Когда Мокришин принялся постукивать по столу пальцем, капитан все-таки отложил чтение и осведомился:
– Чего это ты, Леня, светишься, как лампочка Ильича? Неужели хочешь нас чем-то порадовать?
Мокришин выложил перед Зверевым несколько листов бумаги и заявил:
– Вот, Павел Васильевич, читай! Мое предположение полностью подтвердилось.
Зверев отодвинул в сторону листки, принесенные Мокришиным, загасил в пепельнице окурок и проговорил:
– Давай словами, Леня, а то у меня от этих бумаг уже круги перед глазами плывут.
– Можно и словами. – Эксперт навалился на стол и спросил: – Помнишь про волоски, которые мы нашли на подоконнике в доме Сычева?
– Конечно, помню. Ты тогда еще сказал, что они принадлежали дикому зверю. Из-за этих твоих предположений мы и прозвали нашу воровку Лаской.
– То, что эти волоски не принадлежат животному из семейства куньих, я понял в тот же день. Раз уж вы назвали нашу форточницу Лаской из-за ее шерсти, то теперь самое время сменить это прозвище. С этого дня нужно будет называть нашу воровку Медведицей.
Евсеев тут же захлопнул журнал, Горохов отложил карандаш. Только Костин отрешенно смотрел в окно.
– Веня, хватит парить в облаках! – прикрикнул на него Зверев. – Тут у нас, похоже, новая зацепка наклюнулась.
Веня вздрогнул, хлопнул глазами и уставился на Мокришина.
Тот с улыбкой продолжал:
– С этими волосками мне, конечно, пришлось повозиться. Вот наконец-то мы имеем заключение судебно-биологической экспертизы касаемо того, что же именно было обнаружено в квартире Сычева. Вывод однозначен. Шерсть принадлежит медведю.
Шура Горохов присвистнул.
Евсеев скептически фыркнул и произнес:
– Значит, ты, Леонид Валерьевич, хочешь сказать, что воровка общается с медведями?
– Совершенно верно. Именно с ними, с самыми обычными бурыми медведями, которые водятся в наших лесах.
– Хорошо, что хоть не панды. Они ведь живут исключительно в Китае. Если бы наш уважаемый эксперт сказал, что это той самой животины, то у нас был бы целый миллиард подозреваемых. Или сколько там, в Китае, народу проживает?
Зверев пропустил мимо ушей шутку Евсеева и спросил Мокришина:
– Ты на сто процентов уверен в том, что это медвежья шерсть?
– Да.
– Получается, что мы должны искать невысокую женщину, обладающую навыками скалолазания и имеющую доступ к медведям, – наконец-то включился в дело Костин. – Я готов отправиться в зоопарк.
– У меня есть приятель, он в охотничьем обществе состоит и почти всех местных звероловов знает. Так что могу пообщаться с ними, если так дело встало, – заявил Шура Горохов.
Зверев поднялся, стянул со спинки стула пиджак и обратился к Евсееву:
– Дима, ты как самый скептически настроенный элемент остаешься на хозяйстве. Читай свой «Огонек». Если позвонит Корнев – а он наверняка это сделает, – то доложишь ему о наших планах! Остальные по коням!
Евсеев поморщился и произнес:
– Что-то не особо охота мне с Корневым общаться. Он ведь опять орать начнет. Может, я лучше с Веней в зоопарк смотаюсь?
– Шиш тебе! Сиди тут и дрожи в ожидании звонка начальника. Итак, Веня – в зоопарк, Шура – в общество охотников и рыболовов, а я… – Зверев щелкнул пальцами. – Подумать только, как же давно я не был в цирке.
Глава 2
В очереди возле касс он простоял не меньше получаса и за это время умудрился осадить парочку нагловатых подростков, норовивших просочиться к окошечку без очереди.
Павел Васильевич вышел из здания цирка, имея при себе билет на вечернее представление, и вдруг услышал за спиной знакомый голос:
– Мама дорогая, гляньте, люди добрые, никак наш хищный Зверь в цирк собрался!
Зверев обернулся и увидел перед собой улыбающуюся Виолетту Смирнитскую, хорошенькую пышную вдовушку, работающую модельером в ателье по пошиву верхней одежды, находящемся на улице Кагановича. Эта круглолицая женщина с чувственным пухлыми губами и зелеными глазищами размером с блюдце когда-то заставила Зверева отступить от своих принципов – ведь он вроде бы предпочитал стройняшек – и согласиться на предложение Виолетты наведаться в ее уютную квартирку. Посещение началось с традиционного шампанского и фруктов, а закончилось продолжительными любовными утехами при свечах, затянувшимися едва ли не до самого утра.
Сегодня Виолетта выглядела так же безупречно, как и всегда. На ней было короткое фиолетовое платье из панбархата с накладными плечами и черные туфли с пряжками и бантами. Она стояла у тумбы с афишами и помахивала, как веером, театральной программкой.
– Виолетта Львовна, а вы-то тут какими судьбами? – манерно воскликнул Зверев.
Женщина рассмеялась и сказала:
– С каких это пор я для тебя снова стала Львовной, Пашенька? Насколько я помню, мы с тобой уже пили на брудершафт.
– Да, я тоже что-то такое припоминаю. – Капитан милиции быстро распалялся. – Да, конечно, ничего не забыл. Так что же, Виолетточка, как поживаешь?
Женщина надула губки, программка в ее руке стала двигаться чуть быстрее.
– Ужасно! – ответила она. – Ты про меня совсем забыл. Хотела вот в театр сходить, программку достала, а идти-то и не с кем.
– А здесь, у цирка что делаешь?
– Так я просто мимо шла, а тут смотрю, ты стоишь. Никак и впрямь в цирк собрался?
– Представляешь, да. Вспомнил детство, и так на зверушек поглядеть захотелось, аж слов нет!
Виолетта погрозила Звереву пальцем.
– Врешь ты все, Зверев! Наверняка ждешь тут какую-нибудь куколку малолетнюю. А ну признавайся!
Павел замахал руками, подступил к женщине, взял ее за локоток и заявил:
– Ничего подобного! – Он полез в карман. – Вот, смотри. Один билет у меня, пятый ряд, одиннадцатое место.
Улыбка улетучилась с лица женщины.
– Ну ты даешь, Пашка! Неужели и впрямь пойдешь на зверушек глядеть? – Тут глаза Виолетты игриво прищурились. – Я сейчас, кстати, на работу должна попасть, а вечер у меня свободный. Дома бутылочка шампанского где-то завалялась, насколько я помню. Так что забудь ты про свой цирк и подваливай ко мне часикам к восьми.
Сейчас Зверев особенно остро ощутил, как же он истосковался по женской ласке. Несостоявшееся свидание, драка с Лафетом, потом больничная койка! Предложение Виолетты было чертовски привлекательным.
Павел Васильевич нахмурил брови.
«Начало представления в семь часов вечера, – подумал он. – Медведи будут в первой части. После антракта я смогу уйти и наведаться в гости к этой знойной чаровнице».
Зверев решил, что так тому и быть.
– Ну что ж, раз шампанское имеется, то ступай на свою работу, а к половине девятого жди меня, – произнес он.
Женщина разорвала свою программку, бросила ее в урну и сказала:
– Ну что ж, тогда до встречи, мой дорогой! – Виолетта удалилась, звонко цокая каблучками.
Оркестр громыхнул фанфарами, яркий свет ударил в глаза зрителей, и они взвыли от восторга. Шум стоял такой, что Зверев тут же коснулся пальцами висков. Резкая боль заставила его вспомнить о недавней стычке с Фимой Лафетом. Голову ломило, но ему порой приходилось терпеть и не такое.
Шпрехшталмейстер, упитанный брюнет в черном фраке и белой бабочке, вышел на арену, и все, включая оркестр, умолкли.
– Здравствуйте! Добрый вечер, дорогие друзья! – звонко прокричал этот человек, и раздались бурные аплодисменты.
Зверев сидел, вжавшись в жесткое кресло, обтянутое красным сукном, и чувствовал, как мурашки бегут у него по спине. Он вспомнил детский дом на Интернациональной, то самое цирковое представление, которое посетил в свои тринадцать лет. Тогда все было гораздо проще и скромнее, но Павел запомнил тот день навсегда. Ведь до сегодняшнего дня он был в цирке всего лишь один раз. Сейчас капитан милиции вдруг пожалел о том, что пришел сюда не для того, чтобы насладиться ярким спектаклем, а для того, чтобы проверить одну из версий убийства доктора Завадского.
Парад-алле сопровождала оглушительная музыка. Зверев вновь почувствовал боль в висках, на пару минут зажмурил глаза и открыл их лишь тогда, когда оркестр умолк.
На манеже пятеро жонглеров ловко перекидывали кегли, шары и кольца, передавали их друг другу с небывалой ловкостью и легкой небрежностью. Вслед за жонглерами появились акробаты, выступающие на батуте, их сменили дрессированные собачки, которые катались на самокатах, прыгали друг над другом и водили хоровод вокруг красивой дрессировщицы в коротком платье с блестками и огромным бантом в волосах. Клоун с накладным животом визгливо кричал, то и дело подтягивал спадающие клетчатые штаны и прыгал через скакалку на пару с меленькой лохматой болонкой.
Павел Васильевич наслаждался представлением. На какое-то время он позабыл и про Завадского, и про украденные картины, и даже про несравненную Виолетту Смирнитскую, встречи с которой до этого так сильно ждал.
Зверев вновь ощутил себя ребенком, однако, когда ведущий объявил номер с дрессированными медведями, тут же подался вперед.
Четверо униформистов в бордовых жакетах, вышитых золотыми нитями, заняли места в проходах вокруг арены. Капитан внимательно всматривался в их лица, старался запомнить каждое.
Вслед за ними перед глазами почтеннейшей публики появились седовласый мужчина среднего роста и женщина в кокошнике, красном коротком платье и в белых кожаных сапожках. Они привели с собой двух мохнатых медвежат в кружевных воротничках. Один из них держал в лапах балалайку, второй – гармошку. Снова зазвучала музыка, и зверушки начали кружиться под задорную русскую «Калинку».
Следующий медведь был просто огромен. Он вышел на сцену и стал кувыркаться, ловить кольца, которые бросал ему седовласый дрессировщик. Под конец косолапый подошел к женщине в кокошнике, и они закружились в парном танце под шумные аплодисменты зрителей. Все вокруг улюлюкали, смеялись и хлопали, лишь Зверев с каждой минутой хмурился все сильнее.
Женщина в кокошнике была слишком уж крупной. Она совершенно не подходила на роль воровки-форточницы.