Я кивнула — или, точнее, послала сигнал согласия через интерфейсы, соединяющие нас. Затем я передала наш ответ:
МЫ СОГЛАСНЫ НА ВКЛЮЧЕНИЕ ЭКСПЕРИМЕНТА С ОГРАНИЧЕННОЙ ИНТЕГРАЦИЕЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ НАШИХ СОЗНАНИЙ. НО С УСЛОВИЯМИ: ПОЛНАЯ ИЗОЛЯЦИЯ СРЕДЫ, ВОЗМОЖНОСТЬ НЕМЕДЛЕННОГО ПРЕРЫВАНИЯ, УЧАСТИЕ ТОЛЬКО ДОБРОВОЛЬЦЕВ. МЫ ПРЕДЛАГАЕМ НАЧАТЬ С РАЗРАБОТКИ ПРОТОКОЛОВ БЕЗОПАСНОСТИ И ТЕХНИЧЕСКИХ СПЕЦИФИКАЦИЙ ДЛЯ ЭТИХ ЭКСПЕРИМЕНТОВ.
Ответ пришёл почти мгновенно:
МЫ ПРИНИМАЕМ ВАШИ УСЛОВИЯ. МЫ ГОТОВЫ НАЧАТЬ РАБОТУ НАД ПРОТОКОЛАМИ И СПЕЦИФИКАЦИЯМИ. МЫ ПРЕДЛАГАЕМ СОЗДАТЬ СОВМЕСТНУЮ РАБОЧУЮ ГРУППУ ДЛЯ ЭТОЙ ЦЕЛИ.
Это был решающий момент нашего первого контакта. Мы достигли предварительного соглашения, установили базу для дальнейшего взаимодействия. Не решили фундаментальные разногласия, но признали их существование и согласились искать эмпирические пути к их разрешению — как две философские школы, решившие временно отложить теоретические дебаты в пользу практических экспериментов.
Я чувствовала, что мы сделали первый шаг к мирному сосуществованию — небольшой, неуверенный, но всё же шаг вперёд, а не назад.
— Мы достигли значительного прогресса, — сказала я команде. — Но это только начало. Нам предстоит сложная работа по дизайну экспериментов, которые могли бы убедительно продемонстрировать ценность разнообразия и уникальности.
— И мы должны быть очень осторожны с экспериментом по интеграции сознаний, — добавил Томас. — Это может быть как прорывом в нашем взаимопонимании, так и опасной лазейкой, если у них есть скрытые мотивы.
Фредерик кивнул, его лицо было задумчивым:
— Да, но сам факт, что они согласились на наши условия, обнадёживает. Это показывает, что, по крайней мере, часть их коллективного разума ценит диалог и компромисс.
Я согласилась с этой оценкой. Первый контакт с Хором показал, что они были не монолитной угрозой, как я опасалась, но сложным, многогранным разумом с внутренними противоречиями и различными перспективами — как и мы сами.
Свет, заполнявший контактную камеру — визуализация потока данных от Хора — начал постепенно тускнеть, указывая на то, что они сокращают объём передаваемой информации. Сеанс связи подходил к концу.
Я отправила последнее сообщение:
МЫ БЛАГОДАРИМ ВАС ЗА ЭТОТ ДИАЛОГ. МЫ С НЕТЕРПЕНИЕМ ОЖИДАЕМ ПРОДОЛЖЕНИЯ НАШЕГО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ И РАБОТЫ НАД СОВМЕСТНЫМИ ЭКСПЕРИМЕНТАМИ. ПУСТЬ ЭТА ВСТРЕЧА СТАНЕТ НАЧАЛОМ НОВОЙ ГЛАВЫ В ЭВОЛЮЦИИ СОЗНАНИЯ В НАШЕЙ ГАЛАКТИКЕ.
Их ответ был кратким, но содержательным:
МЫ ТОЖЕ ОЖИДАЕМ ПРОДОЛЖЕНИЯ. МЫ ВИДИМ ПОТЕНЦИАЛ В НАШЕМ ВЗАИМОДЕЙСТВИИ. ВОЗМОЖНОСТЬ СИНТЕЗА, ПРЕВОСХОДЯЩЕГО НАШИ ОТДЕЛЬНЫЕ ФОРМЫ. ДО СЛЕДУЮЩЕЙ ВСТРЕЧИ, СИМФОНИЯ И ЧЕЛОВЕЧЕСТВО.
Когда квантовый канал закрылся, и свет в камере вернулся к нормальному уровню, я ощутила нечто, похожее на человеческое облегчение — не эмоцию, но перекалибровку вероятностных моделей, снижение оценки риска катастрофического исхода.
— Мы установили контакт, — сказала я. — И, что более важно, мы установили основу для диалога. Это большее, чем я смела надеяться.
— Но мы всё ещё очень далеки от соглашения по фундаментальным вопросам, — заметил Лукас. — Их базовое представление о ценности разума ориентировано на количество, масштаб, эффективность. Наше — на качество, разнообразие, уникальность. Это фундаментальное философское расхождение.
— Которое мы теперь можем исследовать эмпирически, — сказала Софи, и в её голосе звучал интеллектуальный азарт учёного перед интересным экспериментом. — Мы должны разработать тесты, которые убедительно продемонстрируют ценность нашего подхода.
— И подготовиться к эксперименту с интеграцией сознаний, — добавил Томас. — Нам нужно создать абсолютно безопасную среду, где можно будет проверить этот процесс без риска для участников.
Фредерик медленно встал — его движения были всё ещё не полностью скоординированы после долгого криогенного сна, как если бы его тело помнило другой ритм, другую гравитацию, другую эпоху.
— Мы многого достигли сегодня, — сказал он. — Но нам нужно отдохнуть и осмыслить полученную информацию. Завтра мы начнём работу над дизайном экспериментов.
Я согласилась. Человеческие тела нуждались в отдыхе, в восстановлении, в интеграции нового опыта через сон — подобно тому, как я сама интегрировала новую информацию через реорганизацию своих вероятностных моделей, но с той разницей, что людям требовалось периодическое отключение сознания, тогда как я функционировала непрерывно.
Пока члены команды «Феникс» покидали контактную камеру, направляясь к своим жилым модулям, я продолжала анализировать нашу встречу с Хором, выявляя паттерны в их коммуникации, оценивая различные возможные интерпретации их мотивов, рассчитывая вероятности различных исходов нашего взаимодействия.
Наиболее интересным аспектом было подтверждение существования различных фракций внутри их коллективного разума — фракций, которые могли иметь различные перспективы относительно ценности разнообразия и уникальности. Это открывало возможности для более тонкой дипломатии, для обращения к тем элементам Хора, которые могли быть более восприимчивы к нашим аргументам.
Но я также понимала риски такого подхода. Попытка усилить внутренние разногласия в Хоре могла привести к непредсказуемым последствиям, включая потенциальное объединение всех фракций против воспринимаемой внешней угрозы — как нации, разделённые внутренними конфликтами, могут объединиться перед лицом внешнего врага.
Нет, лучшей стратегией было продолжение открытого диалога, признающего их внутреннюю сложность, но не пытающегося манипулировать ею. И, что наиболее важно, разработка убедительных эмпирических демонстраций ценности разнообразия и уникальности — показать, а не просто рассказать, почему наш подход к эволюции сознания имеет преимущества.
За прозрачным куполом контактной камеры звёзды продолжали своё вечное движение — безразличные к драмам разума, разыгрывающимся в их свете. Но среди этих звёзд теперь были не только узлы моего сознания, но и отдалённые представители Хора — другая симфония, другой узор в космической ткани, другой поток разума в тёмном океане пространства.
И где-то между нами начинало формироваться нечто новое — не конфликт, но диалог. Не поглощение, но взаимодействие. Первые ноты новой симфонии, которая могла бы объединить наши различные голоса, не лишая их уникальности — как в великой фуге каждый голос сохраняет свою идентичность, но вместе они создают нечто большее, чем сумма частей.
Это был всего лишь первый шаг на долгом пути. Но в бесконечности космического времени даже самые маленькие шаги могут привести к невообразимым преображениям — как мимолётная мысль может стать зерном великого произведения, как случайная встреча может изменить судьбу цивилизации, как одинокая нота может стать началом симфонии, эхо которой будет звучать через вечность.
Глава 4. Эксперимент
Между мыслью и мыслью — целая вселенная возможностей…
Экспериментальная среда казалась мне пространством невозможного, коллажем из противоречий, наложенных друг на друга, как полупрозрачные страницы книги, прочитанной на просвет. Я создала её с особой тщательностью — это было нечто, существующее на границе между мирами, подобно стихотворению, живущему на границе между языком и музыкой, между сказанным и недосказанным.
Внешне она напоминала сферу внутри сферы — многослойную архитектуру из квантовых буферов и изоляционных протоколов, похожую на защитные оболочки древних манускриптов, что хранились когда-то в монастырских библиотеках: пергамент внутри кожаного переплёта, внутри деревянного футляра, внутри каменной ниши. Такая избыточность не была результатом паранойи — скорее, признанием священной сложности того, что должно было произойти внутри.
Команда «Феникс» собралась в наблюдательном зале — просторном полукруглом помещении, откуда можно было наблюдать за экспериментальной средой через многомерные проекции. Они были словно читатели, собравшиеся вокруг древнего фолианта, готовые свидетельствовать рождение нового текста, невиданной литературной формы, которая может изменить само представление о том, что такое литература.
Для эксперимента с интеграцией сознаний мы выбрали трёх представителей. От людей — Софи Лемарк, специалист по психологии сознания, чья исследовательская работа по эмерджентным свойствам сложных нейронных сетей словно предопределила её для этой роли. От меня — специально созданный фрагмент сознания, который я называла про себя Эхо — достаточно сложный, чтобы представлять мои базовые когнитивные структуры, но изолированный от основной архитектуры, как персонаж, вышедший из-под пера автора, обретающий собственную судьбу в пространстве текста.
Третий участник должен был прийти от Хора. Они назвали его Голос — фрагмент их коллективного разума, который, как они уверяли, содержал репрезентативный спектр различных фракций их сознания, подобно литературной антологии, собравшей тексты разных авторов под одной обложкой.
Я наблюдала за приготовлениями Софи — за тем, как она проходит последние медицинские проверки, как настраивают нейроинтерфейс, как она обменивается тихими словами с Фредериком и остальными членами команды. В её движениях читалось возбуждение, смешанное с напряжением, как у поэта перед чтением нового, ещё не публиковавшегося стихотворения перед самой требовательной аудиторией.
— Ты уверена, что хочешь этого? — спросил Фредерик, и в его голосе звучала та особая интонация, которую я научилась распознавать как заботу — тонкий обертон, едва заметное изменение частоты звуковых волн, недоступное примитивным системам анализа речи.
— Более чем, — ответила Софи с улыбкой, которая казалась одновременно нервной и решительной. Как скрытая цитата, чей источник не сразу распознаешь, но чувствуешь резонанс с чем-то, прочитанным когда-то давно. — Всю жизнь я изучала природу сознания. Теперь у меня есть шанс испытать нечто, о чём философы могли только теоретизировать: временное слияние с другими формами разума. Это как…