к плоскости эклиптики. Немецкий астроном Иоганн Шрётер высказал предположение, что Паллада – это промежуточный объект между планетой и кометой. Эту идею подхватил и молодой талантливый шотландский физик, математик и астроном Дэвид Брюстер, который писал:
«…поскольку звезда Паллада напоминает комету по своему движению, по своей малости, по своей орбите и по наклону этой орбиты, мы вправе причислить ее к числу этих небесных тел».
Но все же это мнение не стало популярным: большая часть астрономов считала Цереру и Палладу планетами. Самым дальновидным оказался великий Уильям Гершель. 6 мая 1802 года он представил Королевскому обществу статью «Наблюдения двух недавно открытых небесных тел», а 22 мая отправил письмо Пьяцци с ее основными тезисами. Именно в этой статье он впервые предложил название для нового класса открытых объектов – астероиды.
«В своей статье я говорю, что благодаря интересным открытиям господ Пьяцци и Ольберса мы познакомились с новыми видами небесных тел, с которыми до сих пор не были знакомы».
Правда, как выяснилось, это название придумал вовсе не Гершель. В мае 1802 года, во время работы над статьей он попросил своего друга – английского исследователя музыки Чарльза Берни – дать латинское или древнегреческое название «маленьким звездам», которые были недавно найдены. В письме своему сыну, Чарльзу-младшему, отец предложил греческое слово «aster», означающее «звезда», сын же добавил окончание «oid» для большего благозвучия. А вот споров по поводу имени новой планеты, или астероида, на этот раз было гораздо меньше. Против имени Паллада высказался Лаплас, предложивший назвать планету в честь самого первооткрывателя – Ольберс. Шрётер называл ее «Ольберсианской звездой», но чаще всего на территории современной Германии планету называли Палладой Ольберса. В итоге сам Ольберс выступил категорически против упоминания своего имени в названии, и споры постепенно сошли на нет.
Итак, теперь астрономы получили сразу две планеты там, где по правилу Тициуса – Боде должна была быть лишь одна. Гершель подлил масла в огонь своим заявлением про новый, ранее неизвестный класс объектов Солнечной системы, и еще больше поставил под сомнение теорию, которая блестяще подтвердилась двадцатью годами ранее, когда он же открыл Уран. Первым за «спасение» правила высказался сам первооткрыватель Паллады – Генрих Ольберс.
Уже в июне 1802 года астроном предпринял попытку объяснить существование двух планет в одной области пространства, не опровергая «прекрасного гармоничного закона планетарных расстояний», или закона Тициуса – Боде. Основываясь на том, что среднее расстояние от Солнца для Цереры и Паллады почти совпадает (2,767 а. е. и 2,770 а. е., соответственно), Ольберс высказал гипотезу, что настоящая планета между орбитами Марса и Юпитера существовала, но по каким-то причинам разрушилась, оставив после себя рой малых планет. К ним и и относятся два уже открытых астероида. Что касается причин подобного катаклизма, то Ольберс предполагал, что это могли быть какие-то внутренние силы или столкновение с огромной кометой.
Такой сценарий мог объяснить и наблюдаемые астрономами колебания блеска двух астероидов: осколки разрушившейся планеты скорее всего не были сферами, как планеты, а имели неправильную форму. Как писал Барнаба Ориани, уже хорошо известный нам итальянский астроном и близкий друг Джузеппе Пьяцци: «При вращении они не всегда отражали одинаковое количество света». Таким образом, Генрих Ольберс был убежден, что в пространстве между Марсом и Юпитером в скором времени будут открыты и другие объекты, подобные Церере и Палладе. И он не ошибся. Новая теория Ольберса была логичной, подтверждалась наблюдениями, пусть пока еще малым числом открытых «фрагментов», и была принята большей частью астрономического научного сообщества. Принимая во внимание изотропный распад первичного тела (разлет во всех направлениях), или катастрофический взрыв, ученые пришли к выводу, что все орбиты крупных осколков должны пересекаться в месте предполагаемого разрушения и симметрично, с противоположной относительно Солнца стороны. На небесной сфере эти области находились вблизи созвездий Дева и Кит. Именно этот вывод и привел астрономов к открытию третьего астероида.
Карл Людвиг Хардинг – немецкий астроном, сын пастора, получил хорошее образование по теологии, математике и физике в Гёттингенском университете. В 1796 году уже известный астроном Иоганн Иероним Шрётер нанял тридцатилетнего ученого в качестве репетитора для своего сына, но вскоре тот стал смотрителем, а с 1800 года и наблюдателем обсерватории Шрётера в Лилиентале близ Бремена. В том же году Хардинг, как и сам Шрётер, вошел в группу «Небесной полиции» и приступил к поиску новой планеты. После того как Церера и Паллада были открыты, Генрих Ольберс высказал свою гипотезу о существовании целого семейства подобных объектов, являющихся осколками одной большой, но разрушившейся планеты, и сократил область поиска до двух, пусть и обширных, областей неба. Тогда Карл Хардинг начал осматривать «осеннюю» поисковую область вблизи созвездия Кит, хорошо видимую в северном полушарии именно в этот период. Следует отметить, что общеизвестное имя этой гипотетической планеты, которое вы, скорее всего, не раз слышали, Фаэтон [27], впервые предложил только в 1949 году наш соотечественник, известный астроном и исследователь комет, Сергей Владимирович Орлов. Так что в XIX веке никакого Фаэтона не существовало и в помине.
1 сентября 1804 года на стыке созвездий Кит и Рыбы Хардинг обнаружил новую «блуждающую звезду» – астероид, назвать который он предложил Карлу Гауссу. Тот выбрал имя Юнона, в честь древнеримской богини, супруги самого Юпитера. Новый астероид был обнаружен именно там, где и было предсказано, что, конечно же, укрепило позиции гипотезы Ольберса, которая на многие десятилетия стала главенствующей и была окончательно развенчана лишь во второй половине XX века. Что же касается Карла Хардинга, то этим открытием он навеки вписал свое имя в анналы астрономии. В том же 1804 году он был удостоен премии Лаланда. В 1805 году стал доцентом, а с 1812 года – профессором астрономии в своей альма-матер, Гёттингенском университете, где еще многие годы изучал кометы и переменные звезды.
Спустя ровно пять лет и один день после открытия Паллады – 29 марта 1807 года – Генрих Ольберс совершил новое открытие, и опять новый астероид оказался в той самой предсказанной области неба, но на этот раз уже «весенней» – в созвездии Дева. В то время техника обнаружения подобных объектов не менялась, так что я не стану более на этом останавливаться. Поскольку для Ольберса открытие стало уже вторым, то он, как и Карл Хардинг, решил предоставить право выбора имени нового небесного тела великому Гауссу, и тот выбрал имя Веста в честь древнеримской богини дома и домашнего очага. К этому астероиду, как и к Церере, мы еще не раз вернемся на страницах нашей книги. Итак, в 1807 году все факты указывали на то, что гипотеза Ольберса верна, и когда-то в Солнечной системе действительно существовала еще одна, погибшая планета. В 1812 году великий математик Жозеф-Луи Лагранж высказал мнение, что эта гипотеза хотя и экстравагантна, но вовсе не маловероятна. Астрономам оставалось ловить другие, возможно, более мелкие кусочки разрушившейся планеты в двух определенных областях небесной сферы и «складывать» их воедино. Но что-то пошло не так…
Следующего открытия астероида пришлось ждать более 38 лет. Его не дождались ни Генрих Ольберс, ни тем более Джузеппе Пьяцци. Произошло оно лишь 8 декабря 1845 года. И пусть прошло так много лет, но это открытие тонкой нитью связано с открытием первой четверки астероидов. Его совершил почтмейстер и астроном-любитель Карл Людвиг Хенке, и это отличный пример целеустремленности и долгого пути к своей мечте. Но что произошло после открытия Весты? Астрономы с энтузиазмом продолжили поиски новых астероидов. Им казалось, что они знают, где искать, и обнаружение новых астероидов – лишь вопрос времени, но история показала, что они не были готовы ждать так долго. Шли годы, а новых открытий все не было. Наполеоновские войны докатились до многих обсерваторий, где работали члены «Небесной полиции». В 1816 году умер Шрётер, и знаменитая обсерватория Лилиенталя, служившая пристанищем для многих ученых, пришла в упадок. Часть астрономов, потерявших надежду на собственное открытие, меняли сферу деятельности или вовсе уходили из науки, а те, кто оставался, высказывали мнение, что все крупные осколки разрушившейся планеты уже найдены, а чтобы открыть более мелкие фрагменты, нужны совсем другие телескопы. Открытие астероидов стало легендой, в которую поверил Карл Хенке.
К. Хенке
В 1830 году, в возрасте 37 лет, примерно через 15 лет после того, как большинство профессиональных ученых-астрономов забросили поиски новых астероидов, Карл решил продолжить искать их самостоятельно. К сожалению, подробностей принятия этого решения, как и информации о его поисковой стратегии, у нас нет, но можно предположить, что Хенке начал свой поиск в «астероидных» областях созвездий Дева и Кит, а позже расширил зону поиска на всю околоэклиптическую область небесной сферы. В 1838 году по здоровью – эхо ранения при Лютцене – он вышел на пенсию, став городским судьей и получив больше времени на занятия астрономией. 8 декабря 1845 года Хенке наблюдал четвертый открытый астероид – Весту, и, как это уже бывало не раз, в поле зрения телескопа заметил кое-что еще… Рядом с яркой Вестой (блеск около 6m,6), всего в 3,2 угловых градуса, двигался более темный объект десятой звездной величины, причем это открытие произошло в созвездии Телец, достаточно далеко от созвездия Кит и еще дальше от Девы. Новый астероид назвали в честь древнегреческой богини справедливости – (5) Astraea (Астрея). Вот так целеустремленный любитель вновь вернул общемировой научный интерес к астероидам. Следующее открытие всего через полтора года снова совершил сам Хенке: 1 июля 1847 года в его поисковые сети попался новый астероид, и Хенке по сложившейся традиции предложил уже семидесятилетнему Карлу Гауссу дать имя новому небесному телу. Великий пожилой математик назвал шестой астероид в честь Гебы – древнегреческой богини юности. Тем самым был достигнут паритет между богинями обоих пантеонов.