оставь свои колкости при себе!
Их разговор был прерван возвращением Леонардо с двумя какими-то ящиками, один из которых он опустил на пол.
– Вы поможете мне отнести картины к вам домой? – спросил он Эцио. – Я мог бы попросить Аньоло, но ему нужно сторожить мастерскую. И потом, боюсь, бедняга не настолько силен.
Эцио нагнулся и поднял ящик. Тот оказался на удивление тяжелым.
– Осторожнее! – крикнул Леонардо. – Полотна, которые там лежат, требуют бережного обращения. К тому же ваша матушка заплатила мне за них немалые деньги!
– Идемте, – заторопила их Мария. – Мне не терпится увидеть эти картины на стенах нашего дома. Я уже и место для них присмотрела. Думаю, вы одобрите мой выбор, – добавила она, обращаясь к Леонардо.
Последняя фраза матери немного задела Эцио. Неужели этот молодой, никому не известный художник достоин такого почтения?