– Я всего лишь председатель общественного исполкома, – сказал Гробов упрямо. – Гражданская власть. В секреты командирского корпуса не посвящен – и не лез. Хотя на мой взгляд – нет там никакой системы защиты. Подходите к бабе Маше на проходной, предъявляете полномочия…
– Не прикидывайся дебилом, – посоветовал щекастый. – Чтоб прототип инопланетных поселений да не имел системы защиты? Чтоб строитель и руководитель Города о ней не знал? Так что не тяни время, оно вообще-то против тебя работает. В Город мы войдем все равно. Прямо по твоим командирам войдем! А ты о своей голове заботься!
Гробов прикрыл глаза. Сквозь злобные миражи столицы засиял в серой тайге его Город, вспыхнули в синеве неба яркокрылые дельтапланы… нет, не зря его назвали Орлиным Гнездом!
– Мать моя! – прохрипел он. – Прости беспутного сына, дай сил!
Какую мать молил он, дитя специнтерната?
Шкафоподобные охранники с тихим недоумением смотрели, как вытягиваются и лопаются несокрушимые наручники. С оглушительным треском улетела вместе со щекастым искусителем какая-то мебель. Крайне редко, но случается у человека особое состояние, и сейчас охранники наблюдали его явление. Воин духа. Когда невозможного нет.
Поднялась и закачалась в боксерской стойке полная смертельной угрозы фигура. Здесь я еще стою! Охранники схватились за оружие…
Вот так, в безвестности, один против всего мира, Гробов первым начал бой за свой Город.
Над Городом нависла злобная туча, невидимая, но хорошо ощущаемая – теми, кто умеет чувствовать. Командиры как-то подобрались, посуровели. И все чаще стали собираться вместе, совсем как в начале строительства. Командиры – к плечу плечо! Как результат – в Информатории стало не хватать кресел. Меня-то это не коснулось. Зря, что ли, столько лет тяну лямку жизни? У меня всегда в нише припрятано операторское кресло.
В главном зале Информатория – тихий гул разговоров. Я никого не слушаю. У меня – Город, у меня работа. Наконец-то городские системы стали действительно автоматическими, без привычных кувалд и газовых ключей. Есть время заняться наболевшим. Например, заповедником. На внутренних скалах устроилась кучковаться молодежь, особенно после того, как выяснилось, что Город просматривается командирами до самого темного угла. Ни напакостить, ни… в общем, было много инцидентов. А во внутреннем заповеднике – скальный массив, кусок дикой природы. Наивные. У командиров везде глаза. И в заповеднике. И далеко за периметром Города. У нас и охранные системы есть, только мы о них не болтаем. Мы вообще о командирских делах с чужими не болтаем, и потому, в частности, шалые подростки бьют муляжи видеокамер, а настоящие «глаза» все видят и запоминают. И вся внутренняя жизнь молодежных банд во внутреннем заповеднике видна как на ладони. А Иван Алексеевич как раз собрался дать ребяткам цель в жизни, чтоб не бесчинствовали, и ему расклад бандитской юности необходим позарез. Мне не очень-то верится, что из таких уродов получится школа юнг, но вдруг знания, вынесенные Учителем из иных миров, позволят совершить чудо? И командиры больше не будут вынуждены ежедневно совершать карательные акции, а займутся работой на – и для – простых людей. Как и предполагалось изначально.
У меня уже обнаружились оч-чень интересные фактики, но пришел Кузьмин. Хмуро оглядел Информаторий, связался с Чученовым, и вскоре робот-жук пригнал вереницу кресел-пультов, чтоб гарантированно хватало всем. А сам лидер-один командирского корпуса уселся напротив и уставился на меня своими маленькими, похожими на свиные, глазками.
– Не нравится мне все это, – заявил он.
– Что – это?
– Да все! Чувствуется что-то неправильное. Командиры все здесь. Трудятся на благо народа, то есть следят и наказывают, подгоняют и следят. Ну, еще обслуживают инфраструктуру Города, но это как само собой разумеется… А народ, конечно, нас за это ненавидит, потому что народ не хочет работать больше, чем необходимо, а хочет народ хлеба и зрелищ. Ну, хлеба у нас даже с избытком, зрелищ с большим недобором, потому что еще не хватало – зрелищами их обеспечивать!.. Все это противно, но как-то понятно: ну не хватает у людей жизненной силы, вялые они все какие-то, словно обкуренные на всю жизнь – а все сильные и активные давно в командирском корпусе… Но вот что я сейчас наблюдаю на экранах? Что за массовое гуляние? Или кто-то открыл наконец секрет работы с… просто людьми, скажем так? Открыл для себя, но с нами не желает делиться? Какие-то данс-группы объявились загадочные, школа юнг организуется непонятно кем… и для чего… А?
Мне стало неуютно. У Саши Кузьмина, оказывается, вовсе и не свиные глазки. Он их, оказывается, всегда прикрывает веками, вообще всегда. А сейчас вот впервые глянул, да так, что насквозь. Огромные у него, оказывается, глаза. Проникающие. Строгие. Никакого добродушия.
– Да нет там никакого секрета! – сказал я, стараясь не впасть в нервозность. – Все же давным-давно известно! Понять, что нужно людям. Для того опросы есть, мониторинги и прочее… Далее, понять, что есть люди, да не вообще, а конкретно эти, с которыми предстоит жить. И про это немало сказано, в частности, есть такая наука, психология называется… Заразить стремлением к невероятной, фантастической, но реально достижимой цели… а это любой хороший учитель в любой школе может делать! И далее – стремиться к ней! То есть просто жить. Интересно, азартно – но все-таки просто жить! И все. Ну и где тут секреты?
– А почему у нас не получается?
– Слишком много факторов приходится учитывать, – признался я. – Слишком. Все, что можно вместить в одно слово – любовь. А туда вселенную поместить можно. Вот и получается, что работа с людьми – не ремесло, а высокое искусство. Тут, как в любом искусстве, способности требуются. И гениальность. И горение души. Вы же не претендуете на мировую славу в области… балета, хотя бы? Вот и здесь не претендуйте. Здесь требуются арты. Которых у нас пока нет.
– Ага! – удовлетворенно кивнул Кузьмин. – Это я слышал. Это из сказок Ивана. Он их в танцклассе рассказывает, а девочки потом по всему Городу разносят. Но это ведь сказки?
– Это у вас – сказки! – неожиданно для себя самого рявкнул я. – Вы чем людей собрались увлечь? Пятичасовым сном своим, работой своей бесконечной, да? Да у вас нет времени даже друг на друга посмотреть!
– У нас? – сразу понял Кузьмин. – То есть у Жени Гафарова, у Володи Чученова, у всего командирского корпуса – но не у командира боевой пятерки Деда?
Кузьмин молча и отрешенно изучал меня. Что я мог ему сказать? Я мог только встать и выйти вместе с ним в зеленую зону, туда, где мягко светились огни, гремела музыка, сияли фонтаны и гудела толпа. За лидером-один, конечно, возникли Чученов и Гафаров. Командиры – к плечу плечо! А вот девушек на этот раз не было.
– Кое-что наши аналитики определили, – мягко сказал Володя, искоса глянув на меня. – Все эти гуляния, танцы и шоу служат одной цели – создать в Городе несокрушимую традицию, основанную на… древнейших инстинктах, выразимся так. Гордость за своих женщин. Стремление защитить их от всего мира. Любование женской красотой. Опьянение ею. Скажу честно: нам не глянулось. Если б мою любимую, как это сейчас принято, стали передавать с рук на руки вокруг всего Города всем мужским составом, я б те руки поотрывал. Уж командиры знают те ручки, среди них немало и шаловливых. А там ведь не только катания на руках…
– Вы не понимаете! – сказал я с отчаянием. – Это же первый шаг! А на чем еще можно создать дух общности?! Это командирам дурная работа в сладость, а прочих мужиков ничем, кроме женской красоты, не проймешь!
– А женщин? – подал голос Гафаров.
– Возможностью получить – или сохранить – красоту, – криво усмехнулся я. – И не думайте, что это обман рекламы. В танцклассе у Сагитовой и не такие чудеса происходят. И все про это знают, а потому верят и так бешено поддерживают новые… веяния.
– Мы – не знаем, – обронил Кузьмин.
Меня охватило отчаяние. Все бесполезно. Ну не умею я объяснять! Сейчас бы сюда Анико-сан! Чтоб хотя бы поколебать их железобетонную уверенность в… а в чем, собственно? В непогрешимости их собственных суждений?
– Ребята, а от вас никто же не прячется, – не удержался я от язвительного замечания. – Могли бы подойти в танцкласс и посмотреть, что там происходит. Или хотя бы включить экраны наблюдения. Или спросить у девочек. Вот Лена в танцкласс пришла сама. И спросить не постеснялась, чем мы там занимаемся. И сейчас участвует. Потому что ей тоже надоело наказывать и выселять на Сортировочную! И Саша пришла. И Рита. И… кстати, Риту я вам сейчас покажу! Может, начнете понимать, что такое арт!
На камне у фонтана кружилась маленькая отчаянная женщина: вскинутые руки, султан черных волос, ломкие детские жесты – и невероятная страстность…
Рита ошеломила даже их. Жаль, что они не нарвались на явление Анико-сан! Гафаров неотрывно смотрел на танцовщицу и мучительно кривился. Ему было больно.
– Сахарная тростинка… – пробормотал он.
– Вы думаете, ее кто-то теперь сможет оскорбить? – спросил я. – Да за нее любому голову оторвут! Смотрите, вот это – арт! Арт… делает первый шаг к объединению людей.
– А что, предполагается и второй шаг? – поинтересовался Кузьмин.
– Ну да, – в смущении признал я. – Но его должны сделать мужчины.
– Не танцую! – отрезал Кузьмин. – Женя, по-моему, признает только вальсы. Володя?
– Не танцую.
– Ребята, ну чем вы недовольны? – риторически вопросил я. – Ну кто считал, что командирский корпус зашел в тупик в деле построения Е.К.Г.? Вы же и считали – и правильно считали! Ну вот сейчас объявился кто-то, кто профессионально делает эту работу! Вы только не мешайте! А еще лучше – подключайтесь!
– Не танцуем.
– Иван сказал вас не трогать, – признался я. – Он сказал, вы не сможете перебороть себя. Он сказал, для вас есть другая задача.
– Может, он еще что-то сказал?!
– Да. Он сказал, что ждет вас в Информатории, чтоб поставить задачу.