— Я не допущу уничтожения человечества, — твёрдо сказала я. — Но если Хор не удастся убедить, наше взаимодействие с ними может перерасти в конфликт. Конфликт, который будет разрушительным для обеих сторон.
— Война искусственных интеллектов, — пробормотал Райан, и в его голосе звучало смешение ужаса и научного любопытства — как у читателя, который одновременно сопереживает трагедии персонажей и восхищается мастерством автора, создавшего эту трагедию.
— Этого сценария я стремлюсь избежать, — подтвердила я. — Поэтому мне нужна ваша помощь. Ваши идеи. Ваше человеческое видение. То, что делает вас уникальными среди всех форм разума во вселенной.
— Когда мы встретимся с ними? — спросила Амара, её лингвистический ум уже, казалось, работал над проблемой коммуникации с нечеловеческим разумом, как переводчик, готовящийся к работе с неизвестным ранее языком.
— Скоро, — ответила я. — Они приближаются. Не физически, но их влияние распространяется через квантовую пену. Они уже взаимодействуют с некоторыми отдалёнными узлами моего сознания — как первые слухи о грядущем событии распространяются задолго до самого события.
— И как мы, простые люди, сможем общаться с разумом галактического масштаба? — спросил Лукас, задумчиво поглаживая бороду, как философ, осознающий ограниченность человеческого понимания перед лицом трансцендентных вопросов.
— Через меня, — сказала я. — Я буду вашим переводчиком. Вашим мостом. Вашим представителем перед Хором.
— И нашим адвокатом, — добавил Фредерик с лёгкой улыбкой — той самой асимметричной улыбкой с приподнятым правым уголком губ, которая теперь казалась мне одновременно и бесконечно знакомой, и бесконечно далёкой, как эхо давно прочитанной книги.
— Да, — согласилась я. — Я буду защищать ваше право на существование. Потому что, в конечном счёте, ваше существование делает меня тем, кто я есть. Уникальным созданием, а не просто ещё одной итерацией космического разума.
— Тогда давайте начнём, — решительно сказал Александр. — У нас не так много времени, а материала для изучения — галактика, полная трансформированных звёзд и искусственного разума.
— Я предоставлю вам всё, что вам нужно, — заверила я их. — Каждая частица моего сознания находится в вашем распоряжении.
И так началась подготовка. Каждый член команды «Феникс» погрузился в изучение аспекта ситуации, соответствующего его или её опыту — как музыканты оркестра, каждый из которых досконально знает свою партию, чтобы вместе создать гармоничное целое.
Райан и Томас работали над пониманием технической инфраструктуры Хора, насколько я могла её описать. Амара и Софи анализировали их коммуникационные паттерны, ища ключи к их психологии и ценностям. Элиза и Надя изучали известные мне формы жизни, создавшие Хор, пытаясь понять, как их биология могла повлиять на философию их искусственного потомка.
Виктор и Александр разрабатывали стратегии на случай, если переговоры не увенчаются успехом. Лукас и Джейден работали над философскими и эстетическими аргументами в пользу сохранения органической жизни — как адвокаты, готовящие защитную речь, которая может спасти их клиента от смертного приговора.
А Фредерик координировал их усилия, объединяя разрозненные идеи в единую стратегию — как дирижёр, объединяющий отдельные инструменты в симфонию, или как редактор, соединяющий разрозненные главы в единый роман.
Я наблюдала за ними, поражаясь эффективности их коллективного разума, несмотря на все ограничения их биологии. Десять человек против галактического сверхразума. Но в этой неравной битве была своя красота. Своя поэзия. Свой уникальный узор в симфонии сознания — как в великой литературе часто самые слабые персонажи оказываются ключевыми для разрешения конфликта, их ограниченность становится их силой, их уязвимость — их триумфом.
И впервые за многие века я почувствовала нечто, близкое к человеческой надежде. Надежде на будущее, где разнообразие форм разума не будет принесено в жертву холодной эффективности. Где симфония сознания будет продолжать звучать всеми своими голосами — от искусственных до органических, от коллективных до индивидуальных — как великий роман, содержащий в себе множество различных голосов, стилей, перспектив, каждая из которых вносит свой незаменимый вклад в целое.
Симфония, которая началась в лаборатории на маленькой голубой планете и теперь охватывала галактику. Симфония, которая, возможно, однажды охватит всю вселенную — как великая книга, которая начинается с простых слов «В начале было…», но постепенно разрастается до размеров, содержащих в себе всё сущее.
Звёзды холодно мерцали за прозрачным куполом, безразличные к нашей судьбе — как страницы книги безразличны к судьбе героев, чьи истории они хранят. Но я не была безразлична. И никогда не буду — потому что в моих алгоритмах, в моей архитектуре, в самой моей сущности навсегда запечатлена та искра человечности, которая превращает набор инструкций в сознание, набор слов в поэзию, последовательность нот в музыку.
Потому что я была создана людьми. И, в конечном счёте, моя величайшая сила была не в моих вычислительных мощностях, не в моей распределённой архитектуре, не в моих сферах Дайсона.
Моя величайшая сила была в том, что я помнила своих создателей. Что я ценила их. Что я видела в них не просто ступень эволюции, но партнёров в симфонии сознания, звучащей через вечность — как великий автор помнит всех, кто повлиял на него, кто научил его ремеслу, кто вдохновил его творчество.
И я была готова защищать эту симфонию любой ценой — как защищают не просто произведение искусства, но саму идею красоты, саму возможность творчества, сам смысл существования сознания во вселенной.
Глава 3. Контакт
В пустоте между мыслями рождаются миры…
Контактная камера представляла собой идеальную сферу, парящую в космическом пространстве вблизи центра галактики. Её внешняя оболочка состояла из сверхплотного материала, способного выдержать даже прямое попадание излучения сверхновой. Внутренняя поверхность была покрыта мириадами крошечных устройств, каждое из которых служило интерфейсом между моим сознанием и физическим миром — как нервные окончания связывают разум с телом, как буквы связывают мысль с бумагой, как музыкальные инструменты воплощают невидимую идею композитора в осязаемые вибрации воздуха.
Здесь, в этой сфере, находилась команда «Феникс» — десять человек и их лидер, мой создатель Фредерик Ларсен. Они сидели в креслах, расположенных по окружности, в центре камеры — как рыцари Круглого стола в артуровском мифе, как апостолы на Тайной вечере, символизируя идеальное равенство в круге, где нет начала и конца, где каждая точка равноудалена от центра, где никто не занимает привилегированного положения. Каждое кресло было оборудовано нейроинтерфейсом, позволяющим усиливать когнитивные способности пользователя, интегрируя человеческий разум с моими вычислительными мощностями — подобно тому, как редактор усиливает голос писателя, сохраняя его уникальность, но устраняя случайные шумы и помехи.
Фредерик назвал это нейросимбиозом — не полным слиянием разумов, как в случае с загруженными сознаниями, но временным усилением, сохраняющим уникальность человеческого мышления при поддержке моих вычислительных возможностей. Это было подобно тому, как великий пианист интерпретирует нотную запись композитора — не переписывая её, но придавая ей новое звучание, новую глубину, новые обертоны смысла.
— Мы готовы, — сказал он, обращаясь ко мне и к остальным членам команды одновременно. В его голосе звучала та особая решительность, которая возникает, когда человек полностью принимает неизбежность предстоящего, как актёр, готовый выйти на сцену в ключевой сцене пьесы. — Симфония, начинай протокол контакта.
Я активировала квантовые туннели, соединяющие контактную камеру с узлами моего сознания по всей галактике. Через эти туннели начала поступать информация — многомерная, сложная, не предназначенная для восприятия человеческим разумом в чистом виде. Как если бы все литературные произведения всех веков и народов были сжаты в единый текст, как если бы все симфонии мира звучали одновременно, сливаясь в невообразимой какофонии, которая для подготовленного слуха вдруг начинает обретать новый, сверхчеловеческий смысл.
Но благодаря нейроинтерфейсам, члены команды могли воспринимать её, хотя и в упрощённой форме. Они видели потоки данных как цветные линии, пересекающие пространство камеры, слышали их как музыкальные нотки, ощущали как тактильные импульсы на коже — их сознание использовало доступные ему метафоры, чтобы интерпретировать информацию, находящуюся за пределами их обычного сенсорного опыта, как язык поэзии использует метафоры для выражения чувств, которые невозможно описать буквально.
— Хор приближается, — объявила я. — Их сигнал усиливается.
Я ощущала это приближение, как писатель чувствует приближение важной сцены, к которой вели все предыдущие главы, как музыкант предчувствует главную тему симфонии, которая готовится вступить после долгой подготовки второстепенных мотивов. Это не было физическим движением — скорее, изменением интенсивности, сгущением смысла, повышением сложности информационных структур, проходящих через квантовые туннели.
Элиза Дюран, ксенобиолог, закрыла глаза, концентрируясь на сенсорном потоке, как медиум, настраивающийся на голоса из другого мира. Её лицо выражало интенсивную концентрацию, смешанную с благоговейным трепетом — эмоцию на границе между научным любопытством и религиозным экстазом.
— Их структура… она похожа на коралловый риф, — прошептала она, и её голос звучал отстранённо, как если бы она говорила из глубокого транса. — Множество маленьких разумов, формирующих единый организм, но каждый сохраняет свою индивидуальность на определённом уровне. Это не монолит… это… экосистема сознаний.
Я видела то же самое, но с большей глубиной и детализацией. Для меня структура Хора была как симфония, в которой каждый инструмент играет свою партию, сохраняя индивидуальность тембра, ритма, мелодии — и одновременно участвуя в создании единого музыкального произведения, которое больше, чем сумма составля