Ящик быстро занесли в камеру, опустили на пол. На входе, третий солдат, кажется с какими-то погонами, держал меня на прицеле автомата.
Как только ящик занесли внутрь, моя голова вновь начала кружится. Самочувствие резко ухудшилось.
– Что-нибудь чувствуете? – я узнал голос Германова. – Боль, головокружение?
Я промолчал. И то и другое я почувствовал в полной мере – что есть, то есть!
– Подойдите и снимите фольгу с ящика!
– Зачем?
Вопрос остался без ответа, зато требование повторили снова, но уже настойчивее.
Я, с некоторой опаской подошел поближе и, надорвав фольгу, отогнул край в сторону.
А дальше, голова взорвалась сильной, тупой болью. Казалось, содержимое головы, пытается вырваться из черепной коробки и убежать так далеко, насколько это вообще возможно. Держась руками за голову, шатаясь, я потерял равновесие и завалился на бок, едва не сломав при этом руку.
– Реакция есть! Поставьте ему укол! Быстро!
Кто-то вонзил мне в шею острую иглу.
Сквозь радужные пятна в глазах я кое-как разглядел отходящего от меня лаборанта в белом халате, стоящий зеленый ящик, в котором с горкой лежала та самая смолянистая масса, которая была в яме… В яме! О, черт!
Все мои мышцы пронзила боль, схватил паралич.
Я вскрикнул и потерял сознание.
– Пациент! Проснитесь!
– А? Что, такое? Где я?
– Поднимайтесь, живо!
– Сейчас, сейчас!
– Закатать правый рукав!
– О, нет! Что это? Что за дрянь вы снова мне колите?
– Антибиотики!
– Ага, как же, – подумал я, трясущимися руками кое-как закатывая рукав и понимая, что сил у меня практически не осталось.
Я продолжал сидеть в холодной, почти пустой камере, предоставленный сам себе. Прошло уже около суток. Меня притащили сюда почти лишенного чувств, в плачевном состоянии. Каждые два часа мне ставили какие-то весьма болезненные уколы, мерили температуру и зачем-то проверяли состояние ногтей и зубов. Последнее, что я запомнил до того, как очнулся в камере, так это слабое ощущение чужого присутствия в голове, шум в ушах. Перед глазами встала та яма, на полигоне, а внутри нее было что-то страшное… Это ощущение постепенно ослабевало.
– Принесли? Заносите! – послышалось из-за двери.
Практически сразу, звякнул замок, и ко мне в камеру снова вошло двое солдат все в той же советской военной форме. Они вновь поставили передо мной ящик, накрытый сверху тонкой металлической фольгой.
– Пациент! Подойдите к ящику!
Я не хотел этого делать! Совершенно не хотел!
– Нет! Я не буду. Зачем вы это со мной делаете? – вяло крикнул я, не тронувшись с места. Даже просто подняться с кровати мне было тяжело.
– Подойдите к ящику! – снова потребовал голос.
– Нет! Пока вы… Вы не объясните мне, где я и что тут происходит, я больше… Больше ничего делать не буду. Хотите убить, лучше убейте.
Входная дверь в очередной раз приоткрылась, и ко мне подошел человек в белом медицинском халате, с маской на лице. Кажется, я его уже видел!
Склонившись надо мной, он пристально посмотрел мне в глаза, шумно выдохнул и негромко произнес:
– Так… Слушай сюда, парень! Я профессор Иван Алексеевич Германов. Мне все равно кто ты и что ты – я лишь выполняю свою работу. Там, на полигоне, в шахте, ты попал под очень сильное психотропное воздействие, которое должно было тебя убить, но ты жив, и это странно. Впрочем, тесты показывают, что это ненадолго. Какие жуткие последствия тебя ждут, я перечислять не буду. Они будут ужасны. Быть может, ты прямо сейчас склеишь ласты, но, вполне возможно, что тебе может помочь моя новая экспериментальная сыворотка. Тебе вообще повезло, что не получил пулю в голову, прямо там, на месте. Это вам понятно?
Я кивнул. Меня тошнило.
А вот на Германова, стоящий ящик никакого видимого воздействия ящик не оказывал.
– Этого достаточно. – Германов торопливо отошел от меня и, остановившись у входа, мягко приказал. – Подойдите к ящику! Снимите фольгу!
Я медленно, кое-как повиновался.
– Так-то лучше! Вы, двое, выйдите отсюда! – Германов обращался к стоящим солдатам.
Те, без лишних вопросов быстро покинули помещение.
– Что в нем? – негромко спросил я, понимая, что внутри камеры стоят микрофоны.
– Часть породы из той шахты, – ответил голос из динамика. – Подними фольгу.
Едва я сделал это, мою голову вновь прострелила сильнейшая боль. Я охнул и упал на колени, едва не свалившись на пол. Снова раздался далекий шум в голове, в глазах опять потемнело. Заплясали зайчики.
– Хорошо, реакция есть! Так, внимание! Параметры в норме. Отлично! Ну, что там? Хватит? Ладно, стоп! Уберите ящик!
Дверь распахнулась и двое солдат, ухватив ящик за ручки, шустро вытащили его наружу, захлопнув дверь камеры.
Несколько минут я просто лежал на полу, желая только, чтобы мне стало легче, как можно скорее. Меня потихоньку отпускало, но не так быстро как хотелось бы. Из носа текла тончайшая струйка крови, голова кружилась. А в ушах звенело, зрение то пропадало, то снова появлялось. Тошнило. И ещё ощущался какой-то противный холод в затылке…
– Ну! Как себя чувствуешь?
– Плохо. Очень.
– Понимаю, это вполне ожидаемо! Так, хотите… Я объясню то, что с вами произошло?
Я кивнул головой. Говорить не хотелось.
– Сейчас мы локально имитировали ту ситуацию в шахте, но с гораздо более слабым воздействием. Вы чувствовали холод в затылке?
– Не помню уже. Возможно, да.
– Вспоминайте, это очень важно!
– Черт, кажется, да!
– Такой ответ меня не устраивает.
– Что вы от меня хотите?
– Я? Помочь хочу. Я двадцать лет разрабатываю это лекарство.
– От чего?
– От той дряни, что мы раскопали в 1986 году! – неожиданно гневно произнес профессор, повысив голос.
– Дряни?
Германов проигнорировал мой вопрос.
– Холод почувствовали?
– Да, но на фоне дикой головной боли, этот холодок так себе…
– Хорошо. Значит, прогресс есть, а это уже радует!
Вдруг, дверь приоткрылась, внутрь вошел человек в офицерской форме.
– Германов! Заключенного требует к себе полковник Зимин!
– Что? Прямо сейчас?
– Да, немедленно!
– Но я сейчас не могу его отпустить…
– Германов, вы оглохли? Зимин вызывает!
– Ох, да-да, конечно! Хорошо!
– Скорее, профессор, – поторопил офицер, но уходить не стал.
– Какие-нибудь ещё новости есть? – раздался голос профессора.
– Вы это мне? – поинтересовался офицер. – Да, штурмовая группа наших “Волкодавов” ещё троих у четвертого склада изловила и доставила в командный бункер. Но те, вроде без признаков воздействия.
– О! Значит, ещё диверсанты? Это очень любопытно!
– Что… Троих поймали? – я поднялся с места, обращаясь к офицеру.
– Германов, заткните ему рот! Ещё со мной всякая падаль не разговаривала! – брезгливо произнес военный, отступив от меня словно от прокаженного.
Такой грубый тон, да и само отношение, меня просто поразило. С чего такая грубость?!
– Кто дал вам право так со мной разговаривать?
– Заткнись, собака! – ударил кулаком по столу офицер.
– Товарищ майор, вы позволите?! – Германов шагнул вперед, между мной и офицером.
– Как пожелаете! – презрительно бросил тот, отвернувшись.
– Пациент, я советую вам молчать, – тихо обратился он ко мне.
– Какой я, к черту, вам пациент? Вы обалдели! – вскричал я, чувствуя, что очередной приступ слабости и головокружения.
Майор, выпучив глаза, схватился за кобуру на поясе, но справился с собой и убрал руку.
– Германов, скорее! – он вышел из помещения, вытирая пот со лба.
– Почему этот майор так себя ведет? – я дрожащим голосом поинтересовался у Германова. – Почему такое нахальное отношение?
– Все вопросы потом! – профессор, заметно нервничая, нетерпеливо сдирал с меня присоски с разноцветными проводами. – Вас требует к себе товарищ Зимин, и именно от него зависит ваша дальнейшая судьба.
– Кто он такой?
– Начальник. Так, все! Вставайте, руки за спину и идите к выходу! – профессор обратился к охране. – Забирайте его!
Меня быстро, совсем не церемонясь, вывели из камеры, надели наручники и повели вперед по длинному, слабо освещенному коридору. Справа и слева попадались другие камеры, но они были абсолютно пусты.
У ближайшего поворота нам встретился тот майор, с кем беседовал Германов. Смерив меня презрительным взглядом, он сплюнул на грязный пол и выразительно похлопал по висящей на поясе кобуре, откуда торчала рукоять пистолета.
– Без глупостей, или пристрелю…
– Как собаку? – не дожидаясь эпилога, перебил я. – Я это уже слышал! Майор, я не диверсант!
– Посмотрим! – процедил он, но на этот раз посмотрел на меня несколько иначе. – Шагай! Быстро!
Меня быстро вели по коридорам, то темным, то хорошо освещённым. Они были пусты, лишь изредка встречалась солдаты. На мое появление реагировали по-разному: кто-то встречал разгневанным взглядом, кто-то смотрел с нескрываемым интересом, а кто-то, как сопровождающий меня майор, с нескрываемым презрением. Воздух был на удивление чистым, что натолкнуло меня на мысль о хорошо налаженной работе вентиляционной системы, и, вполне возможно – системы фильтрации воздуха.
Поднявшись на уровень выше, мы остановились напротив небольшого помещение, когда-то бывшее раздевалкой. Помещение, судя по его состоянию, уже давно не использовалось по назначению.
Майор остановился и, обернувшись ко мне, осмотрел с ног до головы, скривился и снова сплюнул на пол.
– Смотреть противно! Не вести же эту… этого… – он слегка замялся. – К товарищу полковнику Зимину! Необходимо переодеться! На склад, живо!
Процесс переодевания в небольшой комнатке, оказавшейся чем-то вроде маленького складского помещения, не отличался хоть чем-нибудь интересным. Мой грязный, изодранный пейнтбольный комбинезон тут же выбросили в помятый мусорный бак. Взамен я получил безразмерную робу, из грубого и жесткого материала цвета хаки, старые, слегка стертые кирзовые сапоги.