чинно наделяя себя всей полнотой власти. «Пророк в своем отечестве», Махно начал активные действия по созданию полновластной «республики-волости Гуляйполе» с 30 тысячами подданных. «Гуляйпольская» идея возникла на землях, где еще 60–70 лет назад были земли Азовского казацкого войска, а 130 лет назад существовало Екатеринославское казачье войско, и где большинство крестьянских семей гордились своим происхождением от запорожских казаков. Гуляйпольцы не признавали ни законов Временного правительства, ни законов Центральной Рады. Махно одним из первых сформировал еще сыроватую идею атаманщины как системы «вольных советов» — «Вся власть вольным Советам на местах!» Тогда на развалинах государственности появляются разнообразные «республики»: Кирсановская, Святогорская, Переяславская...
В гражданскую сформировался своеобразный тип атамана, который определялся революцией и войной, что кардинальным образом повлияло на формирование психологии этих людей. Большинство из них были ветеранами Первой мировой войны, получившими «респект» за боевые подвиги в этой войне в виде Георгиевских крестов, погон прапорщиков... А с ними — огромный боевой опыт и опыт экстремально-коммуникационный.
Великая война, начавшаяся в Европе в 1914 году, для многих атаманов закончилась только в 1921–1922-м. Эта война, обесценившая человеческую жизнь, создала культ силы и повсеместную практику насилия. Война (и ее продолжение — революция) определила тип политического активиста на 40 лет вперед. Эти кровавые годы были эпохой Буденного и Сталина, Муссолини и Гитлера, поколения людей, очарованных силой, волей, властью, поколения «очерствевших романтиков».
В годы гражданской в Евразийской степи действовали атаманы различных окрасов. «Черные» анархистские и махновские атаманы вели своих приверженцев к будущему безвластному обществу анархии через атаманскую диктатуру и «третью революцию». Атаманы «национальные» — украинские, белорусские, горские — «светлое будущее» видели в создании национальных государств, в которых атаманы станут «хранителями» национальной идеи.
Атаманы «казацкой автономии» пытались добиться исключительных прав для казаков или создания отдельного казачьего государства. «Белые» атаманы, проливая кровь за «военную диктатуру» или «демократию» (Учредительное собрание), строили свою идеологию на «антибольшевизме». «Красные» атаманы были не прочь сражаться за «свободу, равенство, братство» в рядах Красной армии. Но одновременно они стремились к атаманской популярности, отстаивая свою точку зрения на порядки в Красной армии, устанавливая в частях и на местах свои законы и порядки, очень далекие от норм коммунистического тоталитаризма. Свой путь искали и «зеленые» атаманы.
Наиболее часто атаманы представляли «зеленую» идеологию: боролись за всевластие вольных местных советов, против мобилизации, продразверсток, реквизиций, «против города». Город виделся атаманам как центр насилия и источник подозрительной «еврейской власти». Пожалуй, все атаманы, кроме командиров батьки Махно, подчеркивали свою народность заявлениями типа «Долой еврейское комиссародержавие!» Как и «черные» атаманы, «зеленые» боролись против всех властей. «Зеленым» атаманам были близки левоэсеровские, максималистские лозунги, поэтому они могли легко сойтись с «национальными», «черными» и даже «красными» атаманами.
Можно систематизировать ряд характеристик, которым, в той или иной мере, отвечали все атаманы революционной вольницы:
— атаман был сельским жителем южных и юго-западных окраин, выходцем из местных, «своим»;
— он был харизматичной личностью, носителем революционного авторитета;
— атаманы имели славу участников революций и восстаний;
— свой авторитет будущие атаманы заработали на фронтах Первой мировой войны, дослужившись до старшины или младшего офицера;
— атаманы умели читать и писать и по сравнению с другими односельчанами были относительно образованными людьми;
— возраст «вступления» в атаманы колебался от 22 до 33 лет;
— атаман выбирался на сходе крестьян или повстанцев.
Из поколения, рожденного в «мирные» 80–90-е годы XIX столетия, вышли все атаманы гражданской. Это поколение быстрой реакции, действия, часто любило прибегать к «военным методам», к методам «кавалерийской атаки» своей молодости. Значительная часть украинских атаманов военные университеты проходила на кораблях Черноморского флота. Так, среди махновских командиров-атаманов на флоте служили Щусь, Лашкевич, Попов, Дерменжи, Уралов, Зверев, Брова[5], Живодер, Зубков. Были матросы и среди украинских атаманов национального направления: Грызло, Келеберда, Струк, Романенко.
Часто атаманы гражданской выступали под броским прозвищем-кличкой. Наиболее распространенными были «клички силы — устрашения»: Лютий, Ярый, Беда, Грозный, Гром, Колючий, Сорви-Голова, Живодер, Черт, Дьявол, Гуляй-Беда, Гнибеда, Прокурор, Хмара[6], Лыхо[7], Кривда... Определенную информацию несла и цветовая символика прозвищ атаманов: Черная Борода, Черный Ворон, Черная Хмара, Черная Маска, Маруся Черная, были также и Зеленые, Голубые, Темные, Карие, Белые. Распространены были звериные — хищные — прозвища: Коршун, Ястреб, Орел, Орлик[8], Сокол, Лисица, Волк. Встречались и «положительные», «располагающие» прозвища: Ангел, Архангел, Зоря, Добрый Вечер. Пользовались популярностью и клички в честь авторитетных исторических личностей, в которых также слышалось устрашение: Нерон, Цезарь, Чингисхан, Пугачев, Разин, Магомет. Множество украинских атаманов брали себе прозвища в честь вожаков казацкой вольности XVI–XVIII веков: Мамай, Байда, Богун, Железняк, Сирко, Гонта...
География распространения атаманщины связана с несколькими своеобразными регионами, в которых формировались различные атаманские модели. Необходимо отметить, что в 1918–1922 годах атаманщина прослеживается там, где ранее существовало, хотя бы временно, атаманское устройство, где была еще жива романтизированная память об атаманах.
Первый регион — Западный — украинско-белорусский, охватывавший поднепровско-правобережные территории Украины и Белорусское Полесье. В этих районах до 80-х годов XVIII столетия существовало казачество и присутствовала идея национальной самобытности, борьбы за воссоздание национального государства. Среди сословий Приднепровской Украины до 1920 года значились казаки, а в 1917–1918 годах местные власти содействовали возрождению казацких традиций.
Второй регион условно можно назвать «махновским». Он включал в себя юг Украины и некоторые территории левобережья Днепра. Третий район — Черноземная Россия (Среднее и Нижнее Поволжье, Дон, Кубань, Южный Урал). Близость казацких станиц обусловила формирование психологии вольного человека в этом регионе. Четвертый район — Сибирский. Его особенности в том, что он одновременно являлся местом каторги-ссылки и местом воли, где жители были удалены от власти. В Сибирском районе особым уважением пользовались «челдоны» — потомки «человека с Дона». В то же время на севере России и в Нечерноземье атаманщина практически не была развита, для ее возникновения в этом регионе не было историко-культурных традиций.
В этой книге мы не будем рассматривать образцы атаманщины в белогвардейском и белоказачьем движении. Ведь головной болью Колчака было открытое неподчинение — атаманщина Семенова[9], Анненкова[10], Калмыкова[11], а командарм колчаковской Северной армии Пепеляев называл себя «мужицким генералом». Краснов, Деникин, Врангель и другие белые лидеры с переменным успехом боролись против проявлений атаманщины в своих частях. Но так и не смогли их перебороть... скорее, атаманщина погубила «белое дело».
Атаманщина использовала различные тактики повстанческой борьбы: кочующую, рейдовую и оседлое — партизанство. Кочуя, атаманы восстанавливали местное население против большевистского режима, создавая обширные зоны бунта. Военные походы крестьянских атаманов имели сезонный ритм, затухая на время посевной и жатвы и разгораясь осенью и ранней весной. Пики выступлений приходятся на февраль–март и сентябрь 1921 года, что совпадает с особым обострением продовольственного кризиса и переломной ситуацией в аграрной политике РКП(б).
Атаманщину необходимо рассматривать не как банальный бунт, а как определенную оригинальную модель организации власти в эпоху революционного переустройства мира.
Термин «атаманщина», наравне с «махновщиной», «григорьевщиной», «булаховщиной», вошел в политический обиход в 1919 году. Он не касался атаманов «по-должности» — воевавших в таком звании в казацких формированиях белогвардейцев (донских, кубанских, терских, сибирских, уральских и др.), белоказачьих или петлюровских командиров, имевших звания атаманов. Атаманщина всегда трактовалась как самовластие военщины, которая мешала власти центральных административных структур и подменяла законную гражданскую власть самовластием военной клики, захватившей местную власть путем неприкрытого насилия.
Атаманщина предполагала действия независимого или полунезависимого лидера определенной группы людей по созданию модели милитаристического местного управления. Считалось, что в атаманщине заглавную роль играл «человек с ружьем», которому оружие открывало путь к власти. Однако анализ атаманских моделей, возникших в 1918–1921 годах, показывает, что такое представление превратило атаманщину в политический ярлык, а на самом деле явление, которое десятилетиями называли атаманщиной, гораздо сложнее.
На войне силе может противостоять только сила, а насилию — насилие. Внешне атаманы были воплощением «немотивированного» насилия. Большинство из них, как мы уже говорили, вышли из окопов мировой войны. Пройдя кровавую «школу» войны, они не могли привыкнуть к новой жизни, им хотелось опасности, и рука тянулась к оружию. В годы гражданской войны миллионы бывших фронтовиков испытывали подобный «окопный синдром».