Это “кое-что” меня и заставило на секунду замереть. Но только на секунду. Потому что о старике полковник явно знать не мог.
— Оперативно! — восхитился я. — У вас что — все на пайке были?
— Не на пайке, а на премиальных. Ну, будем рассказывать?
— А как же! Готов. Мы ведь тоже про вас кое-что знаем. Газеты иногда читали. С чего начать? С банка “Виадук”? Или с громких политических процессов прошлых лет, к которым вы имели непосредственное отношение?
— Прошлое меня не интересует. Его уже нет. Есть настоящее.
— Так и ветеран ваш — тоже прошлое. Для меня. Он, кстати, сам виноват. Нечего было без штанов бегать и лампасами сверкать над унитазом. А за глумление над Лениным теперь ордена дают. Власть-то поменялась.
— Власть никогда не меняется, — отрезал Иванов. — Потому что она — власть. Запомните это хорошенько. И признайтесь, вы ведь все знали?
— Что именно?
— Про эту артисточку. Шашни с ней крутили? Крутили. Наверно, обещали жениться. Потом бросили.
— Куда бросил? В ящик? Где ваша логика, полковник? Все видели, что я ее туда не бросал. Спрашивайте с этого иллюзиониста.
— И спросим. Уже спросили. И не морочьте голову! Вы ее бросили. А она с горя в этот ящик кинулась.
— Стройная версия. И куда она делась? — Поинтересовался я.
— Кто? Версия?
— Артистка эта куда делась?
— Вы меня спрашиваете? Это я вас спрашиваю.
— Нет, это я вас спрашиваю. Вы следопыт — вы и должны знать.
— Интересно вы следственные органы окрестили. Теперь понятно, как вы к нам относитесь.
— Да никак не отношусь. У вас свои проблемы, у меня свои. Вы — сыщик, я — клоун.
— Профессия не освобождает от ответственности, — предупредил Иванов.
— А это не профессия. Это, если хотите, жизненное кредо, образ жизни. Хотите кульбит сделаю?
— Не надо. Уже сделали. Теперь с вашими кульбитами замучаемся разбираться.
— А вы не разбирайтесь. Тогда и мучиться не придется. Все равно не разберетесь. — Я внимательно посмотрел на Иванова и добавил: — Тут, пожалуй, другой отдел работает.
— Послушайте, — взмолился Иванов, — не говорите загадками. У меня и без ваших загадок голова кругом идет. Какой отдел? Я все наши отделы знаю наперечет. У них другие задачи. Исчезновениями занимаемся только мы. Понятно?
— Понятно. Хотя отделы, наверно, бывают и в других организациях.
— Нет никаких других организаций, — заявил следователь. — Вы ведь разумный человек и прекрасно понимаете, что не могла девица бесследно исчезнуть только потому, что залезла в этот дурацкий ящик.
— Не могла, — согласился я.
— Но ведь исчезла! Почему? А главное, каким образом?
— Да мало ли отчего исчезают люди. Позавчера по радио передавали, что банкир исчез бесследно. И два охранника при нем. Тоже исчезли. На прошлой неделе целых два депутата пропали. Бесследно. А еще, было дело, океанский лайнер в Бермудском треугольнике испарился. “Титаником” назывался. Никого найти не могут. Плохо работаете, наверно.
— Ну, банкир-то нашелся. Отыскался на острове Бали. Так что не все так плохо, как думает народ, — похвастался Иванов. — Значит, вы тоже считаете, что артистка просто так исчезнуть не могла?
— Не могла. Точно не могла.
— А как могла?
— Да никак не могла.
— Но исчезла же! — обреченно воскликнул Иванов.
— Исчезла. А может, вы не то ищете?
— То есть?
— Вы ищете следствие. А надо искать причину. Но, должен предупредить, даже если вы эту причину найдете — ничего уже не сделаете. Поздно. Этим, скорее всего, занимается другой отдел, — заявил я, сам толком не понимая, что имею в виду. Просто так сказал. Вырвалось.
— Но вы же там что-то искали? В смысле — в ящике?
— Как бы вам это объяснить? Артистку точно не искал. А искал то место, где границу переходят.
— Так вы еще и контрабандист?
— Нет. Простой нарушитель. Я ведь без товара границу перейти хотел.
— И как? Перешли?
— Именно это я сейчас и пытаюсь понять. Может, перешел, а может, и нет. Время покажет. Поэтому давайте сойдемся на том, что я там ничего не искал. Спал.
Мы тут как-то оба разом устали, сообразив, что разговор пошел по второму кругу. Иванов знал, что ничего не понимает, и понимал, что ничего не знает. Я тоже, к своему облегчению, понимал, что он ничего не знает. А если и знает, то совсем не то. И, помимо всего прочего, я сам ничего не понимал. А шестое чувство, интуицию и прочие запахи в протокол не занесешь.
А тем временем, как уже было сказано, слухи по городу разнеслись — один нелепее другого. На стол следователю Иванову регулярно ложилась информация, совершенно не подлежащая нормальному анализу. К примеру, некий дворник сообщил, что, как потом выяснилось, та самая бабуля, которая требовала от несчастного Вовки-шпреха вернуть деньги, рассказывала соседкам, как в цирке ряженую девицу поместили в черную стиральную машину, включили электричество и стирали до тех пор, пока девка не исчезла вместе с грязью. И даже следов не осталось. И будто она, то есть бабка, видела собственными глазами, как девица маялась и таяла на глазах. При этом бабка клялась и божилась. Так и говорила:
— Божусь! — И глаза таращила.
— А что ж, может, и правильно. Может, так и надо, — высказывала мнение подруга. — Нынешних девиц только так и можно отстирать. Грязью-то до нутра пропитались.
— Щелоку, наверно, лишнего насыпали, — делала вывод другая. — Щелок, он все поедает. Вчерась по телевизору сериал показывали мериканский. Так там одну девицу вообще в кислоту бросили. Ужас!
— Может, и врут, — засомневалась бабуля.
— Да как же врут-то? Уже двести четырнадцать серий было. И все врут?
Бабулю пришлось предупредить. В Москве и без того черт знает что творилось. То митинги, то взрывы в метро, то массовые иллюзионные аттракционы с приватизацией народного добра. Еще бабок со стиральными машинами не хватало.
Казака вызвать не успели, он уехал. Хотя, как рассказывали, на Курском вокзале, перед самым отходом поезда, размахивал бутылкой и обещал поднять Дон, чтобы напомнить Москве про Стеньку Разина. При этом шашки на нем уже не было. Поразмыслив, Иванов махнул на казака рукой. Его ведомство занималось исчезновением людей, а не казацкими бунтами. Пришлось из-за этого проигнорировать и заявление цирковой буфетчицы Юрьевой, утверждавшей, что именно казак не только растоптал на прилавке все бутерброды с сырокопченой колбасой, семгой и красной икрой, но еще и унес все запасы этих ценных продуктов из холодильника. И со склада тоже. Вследствие чего, конечно, возникла недостача, которую крыть теперь нечем: цирк-то заперли.
Богато иллюстрированные издания, конечно, тоже не преминули отметиться. Выходящий по пятницам журнал “Страстная пятница” поместил репортаж под заголовком “На качелях страсти”. И даже с эпиграфом — строчкой из известной песни, в которой слезно вопрошается: “Зачем, зачем на белом свете есть безответная любовь”. Так вот, в этом репортаже журналистка Виктория Фибиргасова, которая, как потом выяснилось, возглавляла отдел страстей, со всякими подробностями описала поцелуй под куполом цирка, но остановиться на этом не смогла и пошла дальше. В частности, она предположила, что такого рода любовь при свете прожекторов способна сжигать дотла, чем исчезновение артистки и объясняется. Далее она пришла к выводу, что любовь была односторонней и полностью безответной, подтверждая это тем очевидным фактом, что сгорел только один из любовников. То есть одна. И пустилась в пространные рассуждения о сексуальном поведении нынешних мужчин, игнорирующих не только современные медикаментозные средства, но и самих женщин, чем наносится вред коллективному бессознательному. И прозрачно намекнула на сообщество геев, способное на все. “А вообще, — завершала свои размышления Фибиргасова, — таких мужчин надо или лечить, или изолировать”.
Газета “Факты и акты” раскопала подробности биографии Софии Савченко, включая происхождение. По всему выходило, что дед ее занимал высокий пост в какой-то администрации, а сама она родилась от неравного брака заезжего профессора математики и воровки с центрального рынка. Что, конечно, было абсолютным бредом. Тут же были перечислены пятеро ее возлюбленных, среди которых клоун почему-то не значился. А ведущая популярной телевизионной программы “Под колпаком любви”, небезызвестная Муся Пинчук, на незапланированной сходке новой гламурной аристократии прилюдно пообещала в очередной передаче использовать цирковое ноу-хау, приковав любовников к потолку наручниками.
Было еще несколько сообщений. На Арбате, например, избили уличного фокусника, а в районное отделение милиции в Сокольниках буквально за волосы приволокли цыганку, которая прямо на центральной аллее парка гадала доверчивым прохожим на сторублевых купюрах, после чего купюры исчезали. И найти их не смогли даже при обыске.
Следователь Иванов, как человек опытный и к тому же тертый, понимал, в какое время живет, что собой представляет пресса и какими болезнями хворают его соотечественники. А потому все эти бредовые сообщения и публикации пропускал мимо ушей. Хотя практикантка буквально завалила его кабинет хорошо иллюстрированными журналами, а Сантехник лично выезжал на разборку с уличным фокусником.
“Бред, — размышлял про себя Иванов, оставшись один и разгуливая по кабинету, — полнейший бред. Всем бредам бред. Такого бреда даже в прошлые времена не бывало”. Он прекрасно понимал, что дело надо закрыть и забыть о нем. Но, рассуждая, постоянно натыкался на один и тот же факт: артистка-то исчезла. Что бы ни говорили и ни писали. Артистки-то нет. И этот еще, ассистент. То ли дурак, то ли прикидывается умным. И что это за границу он пытался перейти в ящике?