Вместо того чтобы бежать или выхватывать пистолет, Молдаванин на миг остановился. Затем бывший налетчик неторопливым шагом направился в сторону ближайшей скамейки, сел на нее и поманил Зверева рукой.
Такого поворота событий Павел Васильевич никак не ожидал.
Он подошел к скамейке и тут же услышал хриплый голос:
– Ты мент?
– Да, капитан Зверев, областное управление милиции! – вполне спокойно представился Павел.
– Я знал, что вы меня найдете. Только не думал, что это случится так скоро, поэтому уже сам собирался к вам идти.
– Хотел идти к нам?
– Поговорить желал.
– С кем поговорить?
– Раз ты меня первый нашел, то буду говорить с тобой! – Ваня сделал глубокий вдох, его губы затряслись. – Молодому своему скажи, чтобы там оставался. Мне одного мента для исповеди вполне хватит.
Зверев махнул рукой, призывая Костина не дергаться, оставаться на месте.
– Садись, капитан, в ногах правды нет. Только на другой конец скамейки, если тебе жизнь дорога!
Зверев сдвинул брови и слегка напрягся, но сел на указанное место.
– Угрожаешь? Оружие у тебя есть? – спросил он.
Молдаванин похлопал себя по боку, где под свитером определенно что-то выпирало.
– Пистолет имеется. Но только не очкуй, мент, стрелять в тебя я не собираюсь.
– Сам же сказал, что если мне дорога жизнь… – Зверев не договорил, потому что его собеседник разразился громким надрывным кашлем.
Когда приступ окончился, бандит прохрипел:
– Открытая форма туберкулеза, последняя стадия!
Молдаванин убрал руку от лица, и Зверев увидел на его искалеченной ладони кровь.
– Тебе в больницу нужно, – сказал он.
– Поздно, капитан. Говорю же, последняя стадия. Я уже не жилец! – Молдаванин снова закашлялся и сплюнул сгусток крови себе под ноги. – Времени у нас мало, капитан, так что не перебивай меня.
Мордовия, исправительное учреждение № 321/3, август 1945
О том, что к ним прибыли новые сидельцы, Ваня узнал от своего кореша Левы Лысого, когда их барак вывели на прогулку. С Левой они познакомились в сорок первом, сразу же после того, как Ваня угодил на зону. Тогда они спали на соседних койках, поначалу не особо откровенничали, потом сошлись. Молдаванин даже рассказал новому приятелю кое-что о своей жизни и собственных похождениях.
Лева же поведал ему, какой гадюкой была его сожительница Ритка, сказал, что нисколько не жалеет о том, что завалил эту суку. Он получил семерик за жестокое убийство этой особы, которую сначала пырнул ножом, а потом расчленил и спрятал в контейнере для мусора.
В сорок четвертом Леву перевели в другой барак. Поэтому в последнее время они пересекались лишь на лагерном плацу, куда заключенных выводили на прогулку.
В тот день Леня отошел в сторонку и поманил Ваню за собой.
– Помнишь, ты говорил про одного своего дружка по кличке Сухарь? – спросил он, когда они остались наедине.
– Было дело. И что?
– А то, что вчера конвоиры с воли полсотню новеньких притаранили! Так ты прикинь, почти половина из этих деятелей тут же в больничке прописалась. Трое из них после рентгена сразу в туберкулезную зону угодили! Так вот, сказали мне люди, что одного из этих чахоточных Сухарем зовут!
Ваня оживился и спросил:
– Что за тип? За что его?
– По пятьдесят восьмой сел. Изменник Родины! Он, говорят, в концлагере надзирателем был. Лютовал мужик, но, когда после войны взяли его, сдал всех своих с потрохами. Я как вспомнил, что у тебя подельника Сухарем звали, так одного шныря, который в больничке трется, поспрашивать про пассажира велел.
– И что твой шнырь?
– Сказал, что сидел этот Сухарь в Крестах. А ведь это как раз где-то у вас под Псковом.
Молдаванин поджал губы, опустил голову и сказал:
– Нужно мне, Лева, с этим туберкулезником встретиться да почирикать. Можешь устроить?
– А тебе оно надо? У твоего Сухаря, похоже, открытая форма туберкулеза. Он пару раз чихнет, и кранты тебе. Неужели не боишься?
– Не боюсь. Так можешь помочь?
– Ну, раз надо, так надо! Только сам понимаешь… – Лева пошуршал пальцами.
Молдаванин знал, что в последнее время его старый кореш Лева Лысый сблизился с оренбургскими ворами и время от времени даже общался со смотрящим зоны Пашей Алмазом. Поэтому он понимал, что при желании Лева может организовать ему встречу с Сухарем, но это будет стоить денег.
– Хрусты есть, сделай мне разговор, не затягивай с этим, – сказал Ваня и незаметно сунул в руку Леве четвертак, заначенный еще в прошлом месяце.
Лысый кивнул и не спеша побрел в сторону четвертого барака, рядом с которым прогуливались оренбургские.
Тюремная больница располагалась между столовой и прачечной. Туберкулезная зона стояла особняком от нее. Она представляла собой одноэтажное серое здание с проржавевшей крышей, увенчанное частыми решетками. Дверь, ведущая в этот больничный корпус, была металлическая, над входом тускло мерцал навесной фонарь.
Младший сержант с одутловатым лицом и мясистым красным носом провел Ваню внутрь.
Они прошли по коротенькому коридору и спустились в подвал. Там сержант достал из кармана связку ключей, отделив один из них, вручил его Молдаванину и сказал:
– Вон там изолятор, а это ключ от него. Я с тобой не пойду, еще из ума не выжил, а ты ступай. Сам отопрешь дверь, сам и закроешь! На все про все у тебя полчаса. Старайся там ничего не трогать и к корешу своему близко не приближайся. – Сержант замолчал и закурил.
Ваня подошел к указанной двери, открыл ее и шагнул внутрь.
Глеб Сухоруков сидел на грязном полу камеры, рядом с лежаком, прикрученным к стене.
Поначалу туберкулезник никак не среагировал на появление нежданного гостя, но потом повернул голову и прохрипел:
– Молдаванин! Ты? – Голова Сухаря затряслась, он стал кашлять и не меньше минуты трясся в судорогах.
Ваня присел у двери и прислонился к ней спиной.
– Ну, здравствуй, Глебушка! – сказал он. – А я ведь уже и не надеялся, что мы с тобой снова встретимся.
Молдаванин прервал рассказ, зажмурил глаза. Его лицо скривилось.
Зверев посмотрел на него и спросил:
– Зачем ты искал Сухаря? Надеялся, что он тебе скажет, где спрятаны деньги, украденные у инкассаторов?
– При чем тут деньги?
– На дело вы вчетвером пошли, подельники тебя бросили, а денежки на троих раскидали.
– И что с того?
– Не обидно было одному за всех отдуваться?
– Не было у меня никаких обид. Когда подстрелили меня, Ромка оставлять не хотел, хоть я и велел ему убираться! Подумать только, мой сын, которого я всегда считал слюнтяем, повел себя правильно! – Молдаванин усмехнулся. – А ведь он весь в мать. Ромке никогда не нравилось заниматься тем, чем мы жили. В детстве ему постоянно перепадало. Соседские пацаны били его, отнимали деньги, а он жевал сопли и не мог дать им отпор. Как же меня это бесило! Я хотел сделать из сына человека, поэтому и затащил его в банду, когда он подрос. Ромка не хотел, но я заставил! Первым делом, на которое мы пошли с сыном, было сельпо на Вологодчине. Когда мы ворвались в тот деревенский магазин, я приставил к горлу продавщицы нож, а Ромка стоял как истукан, боясь даже пошевелиться. Он так побелел, что стал похож на мертвеца. После этого я и придумал завязывать наши лица платками, чтобы фраера, которых мы трясли, не видели Ромкиного страха. – Молдаванин снова закашлялся.
На этот раз приступ длился гораздо дольше. Когда Ваня перестал кашлять, перед ним уже была целая лужица крови.
Зверев встал и сказал:
– Я все-таки вызову врачей.
– Сядь! – Глаза старого бандита сверкнули огнем. – Слушай меня, потому как мне уже осталось недолго!
Павел сел и спросил:
– Когда к вам присоединилась Княгиня?
– Когда на нас вышли вологодские мусора, мы рванули в Псков. Там-то Ромка и подцепил эту курву! Он влюбился в нее, и эта дрянь крутила им как хотела.
– Ты ненавидел Ольгу?
– Я бы этого не сказал. Недолюбливал – да, но не более того. Я даже был ей по-своему обязан! Ведь это после ее появления Ромка перестал ныть и из слюнтяя постепенно превратился в матерого блатаря.
– Позже, в сороковом вы брали продмаг. С одного из вас продавщица сорвала платок. Кто убил ее?
– Я убил. Как только эта дуреха увидела ствол, она тут же стала орать. Ромка попытался зажать ей рот! А эта лярва стала вырываться и сорвала с него платок. Тогда я в первый раз убил человека!
Зверев презрительно хмыкнул и заявил:
– Но это не единственное твое убийство, Ротарь! Если ты был обязан Ольге, то зачем же ее убил?
Молдаванин вскинул голову, на его лице мелькнуло удивление.
– Я не убивал Ольгу! Хотя таких гадин, как она, и впрямь нужно душить! – проговорил Молдаванин и сплюнул.
– Ты ведь сам сказал, что это исповедь. Так зачем врать? Тебя видели возле пруда, когда ты бросил тело Ольги в воду.
Молдаванин поморщился, замотал головой и сказал:
– Я действительно там был, но Княгиню убил другой!
– Завадский?
Молдаванин кивнул:
– Все так, мент! Это лепила-садист кончил нашу Княгиню! Он убил ее, а я пришел к нему домой и пустил в него несколько пуль. Это и была моя месть за моего загубленного сына!
Глава 3
Уверенной армейской походкой начальник псковской милиции поднялся на крыльцо управления. Он широко распахнул дверь, ворвался в здание и едва не сбил с ног дежурного, бегущего ему навстречу.
– Товарищ полковник! За время моего дежурства… – начал было тот, но замер на полуслове.
Корнев небрежно козырнул и пробурчал:
– Занимайся!
В приемной его уже ждали. Когда он прошел к кабинету и открыл дверь собственным ключом, вслед за ним туда вошли Дружинин и Шура Горохов.
Корнев распахнул окно, снял фуражку, и уселся в кресло.
– Где ваш начальник? – осведомился он довольно резко. – Что у него за дурацкая привычка звонить и бросать трубку на полуслове? – Полковник схватил карандаш и стал постукивать им по столу. – Может, кто-нибудь из вас мне скажет, зачем Зверь меня сюда вызвал?