у они сами очень удивлялись, а руководительница хмурилась в недоумении. Я исправно давил кнопки, направлял свет и протирал пыль. Ей бы радоваться. Да только после очередной маленькой победы девочки бежали с радостными визгами не к ней, а ко мне – а победы стали случаться все чаще. Потрясение от встречи с Анико-сан и огромное волевое напряжение сделали свое черное дело. Поэт сказал бы, что девочки духовно преобразились. Но я-то знал, что их психика просто безжалостно сломана, и сейчас из руин пробиваются первые росточки того, что позволяет воинам духа совершать невозможное при заурядных способностях. До духовного преображения было еще очень далеко. И если их сейчас не поддержать, могут запросто получиться очередные сектанты, фанатики – или элементарные психически больные. Ну, создание коллектива – это и была моя настоящая работа в позабытой уже юности, я даже диссертацию задумывал писать по наивности… докторскую… В общем, именно я и мог провести девочек через духовное преображение – да только за плечом стояла Сагитова и мешала! Хотя ей-то казалось, что она восстанавливает в группе нормальные рабочие отношения.
Девочки наблюдали исподтишка за нашей стычкой. Их росткам духовности жизненно важно было узнать, что победит – человечность или… ну, обычно это называется бюрократией, если нельзя материться.
– Это не верхняя одежда, – сказал я с видом профессора, объясняющего элементарное безнадежным студентам. – Это, скорее, нижнее белье. Костюм-симбионт. По назначению – боевой скафандр. Правда, сейчас он поврежден и без энергии мало на что способен. Так, прикрыть от внешней среды… Но он мой друг, а друзей в беде не бросают.
– Что?
– Симбионт – мой друг, – повторил я. – А друга нехорошо бросать, особенно на чужой для него планете.
– Или ты скинешь свою вонючую куртку в гардеробе, или больше сюда не войдешь! – заорала, потемнев, женщина.
– Ну, это мне знакомо, – пробормотал я и положил ладони на принудительное управление. – Трудно поверить в пришельцев, если не сталкиваешься с ними ежедневно в коридорах. Это потому, что не нужны мы никаким пришельцам – и очень хорошо, что не нужны…
Системы скафандра медленно оживали. Пусть у него не было энергии – для друга не жалко поделиться и своей. Тут главное – не отдать лишнего, а то сам могу… Я еще успел увидеть всю гамму чувств на лице ошеломленной женщины. Все-таки боевое преображение зёгэна – жутковатое зрелище. Потом – маленький перерыв в работе органов чувств. Судя по участникам очередной сцены, меня успела подхватить Ленка-дылда и аккуратненько увести в кабинет Сагитовой. Вот уж здоровая девка, ее никакой зёгэн не испугает! Здоровая, но деликатная. Помогла сесть в кресло и испарилась за дверь – подслушивать.
– Высокородной принцессе не зазорно извиниться, – прохрипел я.
Она упрямо сжала губы. Нужные слова давались ей нелегко.
– Может, я немного резковато, – наконец осилила она нечто, при огромном желании возможное расцениваться как извинение. – Но твоя куртка кого угодно доведет! Что, так уж трудно снять? Подумаешь, симбионт!
Непрошибаемо. Одно радует: темперамент танцовщицы остался при ней, весь без остатка. Я покривился и расстегнул костюм.
– Тебя из кусков, что ли, клеили? – только и пробормотала она.
– Я не могу оставить свою оболочку, – еще раз, как маленькой, объяснил я. – Костюм же меня и лечит. Он меня – а я его…
– Где это тебя так? – сменила она тему разговора.
Ладно, можно считать, что извинения принесены и приняты.
– Голубая Вега, – сообщил я правду. – Гвардия материнской планеты удружила.
– Свои, значит, – странным образом поняла она. – Нетрудно догадаться, где эта Голубая Вега…
Занятно. Я до сих пор и не задумывался о географическом… то есть пространственном, конечно, расположении знакомых миров. Не так уж и важно, по большому-то счету.
– Значит, ты воин, – сказала она. – А у меня что делаешь? Шел бы работать по специальности.
– Воевать любой дурак сумеет, – непочтительно отозвался я. – А я учитель.
Она, к сожалению, поняла по-своему. Искалечил ее наш уродливый мир.
– На моих девчонок не прицеливайся! Этих я и сама научу, без всяких учителей!
Тогда, в память о чудесной танцовщице своей юности, я выдал ей все, что думал о ее умении учить. Она поначалу не отставала, но я орал громче. Сцена вышла впечатляющая – Ленка-дылда исчезла из-под двери от греха подальше.
– Учи, – сказал я ей на прощание. – И хорошенько учи! Учи так, чтоб твоих девочек носили на руках толпы восторженных почитателей искусства! А я им помогу, чтоб у них хватило сил на подвиг.
В пять утра мы жизнерадостной толпой отправились в танцкласс. Лена гордо шла со мной под руку, что при ее росте было непросто. Группа несколько увеличилась в составе, и среди новичков я сразу выделил миниатюрную изящную женщину. Вот она-то была прирожденной танцовщицей!
Танцкласс был освещен. Гремела музыка, и в зеркальных стенах отражалось и множилось чудо из чудес: Лилия Сагитова танцевала свою знаменитую «Каравеллу». Над паркетом вновь летала страстная девочка Лиля, море обаяния и веселья…
– Ого! – прокомментировала Ленка-дылда.
– Вот теперь я точно уверен, что поклонники будут носить вас на руках, – пробормотал я. – И очень скоро!
Он меня все-таки поймал. Для этого профессор Нецветаев должен был подслушать разговоры командиров по закрытой связи. Как минимум.
Бородка долговязого профессора истерически подрагивала. Это он так настраивался на конструктивный диалог, надо полагать.
– Что творят ваши командиры! – обвиняющее возопил профессор. – Овощи не отгружены! Зеленные стоят в накопителях! Вы понимаете, что это такое?! Не понимаете? Так я вам скажу прямо – это сознательное разрушение биоструктур Города!
Я задумчиво изучал профессора и молчал. В своей прошлой и изрядно подзабытой жизни я бы попытался оправдываться и спорить. К счастью, зверское обучение у капитана Раскина выбило напрочь мою наивную болтливость.
Профессор осекся. Вид у меня, что ли, неласковый? А с чего бы ему быть другим?
– Командирский корпус раньше не опускался до подобной халатности, – тихо закончил профессор.
– Командиры как раз сейчас заняты этим вопросом, – решил я проинформировать профессора. – Думаю, в ближайшее время все наладится.
– А чего налаживать-то? – оживившись, завопил профессор. – Чего там налаживать-то? Загрузить в вагоны и немедленно отправить на Сортировочную! Миллионный город проглотит нашу зелень, не заметив, это же и кретину должно быть понятно!..
Я встал из-за монитора наблюдения, переместил профессора за дверь, выслушал злобное «руки уберите!» и защелкнул мембрану своего кабинета.
– Идите и отправьте! – посоветовал я. – В вагоны и на Сортировочную. Вы же у нас не кретин.
– И отправлю!
– Дерзайте. Только по старой дружбе поделюсь сведениями: не берет больше Сортировочная ваши огурцы. Надоели они там всем хуже горькой редьки. Редьку, кстати, тоже не берут – по той же причине.
То ли устал я за последнее дежурство, то ли наглое нахлебничество профессора вконец надоело, но выдал я ему напоследок все, о чем надумалось за командирскую службу по поводу депрессивных горожан, которым разве что слюни не подтираем. Ни в эпитетах, ни в громкости я себя не ограничивал. Профессор сник.
– Да, я обязан сам отрабатывать зеленый конвейер, – пробормотал он. – Я же не спорю. Я понимаю, командиры помогают мне из преданности делу Города. А как тогда ставить опыты? Как вести научную работу? Я же не смогу все сразу, ну не железный же я…
– Ведите свою работу! – отрезал я. – Только правильно ведите! Чтоб продукцию ваших зимних садов можно было реализовать везде и без проблем! Чтоб на нее спрос был! Вернется Смирнов из Сортировочной, скажу, чтоб отдал вам вашу редьку. Где хотите, там и продавайте. Все шестьдесят тонн!
– Молодой человек! – прошептал Нецветаев и страшно побледнел. – Сады растут десятки лет! Вы…
– А про промышленное садоводство вы как будто не слышали? – язвительно напомнил я. – Про однолетние плодовые культуры ничего не знаете, да?
Губы у Нецветаева задрожали.
– Я же как лучше! – сказал он, и глаза за мощными линзами очков подозрительно заблестели. – Чтоб Город в цветущих аллеях! Яблоки-апельсины, урожайность – да разве это главное?! А красота? А вечная жизнь и сила земли? Я надеялся, хоть вы меня понимаете и поддерживаете…
Профессор ушел, держась за стены. Ну вот, победил я его. Больше не станет валить на командиров свою работу. И что теперь с этой победой делать? Противное оно какое-то на вкус, это светлое будущее! Хоть бы Смирнов нашел, кому переадресовать овощной конвейер! Рудник нанес лишь первый удар, а у нас уже проблемы. Не берет Сортировочная нашу продукцию, хотя раньше все шло нарасхват. Затоварились, говорят. Ну, и мы затовариваемся соответственно. Зелень – продукт нежный. А у нас его хранить негде. Хранение в Городе не предусмотрено. И это правильно: зелень тогда полезна, когда с грядок прямо на стол. Да только если пятерка Смирнова вернется без договоров, урожай придется выкинуть на свалку. А свалки у нас тоже нет – безотходное производство в действии!
В тяжких раздумьях я и не заметил, как вышел в зеленую зону. И тут меня окликнули. Да не как обычно, а по имени-отчеству. А я их уже забывать стал, потому что среди командиров я Дед, а среди прочих не бываю.
Она стояла на гранитном валуне и внимательно глядела на меня, пряча за серьезностью смешинки в глазах. Александра Кузьмина. Саша. В чем-то розово-белом, полупрозрачном. Изящные туфельки. Причудливые огромные серьги. Браслеты. При своем немалом росте и соответственном весе сейчас она выглядела невесомой и… беззащитной?
– Здравствуй, Саша, – пробормотал я. – Удивительно выглядишь. Я что-то пропустил? Сегодня праздник?
– Вы, как всегда, весь в работе, – с непонятным чувством отметила она. – Не праздник. Вот… захотелось вас увидеть.
Легкие туфельки коснулись травы. Саша оказалась рядом, глядя все с тем же непонятным чувством. Я вопросительно уставился на нее. Для этого пришлось ощутимо откинуть голову и приподняться на цыпочки. Она молчала. И как-то так получилось, что ее ладошка оказалась в моей. И пошли мы непонятно куда, впервые с того дня, когда я одел командирскую форму. Ах да, форма же!